Деревенский автобус
Прошло пять лет с того времени, как Вера поселилась в деревне. Её старенький запорожец без надлежащего ухода совсем захирел. Ремонтная мастерская на окраине районного городка, как говорит соседка, « у чёрта на рогах». Да и ремонтники там безрукие и безголовые, жадные и вечно хмельные. Вот и приходится Вере ездить в город на общественном транспорте. Мимо её деревеньки идёт автобус, который курсирует между городом и больницей.
Он доходит до остановки «Новая деревня», самой близкой от Сафоновки, где стоит её дом. Особо больших неудобств от поездок на автобусе она не испытывала, и персональный экипаж спокойно пылился в крапиве. До революции здесь было большое богатое село с просторной кирпичной церковью в центре. Церковь стояла на возвышенности и была видна отовсюду в селе. К концу двадцатого столетия хозяйства обнищали. Люди или умерли, или разъехались.
И густо населённое когда-то село распалось на небольшие деревеньки, заметно далеко отстоящие друг от друга. Сафоновка, Щегловка, Подсинявка, Порядок, Новая Деревня и другие. Местные крестьяне всех деревень хорошо знают друг друга, все они в той или иной степени родственники. Однажды летом с первым автобусом Вера отправилась за покупками в город. День был особо жаркий. Уже к десяти утра в городе нечем было дышать.
К несчастью, что-то случилось в автобусном парке и в расписании рейсов получилась полная неразбериха. Большой автобус на больницу не пошёл, а пустили маленький автобус к церкви. Вера прикинула, что от церкви до ее дома всего километра два, а ждатъ на жаре нужного рейса придётся неизвестно сколько. Какой смысл? Она втиснулась в забитый людьми и сумками салон маленького автобуса. Отъезжающих в этом направлении не наблюдалось и она рассчитывала, что стоя у двери, где поступает какой-то воздух из щелей, доедет нормально. Однако после нее оказалось много желающих ехать.
Каждому новому пассажиру хотелось втиснуться. Из салона кричали: -Куда прёшь? Не видишь что ли, битком набито? -Этот автобус резиновый, небось и я залезу. Ну-ка выдохнули и сжались! Всем ехать надо! — отвечал каждый следущий претендент. И каким-то чудом народ сжимался, давая место односельчанину. А как же иначе? В селе все со всеми близко знакомы.
Не потеснишься, навек обидишь. Подходили и подходили желающие добраться до деревни и Веру передвинули почти в середину салона. -Кошмар! Даже если захочу выйти, не смогу. Ну и пусть! Если я и потеряю сознание, небось не упаду, — обречённо подумала Вера. Наконец, водитель вышел из автобуса, поругиваясь с трудом закрыл двери, и переполненный экипаж потихоньку поехал. В автобусе зачастую идет общий разговор, пассажиры не ленятся, обсуждают всё, что угодно, скрашивая долгую дорогу. Входит человек в автобус, здоровается и сразу докладывает о своих делах.
Народ подхватывает и пошла беседа. В этот раз зашла речь о деревенских автобусах. -Вот что значит новый автобус. Сколько народу залезло, а он прёт и ничего. Вот старый бы с места не сдвинулся, — весело заметил последний вошедший, которого просто размазали по входной двери. Непонятно, как он дышал, но, судя по улыбке, был очень доволен тем, что едет. -Не такой уж и новый, у него только движок перебрали, — заметил шофёр.
-Но ведь везёт и ладно, — пробасили из средины салона. -Старый уже сам себя не возил, — ответил шофёр. -А помните первый автобус до областной больницы? Смех и грех. Сиденья разного цвета, из них торчат пружины. Два сиденья не подходили к месту, поэтому одно сползало на пол, а другое проваливалось сквозь раму. А как мы ему радовались, — напомнила женщина с переднего сиденья. -Ага. Закрытые окна не открывались, а открытые не закрывались и зимой, и летом.
Я зимой стояла у открытого окна. От холода чуть не околела,- добавила соседка. -Ну, так вышла бы и жарила пешком. Какие дела? – хмыкнул парень, который почти висел над ними на поручне. -Вот ты висишь и ржёшь. А я помню как у первого автобуса болтались стойки. Я один раз не удержалась на ногах и упала. Ухватилась за палку наверху, на какой ты висишь, а она отвалилась с одного конца, и я свалилась на деда с бабкой, а палка стукнула по плечу какого-то мужика.
Бабка заорала на весь автобус: « Гляди, какая молодежь пошла, на одного свалилась, а с другим заигрывает.» Все хохотали, а я со стыда чуть не сгорела. Боялась, что матери расскажут, — вмешалась в разговор ещё одна женщина. Автобус качнулся от хохота. -Ну не очень радуйтесь, а то перевернёмся, — осадил веселье водитель. -Ой, Тимофевна. Народ тогда совестливый был, — заключила высокая старуха в чёрном платке, сидевшая, как барыня, в середине автобуса. Все ненадолго примолкли.
-Кто ж такая эта старуха? Видно авторитетная. Все её как будто опасаются. И на сиденьи не потеснили, — заинтересовалась старой женщиной Вера. Уже хотела спросить соседа, да постеснялась. -Дорога сейчас, как в сказке, ровная прямая. Немного узковата. Ну не до жиру. А помните какие дороги были? Забыли. А мой отец шоферил на этом автобусе. За один рейс так напарится, что ночи мало для отдыха, — зазвучал низкий голос. Говорил мужчина, стоявший в конце автобуса. Вера хотела оглянуться посмотреть на говорившего, но не смогла пошевелиться, так её зажали со всех сторон.
Она помнила, что раньше дорога имела не просто жалкий вид, а скорее выглядела карикатурой на самую плохую дорогу. По такой дороге езда на велосипеде была опасной авантюрой. Земля мягкая и легкая. Одним словом чернозём. Дороги в основном грунтовые. Если земля влажная, то дорожный велосипед оставит колею. Ну, а даже самый плохой тракторист ни за что не пойдет пешком за самогоном, он обязательно рванет на тракторе. Этим объясняются канавы вдоль и поперек дороги.
Тяжелые грузовики в свою очередь вносят поправку в конструкцию дороги, выбивают сумасшедшие ухабы… Телеги с деревянными колесами бороздят многострадальную дорогу уже по-мелочи, оставляют много узких и глубоких паралельных канавочек. -Ой! За поездку все внутренности перетряхнёт. Как вспомнишь, так вздрогнишь. А мы считали такую езду за счастье. Однажды я ехала с Варварой Манохиной.
ъОна уж старая была, а всё, как молодая, весёлая и бойкая на язык, — вспомнила ещё не совсем старая женщина, но похоже пенсионного возраста. Впрочем, Вера не могла определять на глаз возраст местных женщин. Замученные тяжёлой жизнью и работой они обычно выглядели старше своих лет. -Это та, что пела как Русланова? – спросила молоденькая девушка, сидящая на коленях у подружки. Вера повертела головой, скосила глаза, огляделась. На каждом сидении автобуса помещалось не два человека как положено, а три или четыре.
-Про неё столько рассказов ходит, что хоть книгу пиши, — откликнулась молодая женщина, зажатая между двух парней богатырского сложения. -Баба Груня, расскажи про неё, так легче будет дорога,- пробасил один из богатырей. -Расскажи, а то мы на себе весь автобус держим иначе мамку раздавили бы, просил другой. -Дело было летом. У базара вошла аккуратная старенькая бабушка Варвара. Народ вскочил. Ей быстренько нашли местечко получше на самом заднем сидении без выскочивших пружин.
Мы усадили её посередине. И Варвара пришла в восторг: «Ой, как мягко, да еще качает, лучше перины. Не то, что в телеге. Там хоть и соломы наложишь, а всё жёстко.» Вы представляете как «мчался» старенький автобус по той дороге? Конечно, дорогу ровняли тракторами раз в неделю. Но и за неделю она превращалась в стиральную доску. Неунывающая бабуля заявляет: «Ой, как быстро катится антобус, ды как покойно, а в телеге едешь – едешь, все косточки перетряхнёт, а все вроде там же остаёшься, нe так скоро.
Мне говорили в антобусе лошадьих сил дюже много. Сразу видно.» «Бабуля! От такой дороги все автобусные лошади небось разбежались», — хихикнул какой-то молодой паренек. Народ в автобусе заулыбался. Когда на ухабе встряхнуло так, что зубы клацнули, а легонькая бабуся подлетела чуть не до потолка, она тут же заявила: «Во как мягко и никуды не улетишь из короба!
Не то как в телеге! В ей как тряхнёт, так очутишься либо на колесе, либо на земле, да никак не встанешь. Однажды я сыночка из больницы везла. Нас тряхнуло, он и вывалился на дорогу. А мы сразу-то не заметили, песню орали. Песню закончили, глянули — нету Васьки-то. А он на дороге ревёт и руками махает. Песню пели долго, а недалеко отъехали. Так-то. А здесь мягко и никого не потеряешь». Скривясь тот же паренек сказал: «Бабуля, у меня от этой мягкости чуть зубы не вылетели.»
А Варвара за словом в карман не лезет: «А ты, милок, как я, зубы дома оставляй, чтоб не потерять.» Мы хохотать. А тут кто-то добавил: «Ну да, зубы в карман прячь, чтоб язык не откусить.» Мы так грохнули, что автобус остановился. Шофёр тоже хохотал. Так всю дорогу веселились, не заметили как доехали. -Хорошее время. Тогда можно было автобус, где хочешь, остановить. Закричишь: «Шофер! Я уже приехала! Останови автобус.» И все дела, — напомнила мамаша богатырей.
-Во здорово! Может и сейчас можно так? – спросил кто-то. -Ещё чего! И так не знаю как доехать на этом новом автобусе, который в городе давно списали. Переполненый автобус едва тащился. В пути он не раз останавливался. Водитель выходил, открывал мотор, постукивал, чего-то подкручивал, что-то бормотал, смачно плевал на пыльную землю, зло хлопал капотом и автобус скрипел дальше. На улице пыль, жара. В салоне не продохнуть, пахло жженой резиной, потом и бензином. Плотно прижатые друг к другу люди молча и терпеливо обливались своим и чужим потом.
При каждой остановке замолкали и с замиранием сердца ждали команды:»Выходите! Автобус дальше не пойдет!», что не раз случалось на этом маршруте. Как только автобус трогался, опять начинали зубоскалить. Слава Богу! Сегодня обошлось, не спеша забрались по пологому подъему до церкви. Она была действующей и около нее построили остановку. В этот день пассажиры так набились в салон автобуса, что двери заклинило. Когда же шофер с трудом сумел их открыть, то сначала никто не мог выйти, так плотно сплелись сумки и взмокшие тела. Шофёр вырвал одного мужика.
Дальше легче. Люди должны были вырываться из пробки, образовавшейся в дверях салона. Выходящие кричали: -Не напирай! Все выйдем! Никто не останется! Тот, кто наконец-то выходил, выдирал из плотной человеческой массы свои сумки и заодно еще кого-нибудь, быстро отряхивался, поправлял волосы, одежду и крикнув «Пока», подхватив багаж, исчезал на дорожках и тропинках, идущих от остановки в разных направлениях вниз. Неповоротливую Веру аккуратно и небольно вышибли из пробки, иначе она никогда бы не вырвалась из этого сопящего клубка тел.
Она неловко боком спрыгнула с подножки и на полусогнутых ногах еще пробежала немного, волоча свою сумку, набитую всякой провизией. Если бы не сумка, то она бы наверное не прыгнула и не бежала, а летела на бреющем полете до земли. Ничего плохого не произошло, она остановилась у электрического столба, ошалело глядя перед собой. Кое-как отдышавшись, протерев и сфокусировав глаза она обнаружила, что у автобуса никого нет. Долго же она протирала глаза! Затем увидела высокую старуху в черном платке спокойно выходящую из пустого автобуса.
Старуха степенно вышла, лицом повернулась к церкви, размашисто перекрестилась, негромко, но внятно сказала: «Спаси Христос», и закинув две связанные сумки через плечо, направилась в Щегловку. Вера постояла немного, наслаждаясь свободой и вкусным воздухом, подняла сумку и через заброшенную усадьбу пошла по протоптанной дорожке в свою Сафоновку. Автобус прибыл в полдень. Солнце уперлось Вере в самую макушку и жгло немилосердно влажную от пота кожу шеи и рук.
Дорожка перешла в узкую тропу, что зигзагами полого шла вниз с холма, а иногда выпрямляясь шла совсем без уклона. Идти было бы легко, если бы не сумка, что как камень оттягивала руки все сильнее и сильнее. С боков тропинку сжимали высокие и густые заросли донника и чернобыльника, густо пахло чебрецом. Из поворота вынырнули две крепкие старухи в старинных черных широких юбках и черных платках, перед Верой мелькнули цепкие ясные глаза на тёмных сморщенных, как печеное яблоко, лицах. Обгоняя Веру старухи согласно и четко произнесли:
-Вздравствуешь! Не дожидаясь ответа, они резво побежали дальше. В звенящей тишине ясно и четко некоторое время слышались их на удивление звонкие голоса. -Автобус всё-таки прибыл. На Щегловке кто-то помер, матушка приехала. -Не, не помер. Это Николав спину сорвал. Я что думаю, Лисавка, Федька дюже душевный, потому довёз, не высадил. -Сказала. Дак шофёр наш, дубовской. Небось помня, как его матря жарила на базар с квашёнкой двадцать вёрст, чтоб за налоги на лесоразработку не угодить.
-Эт-та да. Страсть. Какую страсть пережили. -Таперчи слетаешь в город за полдни. Живём играючи. -Какие голоса! Это наверное монашки, что поют в церкви, — догадалась Вера. И опять, как обрезало, наступила оглушающая тишина. Видно бабки зашли за поворот. Такой тишины, что ушам больно, нигде больше нет. Не потому ли бабы носят платки, повязанные под подбородком.
Вера оглянулась. На остановке, несколько перекосившись, еще стоял обшарпаный новый автобус, больше похожий на забытый металлолом, чем на транспортное средство. В моторе возился шофёр. -Бедность. Кругом бедность. Позорная, неоправданная, серая бедность, — думала с тоской Вера. А русский народ не унывает. Смехом скрашивает все невзгоды и беды. Вот и сегодня два часа веселились, пока преодолели двадцать километров. -Нет, так жить нельзя. Надо налаживать запорожец. Небось, найду умельца. Если эту, прости господи, колымагу реанимировали, то и мою… – бурчала Вера, волоча по земле сумку.
Зоя Слотина