Лучшие песни Владимира Высоцкого

 

 

Текст песни О конькобежце на короткие дистанции

Десять тысяч  и всего один забег остался,
В это время наш Бескудников Олег зазнался.
Я, грит, болен, бюллетеню, нету сил  и сгинул,
Вот тогда наш тренер мне и предложил: беги, мол.

Я ж на длинной на дистанции помру  не охну,
Пробегу, быть может, только первый круг  и сдохну.
Но сурово эдак тренер мне: мол, надо, Федя,
Главное  дело  чтобы воля, говорит, была к победе.

Воля волей, если сил невпроворот, а я увлекся,
Я на десять тыщ рванул как на пятьсот  и спекся,
Подвела меня,  ведь я ж предупреждал  дыхалка,
Пробежал всего два круга  и упал,  а жалко.

И наш тренер, экс и вице-чемпион ОРУДа,
Не пускать меня велел на стадион  Иуда.
Ведь вчера мы только брали с ним с тоски по банке,
А сегодня он кричит: Меняй коньки на санки.

Жалко тренера,  он тренер неплохой, ну и бог с ним,
Я ведь нынче занимаюся борьбой и боксом,
Не имею больше я на счет на свой сомнений
Все вдруг стали очень вежливы со мной, и тренер.

 

Все песни Владимира Высоцкого

Старик и санки

Сначала я услышал противный скрежет железа по рассыпанному на дороге шлаку, а потом увидел маленького тщедушного старика, который тащил санки по голой темной земле. Старик был весь в морщинах и хромал на одну ногу, а на огромных санках лежал разобранный старый гарнитур. Это и по снегу-то было бы непросто тащить, а сейчас стояла аномальная для поздней осени плюсовая температура, вместо сугробов на земле лежали пожухлые листья, и санки казалось полным безумием.

Скорее всего, старик редко выходил из дома и больше доверял календарю, чем прогнозу погоды по телевизору. А по календарю стояла вторая половина ноября, и значит, полагался старый овечий полушубок, заячья шапка и валенки с большими калошами. Он тащил санки, как мул тащит нагруженную доверху телегу: медленно, упрямо и тяжело, не обращая внимания ни на что вокруг.

Было видно, что надолго его не хватит: тут не всякий здоровый бы справился, а он был худеньким хромым стариком. Глядя на его потуги, я не выдержал, подошел и спросил: – Далеко идешь? Он ответил: – На железнодорожный вокзал. Это было далеко. Я не нашел ничего другого, как сказать: – Давай помогу! Мы спускались с горы от района так называемой

«Вырубки» в сторону центра Камышлова, который все жители называли просто «Город», и оба вокзала – и автобусный, и железнодорожный – находились где-то посередине его. Старику нужно было успеть на вечернюю екатеринбургскую электричку. Уже через сто метров я подивился силе старика и спросил, сколько ему лет. Он ответил: 83.

Старик приехал утром из Екатеринбурга. Живет в районе «Эльмаш», в старой двухэтажке, в какой жила моя покойная бабушка Зоя, к которой я приезжал летом на каникулы. Его жена давно умерла, и теперь он жил вдвоем с дочерью. Груженная на санки мебель предназначалась для нее. Я раздраженно спросил: – А сама она приехать за мебелью не могла?

– Что ты! – он даже руками на меня замахал. – Некогда ей, да и не поедет. – А ты поехал? – А куда деваться? Это верно: деваться некуда, когда вас всего двое и одному некогда.

– А сам-то на что надеялся? – не унимался я. – А ну как не дотащил бы, свалился где-нибудь, тогда что? Он только неопределенно хмыкнул в ответ. Когда дочери нужна мебель, тут не до рассуждений. У меня бабушка Катя точно такая же была. Как попадет на огород, все: пиши, пропало. Дождь не дождь, град не град, небо упадет на землю, она будет за любимой морковкой с кабачками ухаживать.

За разговорами мы спустились к центру города, и, чтобы срезать дорогу, я повел его через дворы пятиэтажек. Был вечер, люди возвращались с работы и с неприязнью оборачивались на двух чудиков, тащивших санки по земле. – Парень, а ты правда никуда не опаздываешь? Давай я сам дотащу! «Дотащит он! Посмотрите на него», – думал я, оглядывая его щуплую фигуру.

– Ты мне, дед, лучше про свою работу расскажи! При слове «работа» дед заметно оживился. – А что работа… Работа была как у всех – хорошая. Почти 50 лет на «Уралмаше». Еще мальчишкой в мастерские пришел. А потом война. После войны вернулся на родной завод – до мастера дослужился. Завод у нас был – во! – дед поднял вверх палец правой руки с сорванным ногтем.

– Коллектив – во! Почти 50 лет на «Уралмаше»… Еще мальчишкой в мастерские пришел. Завод у нас был – во! От воспоминаний он заметно оживился, даже прихрамывать стал меньше. – Как вернулся с войны, некогда было скучать – надо было страну восстанавливать!

На работу ходили как на праздник. Раньше, бывало, придешь на праздник – молодежь собиралась послушать. А сейчас кому мы нужны? Так, гвоздики подарят, альбомчик для фотографий и давай – до свидания! Не любят сейчас стариков… Раньше, бывало, ночевали у станков. Мы не за грамоты или премию работали. Гордость у людей была. За завод, за страну, за свой народ.

Я мастером был – и меня люди уважали! И я людей уважал. Мы любили свою страну, не то что теперь. Да ты и сам все, парень, знаешь, чего я тебе рассказываю?.. Я шел и смотрел на маленького тщедушного старика с огромными санками, нагруженными неподъемным скарбом, а видел богатыря, который бережно несет на руках огромную великую страну, раскинувшуюся на одной шестой части суши, которую ему доверил Бог. Несет без ропота, жалоб и стонов.

Без корысти и выгоды. Потому что любит. Видел других простых, как и он, людей, которые всю жизнь трудились на заводах и фабриках, восстанавливали свою Родину, разрушенную войной, на которой они пролили кровь, а кто-то так и не вернулся. Но те, что вернулись, израненные и изуродованные, как мой дед, ставший инвалидом в 18, или его брат дядя Коля, который всю жизнь потом ходил на костылях… они улыбались.

Они заглянули смерти в лицо и навечно полюбили жизнь. Выйдя из госпиталей и оклемавшись, они восстанавливали и строили, а по выходным надевали порой единственный в гардеробе костюм и галстук и пели песни на маленьких коммунальных кухнях. Они спешили жить. Спешили радоваться. Им нельзя было унывать и хандрить. Их жизнь была тяжелой, а дыхание легким.

Война лишила их юности, и они сделали все, чтобы жизнь их детей и детей их детей была счастливой. Ради этого они были готовы на все. Это для меня было безумием тащить в свои 83 неподъемные санки по земле без снега, а он об этом, казалось, вообще не переживал. Только на перроне я понял, как устал. Даже руки дрожали от напряжения, и в глазах поплыли темные круги.

Дед тоже запыхался. – Слушай, а может, тебе пива купить? – неожиданно спросил он. – Ты не стесняйся, я сбегаю! – Спасибо, дед, я не пью! – Да ты не думай, я же так, от души, – виновато хмыкнул он, заглядывая мне в глаза. – Я понял, – улыбнулся я в ответ.

– Не нужно! Когда из-за поворота показалась электричка, он протянул мне руку и, глядя в глаза, сказал: – Спасибо тебе, парень. Звать-то тебя как? – Денис.

– Ну, давай, Денис, храни тебя Бог! – И тебе, дед, помоги Христос! Санки в электричке у меня принимали какие-то веселые студенты. О том, как старик будет добираться от вокзала в Екатеринбурге до своего дома на окраине города, я старался не думать.

Денис Ахалашвили