Лучшие песни Владимира Высоцкого

Текст песни Як истребитель

Я,  Як истребитель, мотор мой звенит,
Небо  моя обитель, но тот, который во мне сидит,
Считает, что он  истребитель.

В этом бою мною юнкерс сбит,
Я сделал с ним что хотел, а тот, который во мне сидит,
Изрядно мне надоел.

Я в прошлом бою навылет прошит,
Меня механик заштопал, а тот, который во мне сидит,
Опять заставляет  в штопор.

Из бомбардировщика бомба несёт
Смерть аэродрому, а кажется стабилизатор поёт,
Мир вашему дому Мир вашему дому.

Вот сзади заходит ко мне Мессершмит,
Уйду  я устал от ран, но тот, который во мне сидит,
Я вижу,  решил на таран.

Что делает он, вот сейчас будет взрыв,
Но мне не гореть на песке.
Запреты и скорости все перекрыв,
Я выхожу из пике.

Я  главный, а сзади, ну чтоб я сгорел,
Где же он  мой ведомый, вот он задымился, кивнул и запел,
Мир вашему дому Мир вашему дому.

И тот, который в моём черепке, остался один  и влип.
Меня в заблуждение он ввёл и в пике
Прямо из мёртвой петли.

Он рвёт на себя, и нагрузки вдвойне,
Эх, тоже мне, лётчик-ас, но снова приходится слушаться мне,
И это в последний раз.

Я больше не буду покорным! Клянусь!
Уж лучше лежать на земле, ну что ж он не слышит, как бесится пульс,
Бензин  моя кровь  на нуле.

Терпенью машины бывает предел,  и время его истекло,
И тот, который во мне сидел,
Вдруг ткнулся лицом в стекло.

Убит, наконец-то лечу налегке,
Последние силы жгу, но что это, что, я в глубоком пике
И выйти никак не могу.

Досадно, что сам я немного успел, но пусть повезёт другому,
Выходит, и я напоследок спел:
Мир вашему дому Мир вашему дому.

 

Все песни Владимира Высоцкого

Дедка-Папка-Мамка

Двадцать пятого августа шестидесятипятилетний бобыль Дмитрий Петрович Чуриков в своей домашней мастерской сдал заказчику двери и оконные рамы, получил деньги, торопливо прошвырнулся в магазин, закупил полную сумку провизии, две бутылки водки, полтора литра пива, вернулся и заперся в своей маленькой избушке.

Вечерело. Петрович выпил стакан водки, закусил и уставился на груду не распакованных продуктов, лежащих на немытом столе. Тоска сжимала его сердце. Он понимал, что не видать ему больше светлых дней. Казалось, что закопчённые стены шевелятся и хотят придавить его. Гулко раздавалось щёлканье электронных часов на стене.

            Бобыль налил второй раз полный стакан водки, но, морщась, усилием воли приказал себе: «Ни капли!» Он ещё понимал, что, если выпьет второй стакан, то не сумеет сдержаться и, как в прошлый раз, будет пьянствовать, пока не изведёт все деньги и не очутится в больнице. Старик Чуриков включил телевизор. Этот канал вызывал у него отвращение. Он перебрал все программы – всё скучное, нудное, скверное. Выключил телевизор и вышел на крыльцо.

       Через село пролегало магистральное оживлённое шоссе. Чуриков в сумерках сидел на крыльце и наблюдал мелькание тёмных силуэтов автомобилей, гонящих перед собой яркие конусы освещения. Он знал, что ни одна машина не остановится возле его дома; никому он, старик, не нужен. Черная хандра обрушилась на него. Бобылю стало прохладно, неуютно.

Он вернулся в избу, выпил полстакана водки, поставил стакан с остатками алкоголя на стол и, не раздеваясь, завалился на кровать, лишь бы скорее забыться, провалиться в небытие.

 Проснулся Дмитрий от частого стука в окно. Темно. Проносящиеся по шоссе автомобили на миг освещали избу. Бесцеремонные, настойчивые удары по раме окна насторожили хозяина. Старик, не включая потолочного освещения, нащупал настольную лампу, нажал кнопку выключателя. Чуриков успел заметить в потоке света через запыленное стекло женское лицо, обрамленное тёмной косынкой: бледный лоб, словно полоска бумаги, и тяжелую, острую скорбь в блестящих от слёз глазах. Женская особа, испугалась света и исчезла.

 «Девка», — удивился бобыль и выбежал на крыльцо. Промчавшийся с грохотом мимо грузовик на секунду осветил на крыльце свёрток из белой ткани. «Ах, негодница, подсунула мне свою милую крошку! — воскликнул Чуриков и уныло пробормотал:

— Что ж, надо принимать ночного гостя». Дмитрий бережно поднял белый свёрток и почувствовал ладонями через пеленки теплое тело ребёнка. Старик занёс его в избу, положил на кровать и взглянул на часы: «Мама родная! Всего час ночи! А сельсовет открывается в восемь утра! Придётся держать у себя подкидыша целых семь часов. Я с ума сойду!» — рассудил хозяин, подсел к столу, по привычке поднес стакан с остатками водки к губам. Однако, словно его кольнуло иголкой, он дернулся и сам себе приказал: «Ни капли! У меня появился малыш!» —  поставил стакан обратно на стол.

     Старик сидел у стола и при свете настольной лампы глядел на белый сверток, лежащий на кровати. В половине третьего ребенок заплакал, заерзал. Хозяин подскочил, начал аккуратно разворачивать наружную пеленку. Под ней оказались в целлофановом мешочке две запасные пеленки и прозрачная пластиковая бутылочка с соской и молоком. Чуриков окончательно раздел дитя, оглядел и радостно воскликнул: «Парень! Собутыльник!» Старик заменил мокрую пеленку, кое-как запеленал мальчика.

  Ребёнок продолжал плакать. «Понятно, — разговаривал сам с собой хозяин. – Молодой человек хочет прислониться к бутылочке». Петрович подогрел бутылочку с молоком и через соску напоил крошку. Мальчик не утихал. Бобыль присел на кровать, уложил подкидыша на свои колени и, придерживая его головку, начал убаюкивать. Мальчик вскоре уснул, а Чуриков продолжал сидеть неподвижно на кровати, боясь пошевелиться.   Мысли замелькали в его голове; картины прошлого всплыли в его памяти.

Он не вырастил ни одного ребёнка, так как жена выгнала его, когда сынишке было всего три месяца. Значит, она вот так, как он сейчас, держала днями и ночами младенца, а он, Дмитрий, зашибал деньгу и пропивал ее с девками. Старику сделалось стыдно и жутко. Сейчас ему 65 лет, а ушел из семьи он в 24 года. Следовательно, его сыну, которого он с тех пор ни разу не видел, получается 41 год. Каков он, его сын? Наверное, серьезный, солидный. «Эх, сейчас бы поговорить с родным сыном по душам!» Петрович второй раз не женился, промотал свою жизнь безалаберно, даже нечего хорошего вспомнить.

 В реальность его вернул малыш, который заворочался на его коленях. Бобыль перепеленал ребёнка, напоил молоком, взял на руки, прижал легонько к груди. Подкидыш нежно посапывал. Старик сам задремал и очнулся, когда в избе посветлело. Он представил себе, как сдаст подкидыша в сельский Совет и сам вернётся в свою безжизненную избу, будет мучиться от одиночества и безуспешно бороться с тоской. И Дмитрий Петрович решил, что никому не отдаст мальчика, станет сам его растить.

Однако ребенку требуется молоко, и Чуриков с ребёнком на руках подошёл к соседнему дому. Тридцатичетырёхлетний Владимир Фёдорович, завидев соседа, шутливо спросил: — Что, Петрович, самогончика? — Срочно молоко, — озабоченно сообщил старик. — Что-о-о? Молоко-о-о! Ха-ха-ха! Это кому же? Наверное, котёнку, которого вы держите?

— Это не котёнок, это человечек! – гордо произнес Чуриков. — Ты что, старина, умом ослабел? Кого ты считаешь человеком? Вот я сейчас погляжу, что ты держишь.   Мужчина подскочил к Дмитрию Петровичу, грубо развернул пелёнки там, где предполагалась головка ребёнка, увидел розовое личико с закрытыми глазками… и окаменел, хотел что-то сказать, но, махнув рукой, неловко повернулся и убежал к жене. Вышла Раиса Степановна, моложавая, опрятная, спросила:

— Чей? — Ночью положили на мое крыльцо, — объяснил Чуриков. — Сдай его немедленно в сельсовет, — приказным тоном посоветовала соседка. — Не отдам! – испуганно вскрикнул Дмитрий Петрович, прижал мальчика крепче к груди. – Хоть убейте меня, не отдам!   Раиса Степановна пристально вгляделась в глаза старика, поняла, что он совершенно трезвый и его решение «не отдам» серьёзно и выстрадано. Она улыбнулась ему как сообщнику и ласково распорядилась:

— Зайдём ко мне. Я тебя поучу материнским делам.    Хозяйка и бобыль вошли в переднюю комнату. Женщина положила подкидыша на диван, распеленала, подняла, оглядела со всех сторон. В этот момент из второй комнаты появилась в розовых трусиках взлохмаченная четырёхлетняя Наташенька, зевнула, залюбовалась крохотным мальчиком и спросила:   — Дедушка Дима, где ты взял ребёночка?

Родил ночью, вот где, — раздражённо ответил старик.   — Ой, как замечательно! — обрадовалась Наташенька и, загибая пальчики, перечислила: — Вы теперь и дедушка, и папа, и мама.   Эти слова четырехлетней умницы постепенно разнеслись по селу, и у Чурикова появилось прозвище Дедка-Папка-Мамка.  Раиса Степановна, не теряя времени, нагрела воды и показала приёмному отцу, как купать и вытирать грудничка. Затем она завернула в свои белоснежные простынки малыша и стала поить его молоком.

  Владимир Федорович убедил Чурикова побриться, по пояс вымыться, надеть чистую светлую рубашку, которую он ему подарил. И Чуриков с ребёночком отправился в сельский Совет.  Глава сельской администрации молодой, ретивый Василий Алексеевич у себя в кабинете, увидев вошедшего бобыля Чурикова, совершенно трезвого, побритого, в светлой рубашке и, видимо, с ребёнком на руках, озадачился: «Что это за ребус?» Старик собрался с духом и напористо басом потребовал:

   — У меня объявился сын. Записывай: 26 августа нынешнего года родился Павел Дмитриевич Чуриков. Его отец я, Дмитрий Петрович, а матери нет – поставьте прочерк.   Василий Алексеевич по телефону вызвал участкового. Через несколько минут прибыл капитан милиции Михаил Юрьевич, человек в годах, и неторопливо, обстоятельно допросил и записал показания старика о появлении ребенка.

Бобыль с отчаянной решимостью заявил, что не отдаст мальчика и сам его воспитает. Участковый переглянулся с Василием Алексеевичем и официальным тоном сказал:    — Мы дадим вам, Дмитрий Петрович, испытательный срок, ну, скажем, месяц. Если вы не будете пьянствовать, будете вести здоровый образ жизни, обеспечите правильный уход за ребенком, мы поможем вам усыновить его в установленном законом порядке.

Вас будут регулярно несколько лет навещать врач и медсестра. Малейшая их жалоба на то, что Павлику плохо, — мы немедленно отправим его в детский дом.

И пришлось Дмитрию Петровичу на склоне лет выхаживать малыша. Ему помогала Раиса Степановна. Старик хоть и уставал, но почувствовал себя бодрее и сам удивлялся появившейся у него энергии. Он нанял молодую супружескую пару, и та сделала хороший ремонт в его избе. И его жизнь озарилась светом и наполнилась счастьем.  Павлику исполнилось два годика и восемь месяцев.

Был теплый майский день. Чуриков пропалывал грядки с овощной рассадой. Маленький сынишка с трудом и упорством поднимал тяпку и пытался срубить сорняк. Его неуклюжие, милые движения доставляли радость приемному отцу. И видит Дмитрий: из непрерывного потока машин по шоссе вынырнул дорогой черный автомобиль, сбавил скорость и остановился у его усадьбы.

Вышли из него молодые мужчина и женщина, принялись разглядывать фасад дома, ворота, колодец, который Чуриков, будучи столяром, оформил красиво резьбой по дереву. Старик и малыш вышли к ним. Молодая женщина наигранно воскликнула: — Какой замечательный колодец! Можно из него попить воды? — Пожалуйста, — ответил хозяин, достал с помощью ворота ведро воды, почерпнул из него эмалированной кружкой и подал женщине.

Та обхватила кружку двумя ладонями и начала маленькими глоточками пить студеную воду. Она заслонила кружкой часть лица и украдкой поглядывала на Павлика. Чуриков узнал белый лоб и блестящие влажные глаза женщины, которая в августовскую ночь стучалась в окно его дома и, видимо, оставила на крыльце своего ребенка. Дмитрий Петрович испуганно вздрогнул: вдруг женщина потребует вернуть ей мальчика! Чуриков не представлял теперь своей жизни без Павлика.

Однако незнакомка через силу пила холодную колодезную воду, посматривала на мальчика, и слезы из ее глаз капали в кружку. Её молодой спутник любовался красотой колодца и восхищенно произнес:    — Вы, дедушка, замечательный мастер. Нигде я не видел такого сказочно красивого колодца. Павлик насупился и сердито возразил:

  — Он не дедушка. Он мой папа. Мужчина добродушно рассмеялся, наклонился, очень осторожно пожал малышу ручонку и важно заявил: — У твоего папы – золотые руки. Женщина поставила кружку на сруб колодца, достала из кармана кофточки носовой платок и вытерла свое лицо, красное то ли от выпитой холодной воды, то ли от горячих слез. Незнакомка срывающимся голосом попросила:     — Отец, вы мне позволите подарить сыночку пару детских книжечек?

  — Ни в коем случае, — разволновался Чуриков. – Мы живем на загруженной трассе. Большинство людей, проезжающих по ней, порядочные. Однако, не дай бог, могут объявиться и преступники, которые заманят мальчика в машину и увезут навсегда. Поэтому я категорически запрещаю Павлику брать что-либо у чужих людей и разговаривать с ними. — Отец, — незнакомка жалобно умоляла хозяина.

– Возьмите хоть вы, перед сном почитаете… Она шмыгнула к машине, резко отворила заднюю дверцу, схватила с сиденья две тоненькие книжечки с яркими цветными обложками и положила на сруб колодца. Молодой человек недоуменно глянул на свою спутницу, напомнил, что надо спешить. Они распрощались со стариком и мальчиком, сели в машину и уехали.

 Петрович, присев на крыльцо, читал сынишке книжку. Ребенок слушал внимательно. Его взгляд, устремленный вдаль, выражал очарование. Отец догадался, что художественное слово порождало в воображении мальчика прекрасные образы. В этот же день Чуриков сводил своего сына в сельскую библиотеку. Павлик с восхищением рассматривал детские книжки и отобрал те, в которых ему понравились картинки.

На следующий год он с сыном побывал в городе. Они посетили цирк, а потом зашли в книжный магазин и купили несколько книжек. Павлик радовался покупкам. Чуриков всегда, когда возникала необходимость приехать в город, брал с собой сына, и они возвращались домой с новыми книгами.   Прошли годы, Павлику исполнилось пять лет и десять месяцев.

Стоял жаркий июнь. Чуриковы после обеда выпиливали лобзиками узоры в тоненьких дощечках в своей домашней мастерской – с любовью готовили детали для настенной полки. Они услышали сигнал автомобиля и вышли на улицу. На обочине стояла изящная белая машина. В ней единственный человек – женщина, когда-то пившая из их колодца воду. Она выбралась из машины и попросила попить воды. Старик выполнил ее просьбу. Женщина, обхватив ладонями кружку, маленькими глоточками пила холодную воду и украдкой поглядывала на мальчика. Хозяина было неприятно ее присутствие.

Незнакомка напилась, вытерла носовым платком свое лицо и спросила: — Как зовут тебя, мальчик? — Павлуша, — ответил он. — Красивое у тебя имя. Что вы сегодня делали с папой?

— Я в этом году пойду в школу. Мы с папой делаем для учебников полку, для нее выпиливаем узоры в дощечках. А для таких книг у нас большой шкаф. — Павлуша, пожалуйста, принеси хоть одну дощечку с узорами посмотреть. Это так любопытно, — попросила женщина.

Мальчик убежал в мастерскую. Женщина из багажника машины достала битком набитую спортивную детскую сумку, ловко спрятала ее в кустах сирени, торопливо обратилась к старику: — Сама сумка и ее содержимое для первоклассника – для нашего сыночка, — слова «для нашего сыночка» она произнесла весьма значительно. – Ради Бога, подарите все Павлику и скажите мальчику, что это вы, лично, купили ему.

И она, роняя слезу, влезла в машину, нервно тронула ее с места и через пару секунд вписалась в поток автомобилей.   Павлик выбежал с дощечкой. Папа, смущаясь, объяснил, что женщина спешила по делам, поэтому уехала. Отец с сыном вернулись в мастерскую и продолжили делать полку для учебников. В четыре пришли два семилетних мальчика и позвали Павлика играть в футбол на лужайке за огородами.

— Иди, развлекись, — посоветовал папа. – К шести я приготовлю ужин и тебя позову.   Сын убежал с друзьями. Без десяти минут шесть Дмитрий Петрович заканчивал на газовой плите варить гречневую кашу и жарить рыбу. Вдруг в сенях послышался торопливый топот мальчика, дверь в комнату распахнулась, вбежал потный, сердитый Павлик, нервно жестикулируя, глотая слезы, закричал:

— Зачем обманывал меня?! Ты мне не отец! Я подкидыш. Надо мной смеялись. У тебя прозвище Дедка-Папка-Мамка. Нет у меня родных. Я не хочу жить! Я уйду и никогда, никогда не вернусь!   Сынишка резко повернулся и выскочил за дверь. Чуриков, не помня себя, машинально схватил с вешалки пиджак, выбежал на крыльцо. Старик увидел промелькнувшего в синей футболке Павлика на тропинке между палисадниками.

Мальчик перебежал через лужок, овраг, перелесок; торопливо прошел краем клеверного поля и все двигался и двигался. Метрах в восьми за ним из всех старческих сил поспевал Дмитрий Петрович. Солнце склонялось к волнистой линии горизонта. Наконец, на пологом берегу большого пруда Павлик присел. Рядом с ним устало плюхнулся на землю отец. Сынишка невольно залюбовался переливами розовых оттенков зари, которые отражала водная гладь, и забыл о своем горе.

Чуриков задумчиво сказал: — Павлик, запомни то место на горизонте, за которым скроется солнце. Утром оно взойдет с противоположной стороны небосклона. — Ты… ты… ты… — мальчик озадачился, как назвать приемного отца, и с отчаянием выкрикнул: — Ты. Дедка-Папка-Мамка, опять обманываешь меня! Солнце куда упадет, оттуда утром и выползет. Я, когда играю в прятки, куда прячусь, оттуда и выскакиваю.

— Сынок, — огорченно объяснил Петрович, — солнце не играет в прятки. Земля вращается, поэтому закат и восход светила в разных сторонах неба. А сейчас понаблюдаем угасание дня.   Отец и сын, сидя рядом, смотрели вдаль. За прудом, за полями, за дальним лесом солнце коснулось темной извилистой линии горизонта и расплескало алую зарю.

С дальнего берега пруда, из камышей, поднялись две белые цапли и, взмахивая тяжело крыльями, полетели в сторону леса. Зрелище было великолепное. Красный диск светила медленно опускался за горизонт и исчез, посылая из-за укрытия веером розовые лучи. Зеленая трава потемнела. Становилось прохладно. Папа сказал: — Летняя ночь коротка. Чтобы не проспать восход солнца, надо немедленно ложиться спать.

Старик устроился на пологом берегу, посадил сына на колени, укрыл пиджаком, обхватил руками. Мальчик от усталости и душевного потрясения, уткнувшись личиком в грудь отца, быстро уснул. На противоположном берегу пруда вспыхнул костер, послышался смех парней и девушек. Чуриков, прижимая к себе спящего сына, тревожно думал: «Павлику исполнится 6 лет, а мне – 71.

Дожить бы до восьмидесяти, тогда сыну будет 15. Я преодолел свои пороки: пьянство, курение, безалаберный образ жизни; соблюдая режим дня. Но этого мало: здоровье само по себе к человеку не приходит, его надо делать. Пожалуй, с сегодняшнего утра займусь утренней зарядкой; посоветуюсь со знающими людьми, какие собирать травы, как их готовить и принимать». Еще о многом думал старик.   Рассеивая ночную темноту, солнце чуть-чуть выглянуло из-за дальних холмов. Дмитрий Петрович осторожно разбудил сына.

Павлик встал, сбросил с себя пиджак, поежился от утренней прохлады, увидел над горизонтом тоненькую красную дугу солнца и обрадовался, громко в утренней тишине воскликнул: — Чудеса! Солнце вчера на ночь спряталось вон там, а выглянуло совсем в другом месте!   Рассвело. Отец и сын отправились домой. Путь им предстоял и далёкий и долгий.

Они шагали то по тропинке в мокрой от росы траве, то по наезженной дороге. Навстречу им из лесочка выскочил милицейский автомобиль и остановился. Из него вышел участковый, озабоченно их осмотрел и предложил сесть в машину. Капитан уверенно вёл машину по ухабистому просёлку и рассказал, что в минувший вечер Раиса Степановна, ваша соседка, увидела дым, вырывавшийся из окна их, Чуриковых, дома. Она забежала к ним во двор, звала, кричала – никто не отзывался.

Соседка вошла в избу, пригляделась: что-то дымится в кастрюльке и на сковородке на горящей газовой плите. Раиса Степановна выключила газ, вернулась к себе домой и послала мужа за ним, за участковым. Он прибыл в усадьбу Дмитрия Петровича, обследовал и встревожился внезапным исчезновением Чуриковых. Но, поскольку стемнело, вынужден был дождаться рассвета, чтобы начать поиски старика и мальчика. Люди ищут вас по всем направлениям. «Вот я и встретил вас», — с улыбкой сказал капитан.

Чуриков поблагодарил участкового и уснул под шум мотора автомобиля. Следующим утром Петрович и Павлик выбежали на лужайку за огородами делать зарядку. И с тех пор они начинали день с гимнастики и с водных процедур. Неподалеку от них проживали пожилые муж и жена, которая избежала тяжелой операции, благодаря лечению травами. Чуриковы с ними собирали по лугам и опушкам леса растения, а затем их сушили впрок. Павлику нравился душистый чай с травами.

  1 сентября перед двухэтажным зданием школы на торжественной линейке, посвященной началу учебного года, Павлик, одетый во все новое, стоял в ряду первоклассников. Он был счастлив и смущён взглядами людей, пришедших поглазеть на нарядных детей. Дмитрий Петрович находился в толпе родителей учеников и думал, как стремительно проносится жизнь.

Грудничковый период Павлика, казавшийся ему, старику, мучительно бесконечным, промелькнул и остался в прошлом. Вчера сынишка большую часть игрушек отнёс и спрятал на чердаке. Сегодня утром мальчик был очень серьёзен, сделал зарядку, вымылся по пояс прохладной водой, помог приготовить завтрак и навести дома порядок, покушал, самостоятельно оделся и они отправились в школу.

Вот и замелькали школьные годы Павлика. Учился он хорошо, благодаря способностям и трудолюбию. Петрович посещал все родительские собрания. Его приемного сына постоянно хвалили и ставили в пример другим детям. Чурикова часто спрашивали: как он один, без жены, сумел воспитать самостоятельного и серьезного мальчика? Старик загадочно улыбался и гордо отвечал:

«Надо уметь любить детей».     Павлику исполнилось 15 лет, его приёмному отцу – 80. Дмитрий замечал, что сын-подросток стал к нему относиться грубо. Возьмётся Чуриков за пустые вёдра, чтобы принести воду, — Павлик кричит: «Дедка-Папка-Мамка, брось ведра, я сам принесу воды!» Или едва отец подойдет к топору, а сын уже горланит: «Папа! Не тронь топор, я сам дрова поколю!»

  Однажды, когда Павлик был в школе, Дмитрий Петрович колол дрова и размышлял о жизни. Неожиданно появился сын и зашумел:    — Папа! Ты с ума сошёл?! Немедленно отдай! Чуриков впервые сам разозлился:      — Ты чего на меня повышаешь голос? Как ты смеешь! Павлик склонил голову и тихо, умоляюще произнёс:    — Папа, пока ты со мной – я не сирота.

Пожалуйста, я тебя очень прошу, береги себя и живи долго-долго. От этих слов сына у старика кожа на затылке потянулась. Отец догадался: «Вон оно что: Павлик боится, что я скоро умру». Чуриков усилием воли улыбнулся и, размахивая правой рукой с оттопыренным указательным пальцем, полушутя ответил:

   — Не беспокойся: я до восьмидесяти лет здравствую, и до девяноста буду жить, а до ста как-нибудь дотяну, — и засмеялся. Подросток не привык к нежным обращениям, никогда не проявлял своих чувств. В девять лет он сделал четыре форточки, и отец за них выделил ему деньги  из общего заработка. Павлик привык к трудовым будням, не терял бесполезно ни одной минуты, имел постоянный заработок. Но в сложившейся ситуации, глядя на морщинистое лицо отца, счёл уместным сказать:

   — Папа, спасибо тебе, что ты не отдал меня в детский дом и сам вырастил. Мне с тобой хорошо. Ты правильный человек.   Эта фраза, произнесенная ломающимся голосом подростка, и удивила и образовала Чурикова, и он сказал:

  — Спасибо тебе, что ты заботишься обо мне. Однако, для здоровья человеку необходимо в меру трудиться. Если я залягу на кровать – все, мне каюк. И Дмитрий Петрович жил ещё долго и на свадьбе сына гулял, и были у него внук и две внучки, и все старика ласково звали Дедка-Папка-Мамка. Всем так нравилось.

Леонид Аронов