Лучшие стихи про детство

Детство

Перебродилось и перемечталось,
Мы жили ненавидя и любя.
Неистово по жизни мы метались,
Чего искали мы, самих себя.

А детство, детство глупое босое,
За нами шло с поникшей головой.
Манило нас дождями и росою,
Манило земляникой и травой.

А мы его наивно торопили,
В сырых подъездах встав у батарей.
Мы папиросы горькие курили,
Чтобы себе казаться чуть взрослей.

Неудержимо взрослость нас тянула,
А детство было коротко, как ночь.
И вот оно отстало, повернуло,
И медленно пошло куда-то прочь.

Пусть путь наш одиночеством не страшен,
Нас зрелость повела сквозь толщу дней.
Но с каждою секундой  мы все старше,
И с каждым днем  наверное умней.

Теперь нам в ритмах бешеных вертеться,
Дышать в походах горечью золы.
А нам хотя б на миг вернуться в детство,
Упасть лицом в дурманную полынь.

Мы стали и серьезнее и злее,
Мы разбираемся  где правда и где ложь.
Но в каждом дне мы видим все яснее,
Наш самый первый, самый синий дождь.

Но синий дождь, порядком полинялый,
Уже исчез за белизной снегов.
Лишь серые комки воспоминаний,
Уносим мы все дальше от него.

Да друг мой, нам с тобой перемечталось,
Перебродилось, но не верь врачам.
Мы будем днем идти в седую старость,
А в детство возвращаться по ночам.

Видеоклипы студии «LINK» собравшие миллионы просмотров

Электричка до Калашниково

Давненько это было. В те времена, когда народ получил свободу выбора, где ему сажать картошку, и москвичи рванули скупать по дешевке брошенные дома в деревнях Тверской, Рязанской, Калужской и других ближних губерниях. Купили и мы домик в Тверской губернии.

На машину денег не осталось, поэтому добираться приходилось как повезёт. В основном электричками. Ох, что творилось на вокзалах! Не знаю, как сейчас, давно не был. Ну вот, суббота. Ленинградский вокзал. Народу в ожидании электрички 11.40 на Тверь как комаров на болоте.

Огородники, рыбаки, байдарочники, студенты, бомжи, мама не горюй! Мне до Твери, там пересадка и дальше. Затарился я капитально. Велосипед, рюкзак, и собака. Не болонка. Дог. Стою и грустно размышляю, как буду со всем этим хозяйством пробиваться в вагон. А ведь еще и посидеть хочется.

Ехать-то три с лишним часа только до Твери. Смотрю, рядом молодая симпатичная мамашка с двумя детьми лет примерно пяти и семи, с чемоданами. Явно не москвичка. Потому что глаза у нее заклинило в распахнутом положении от впечатлений. Детки трескают мороженое, а мамаша, чувствую, терзается той же мыслью, что и я. Как сесть с этим табором?

Ну, я и подкатил к ней с предложением объединить усилия. Я, говорю, возьму рюкзак и мальчика вашего, сяду, место займу, а потом мы с вами уже затащим все остальное. Сказано — сделано. Сели мы удачно. Заняли крайнее «купе».

Народу битком, но желающих нас потеснить особо нету, то ли по доброте душевной, то ли ввиду лежащей в проходе догини Даши без намордника. Коммуникабельные дети за «погладить собаку» быстренько выложили, что едут они в Калашниково (часа полтора от Твери в сторону Питера) к бабушке.

Едут из Тюмени, где их доблестный папка продолжает повышать благосостояние семьи добычей нефти и подтянется позже. Ну и отлично! Мне еще дальше этого Калашникова, значит в Твери будем действовать по отработанной схеме.

Уже хорошо. Девочка, младшенькая, по странному совпадению тоже Даша, захотела писать. Мама ей — потерпи. А чего терпеть? Лучше не будет. Идите, говорю, на перрон, и не стесняйтесь. Здесь сейчас как на передовой, война всё спишет. Сходили они удачно, возвращаются. Минуты три до отправления осталось. Слышу — рев. Даша споткнулась и уронила сандалик между перроном и вагоном.

Мама говорит — наплевать. А Даша сопли по щекам размазывает: новенькие сандалики, только купили! Ну, ее можно понять. Выскочила мамашка посмотреть, нельзя ли как нибудь сандалик достать, тут-то двери и закрылись. Я в окошко вижу проплывающее мимо изумленное лицо. До-о-олго помнить буду! Про стоп-кран я даже не думал. Какой смысл? Пока доберешься до него, пока народу объяснишь, — руки оторвут. Едем.

Прокачиваю в голове варианты. «Сойти где-нибудь? А смысл? Сойти и вернуться? И чего? Сдать детей и багаж ментам? Вариант. Но сколько из меня менты душу будут вынимать? И через сколько мама с детьми встретятся? Еще бы знать, что в голове у этой курицы» Так, про эту ворону без вещей, денег и документов, которая осталась на перроне в Москве, вообще не думать.

Сама выпутается как нибудь. Доехать до Твери и оставить детей там? Хорошая мысль. Но где Тверь, там и Калашниково. Я знаю пункт их назначения. И она знает, что я знаю. Если у нее в голове не совсем опилки — определится. Решено! Едем до Калашниково! Так! Теперь дети. Даша плачет. Это нормально. Надо бы их как-то различить, а то откликаются обе.

Значит, собака останется Дашей, а эта будет Дарьей. Очень хорошо! Публика окружающая косится и шушукается. Наплевать на публику. А вот парнишка, Коля, мне не нравится. Очень спокойный какой-то. Не ревет. Не требует повернуть поезд. Не суетится. Смотрит мне в глаза и говорит: «Дядя! Вы же нас не бросите?».

Да куда я блин от вас теперь денусь. Много хорошего я про этого пацана про себя потом сказал. Такой сибирский мужичок. Семь лет. Успокоил сестру. Без сюсюканья. Сказал: хватит реветь, та и притихла. Накормил всех нас, четверых, булочками, напоил минералкой. Достал из кармана сумки билеты, документы, деньги, отложенные видимо на дорогу, отдал это все мне и уж окончательно расслабился.

Один раз за всю дорогу я чуть было не смалодушничал. Идет по вагону милицейский патруль. И смотрю, — бабка ряда через три от нас тормозит их и начинает чего-то втирать. На нас косятся. Ну и ладно, думаю. Значит, судьба. А Коля это дело просёк и говорит: «Я в милицию не хочу!»

Ну а кто ж, сынок, по доброй воле в милицию-то хочет? Так. «Ваши документы!» Вот наши документы. «Куда следуем?» В Калашниково. «Это ваши дети?» Мент, ты же видишь, что это не мои дети. Я их сопровождаю. «А вот нам гражданка сказала, что у них мать отстала от электрички». Да нет, мать их (иху мать!) нас провожала. (Вот хорошо, что я не стал дергаться и орать, когда электричка тронулась). Сама осталась в Москве.

Будет позже. Ты чего хочешь-то, мент? С вами пройти? Хорошо. Тогда вот бери велосипед, рюкзак, два чемодана, собаку, девочку, и пошли. А сам про себя вспоминаю, есть у нас в УК уже статья о кинднеппинге или нет еще? И тут Коля говорит: «Дядя Андрей, я писать хочу!» Это ментов как-то сразу успокоило. Отдали нам документы, и дальше пошли. Повел я мальца в тамбур.

Чего ж, говорю, ты дяденек милиционеров не любишь? А от них, говорит, пахнет всегда плохо — водкой и носками. Так. Тверь. Конечная. Чемодан раз, мамина сумка, Даша, чемодан два, Дарья, велосипед, рюкзак, Коля замыкающим. Ё-моё! Дарья в одном сандалике. Нехорошо по чужим вещам лазить, а что делать? Коля, ищем обувку.

Нашли. «Люди добрые! Сами мы не местные! Помогите, кто чем может!» А именно — перебраться на другой перрон, где электричка на Бологое. Ну, людьми добрыми наше отечество не оскудеет. Лишь бы чемоданы не дёрнули. Но я не представляю, кто тут может бегать быстрее Даши.

С чемоданом. Помогли нам три солдата — срочника. Мы отблагодарились сигаретами и пивом. Все довольны. Ура! Едем дальше!!! Калашниково. Хорошо, что мы озаботились сесть в первый вагон. Так! Коля, вперед! Тормози локомотив, чтоб нам сгрузиться успеть. Ну, до чего толковый пацан, а?! Дарья, мамина сумка, велосипед, рюкзак, чемодан раз, чемодан два, Даша последней, у нее, если что, телефон и адрес на медальоне выбит, а в обиду она себя не даст.

Все!!! Коля! Отпускай паровоз! Сели на травке. Чувствую, — устали все. Я и сам бы прилег и задремал. Часов шесть уже в дороге. А сколько они еще от своей Тюмени ехали? Так! Не ныть! Я капитан этого непотопляемого судна. Коля — боцман. Дарья будет штурманом. Даша — лоцманом.

Понюхает Дарьину ножку и приведет нас прямо к бабушке. Всем молчать! Капитан думать будет. А чего думать? Два варианта. Сидеть и ждать маму-ворону. Раз. Если её без документов менты не прибрали. Или попробовать найти бабку? Два. А как? Двинуться со всем скарбом и спрашивать у каждого, не живут ли внуки в Тюмени? Не такое уж и большое это Калашниково. Тысяч пять поди населения. За неделю управимся.

Так! Экипаж, слушай мою команду! Боцман пойдет и найдет мне кусок мела, известки, или на худой конец кирпича. Штурман завязывает лоцману бантики на всех местах. Лоцман это терпит и бдительно охраняет такелаж. Капитан уходит в разведку. Через пятнадцать минут я знал, где живет бабушка.

А так же с кем, какую держит скотину, что сегодня с утра топила баню, а Пашке ейному на прошлой неделе набили рожу. И было за что. Вечером, когда мы сидели в летней кухне и уплетали клубнику с молоком, прижимая к груди сандалик появилась мама-ворона. От нее за версту пахло валидолом, корвалолом и настойкой валерианы. Потом она сказала, что нисколечко не волновалась.

Почему-то сразу решила, что я порядочный человек, детей никуда не сдам, и довезу их до дома. И заплакала один раз всего только. Когда, подъезжая к Калашниково, увидела огромную надпись во весь перрон кирпичом по асфальту: «МАМА!!! МЫ УШЛИ ИСКАТЬ БАБУШКУ!!!»

Автор Ракетчик