О любви немало песен сложено 

 

Девочка моя синеглазая

Еще не вечер

Еще не вечер, еще не вечер,
Еще светла дорога и ясны глаза.
Еще не вечер, еще не вечер,
Еще иду я рядом с тобою безоглядно.

Пусть говорят, что приближается гроза,
Пусть говорят, что лгут и сердце и глаза.
Только не буду верить я таким словам,
Никому тебя я не отдам.

Еще не вечер, еще не вечер,
Еще в запасе время есть у нас с тобой.
Еще не вечер, еще не вечер,
Еще открыты двери надежде и доверью.

Пусть говорят, что стал с годами труден путь,
Пусть говорят, былое счастье не вернуть.
Только не буду верить я таким словам,
Никому тебя я не отдам.

Еще не вечер, еще не вечер,
Ошибок прошлых мы уже не повторим.
Еще не вечер, еще не вечер,
Родится день счастливый для нас с тобой, любимый.

Пусть говорят, ничто не вечно под луной,
Пусть говорят, что мы расстанемся с тобой.
Только я впредь не сдамся будущим годам,
Никому тебя я не отдам.

 

Еще раз про любовь

Тишка

Прогоняя овец подальше от палисада в проулок, Клавдия Петровна присела на лавку. Почти рядом с лавочкой, цепляясь, за почерневшие жердины палисада  пробегала тропинка. Она спустилась с пригорочка вниз к ручейку. На бережку, который прижался извилиной, ближе к деревне, пробивался родничок. Деревенские мужики срубили срубок в три ряда, смастерили над ним тесовый навесик – получился колодезь, только без «Журавля» или вертушки.

По изъезженной тракторами дороге никто не ходил, все ходили по тропинке. Старушка закрыла глаза, подставила свое морщинистое лицо яркому весеннему солнцу – млела, радуясь, что вновь пережила суровую зиму.  -Погулять, что ли выгнала? –  кивнув, головой в сторону овец, резвившихся после долгой зимы в проулке, спросила ее соседка Агрепина Ивановна

. Она была на  восемь лет моложе Клавдии Петровны, второй год пребывала на пенсии. Несмотря на то, что снег уже сошел, оделась в черные валенки с глубокими калошами, черный жилет засаленный спереди был надет поверх цветного фланелевого халата, который углами подола старался попасть внутрь валенок. Клетчатый ситцевый платок узлом завязан ниже подбородка.

 -Так и напужать можно. — Вздрогнув от неожиданного появления женщины,  испуганно произнесла Клавдия Петровна.  — Не рано ль разоблачилась? – не дожидаясь ответа на первый вопрос,  дотронувшись рукой до такого же халата, который был на ней (вместе покупали в сельском магазине на центральной усадьбе) спросила соседка.

— Весенний ветерок – то обманчив. Разжаренных — то нас одует и все – сразу закашляем, –присаживаясь рядом наставляла свою соседку Агрепина Ивановна.  -Ничего. Это когда в огородах копаемся. Потных — то он нас не любит. А так ничего: ишь как ласкает. — Приподняв голову, проговорила Клавдия Петровна. — Пожить еще велит, — улыбнувшись, одними глазами сообщала она соседке.

Молоденький барашек с белым пятном на лбу и в белом носочке на правой передней ноге подбежал к женщинам и мордочкой, раздув ноздри, старался забраться в глубокий карман хозяйкиного халата. Там лежало несколько кусочков ржаного хлеба.

 -А ну вон отселя. — Легонько оттолкнула кудрявую головку Клавдия Петровна.  -Прыткий какой! Пондравилось. Иди. Иди, гуляй, поскребыш. — Ласково ругала хозяйка барашка.  -Вот ведь какой стал?! Думала, не выживет, — начала рассказывать Клавдия Петровна Агрепине Ивановне.

 -Вторая — то моя, дурашка  — показав, рукой на стриженых овец продолжила старушка. — Четверников принесла. Прихожу: трое — то к титькам лезут, тыкаются, а этот. —  Она ласково посмотрела на ягненка, замахнулась на него рукой. Барашек никак не отреагировал на ее жест. Стоял рядом, смотрел на старушек и не хотел уходить от них.  — Вот значит, — продолжила свой рассказ старушка.

— Лежит без движенья, под уголок заткнулся. Ей и не достать его, не облизать. Принесла домой —  чую, дышит. Начала дуть на него, сушить, обогревать. Молозиво пипеткой в рот закапывала. Отошел. Глянь, какой вымахал! – улыбаясь, хвалила она ягненка.

— Больше остальных. —  Глаза повеселели, улыбка разгладила поперечную морщинку в уголке тонких губ, она достала кусочек хлеба. Ягненок губками торопливо забрал его и смачно причмокивая, съел, облизываясь, стал дожидаться второй порции.

 -Дня через три что ли, не помню, понесла его на двор. —  Продолжала рассказывать Клавдия Петровна. Ей хотелось поговорить. Она подвинулась ближе к соседке и продолжала рассказывать про овцу: — Неужели она после этого его своим признает?! Как начала его швырять, думала, забьет.  Так и пришлось брать в избу. Вот так и прожили с ним всю зиму, он мне за родного ребенка.

Вот и не отходит от меня, дурашка. Иди. Иди к своим, — она опять  опять замахнулась на ягненка.  Барашек, не понимая, что от него хотят, доверчиво глядел на хозяйку.  -Троих от нее тебе бы за глаза хватило. —   Заметила Агрепина Ивановна соседке. — Теперь он тебе проходу не даст. — И протянула свою жилистую, уже успевшую загореть на весеннем солнце руку к ягненку.

 -Знамо не даст. — Согласилось с соседкой Клавдия Петровна, поправляя платок на голове. — Живое существо — то было, неужто бросишь, если б не дышал…Оно, конечно, лучше было…. — сбивчиво оправдывала свой поступок старушка. — Тишкой я его прозвала.

— Положив, мозолистые, с синеватыми выступающими жилами руки на колени — поведала соседке Клавдия Петровна имя ягненка.  -Лишь бы из стада летом домой не бегал. — Согласилась Агрепина Ивановна  -А так -то вон какой прыткий! Осенью сдашь. До осени ягненок не дожил.

Стадо деревенские пасли по очереди. За овцу, не зависимо, сколько у нее ягнят, полагалось день пастьбы. На ярок  полдня, а на коров, их было четыре в деревне, два дня. Коров на дойку в обед  хозяева брали домой. Там они в тени двора не только доились, но и спасались от назойливых  мух и слепней. Овцы, сбившись в кучу, прятали головы друг другу под брюхо, другие лежали в придорожной пыли.

В тот злополучный июльский  день, стадо пас Розин Михаил Александрович. Мужчина преклонного возраста с карими глазками. Круглое с широким лбом лицо всегда было покрыто темноватой с  проседью щетиной. Нос прямой, приплюснутый на конце. На обед, пока стадо лежало  у самой грунтовой дороги перед въездом в деревню, под старыми березами и чуть дальше в мелком кустарнике пастух на час, другой уходил домой. Оставлял за себя кого — то из детей.

Те, как обычно, заигравшись, не обращали на стадо никакого внимания. И только тогда, когда блудливая овца уводила стадо в деревню, они бежали возвращать овец обратно в стойло. Вечером Клавдия Петровна не встретила своего любимчика. Все овцы пришли, а его  не было. Обычно Тишка бежал впереди своей родни и громко блеял, прося у хозяйки лакомый кусочек.

Старушка, загнав овец, пошла искать по деревне своего барана.  Порасспросив деревенских и не найдя ягненка, она направилась к Розиным.  -Придет, куда он денется — ответил ей пастух. — У кого  — нибудь овца ищет, увязался, поди.  На том и порешили. Бывали такие случаи, когда  деревенские жители вместе со своими животными, загоняли на двор чужих.

Не с целью воровства, а другой раз настолько животные были настойчивы, особенно когда самки входили в «охоту», что никакая сила не могла  заставить самца покинуть свою вожделенную.  Не спокойно на душе у Клавдии Петровны. Сердце  — вещун, вещает что -то недоброе, а что старушка понять не может.  Розовое солнце, окрасив бордовой краской третью часть неба, отходит ко сну. 

Птицы, прятавшиеся от дневной жары, оглашают окрестности своими громкими голосами. Невидимый дирижер, управляет этим птичьим оркестром, и каждая птаха старается не уронить своего мастерства перед  другими. Кукушка чувствуя приближение Петрова дня, не жадничая,  кому –то отсчитывает долгую жизнь. Воздух становится прозрачней и звонче.

Прохлада, покидая лес, устремляется на простор: в поля, луга, чтобы всю ночь до восхода солнца бродить с туманом. И влюбленные щедро будут одаривать травы хрустальной росой. Утром на  каждой былинке засверкают изумрудные бусы, переливаясь в лучах восходящего солнца живыми огоньками.

Когда она возвращалась от пастуха, у дома городских дачников Поляковых, Клавдию Петровну окликнула их старшая дочь.  -Баб Клав, ты барана ищешь? — спросила Зина, выбегая из палисада.  -Да, -ответила старушка. И тут же спросила девчонку.

—  Не видела ли?  -Мама с папой когда из города возвращались какую — то овцу задавленную на дороге видели. –скороговоркой поведала девчонка. У Клавдии Петровны оборвалось все внутри, недаром так не хорошо было на душе.  -А где сейчас — то  родители?  -Они в баню пошли — ответила  девчонка. Клавдии Петровне не терпелось узнать, что случилось с ее любимчиком.

– Не с белым ли пятном на лбу? – снова спросила старушка, дрожащими руками вырисовывая палкой круги на земле.  — Да вон мама идет – кивнув головой в сторону бани, негромко поведала девчонка. — Спросите у нее. Завязав, на голове тюрбаном махровое полотенце, Валентина Полякова,  одной рукой придерживала розовый халат, а в другой несла небольшую корзиночку с бельем.

— Валентина, погоди маленько, — Клавдия Петровна  поспешила ей навстречу. Лицо женщины было красным, синие глаза сияли. Явно она испытывала наивысшее наслаждение от посещения бани.  -Дочка говорит, что вы овцу  у стойла видели? – опираясь на палку, спросила ее Клавдия Петровна.

 -Клавдия Петровна, видели, овца лежит в пыли,  где у вас стадо отдыхает. По всей видимости мертвая. —  ответила дачница.  -Мой. Мой. — Забеспокоилась Клавдия Петровна. — Не с белым пятном на лбу? — дрожащим голосом спросила Клавдия Петровна, в глубине души еще надеясь, что Валентина опровергнет ее убеждение.  -Клавдия Петровна, мы не подходили к овце.

Точно сказать не могу — врать не буду. — Поправляя на голове свой тюрбан, ответила Валентина. – Мы на машине мимо проезжали.  -Ну и на том спасибо, побегу. Мой.  Мой.  — Твердила старушка выходя из палисада, не закрыв за собой калитку. Сумерки, притаившиеся в лесу, оврагах, в мелколесье уже бежали на поля и в деревню. Длинный  летний день, ограничивал их свободу.

Светлая ночь, родственная северным белым ночам то же не давала им разгуляться. Затихали людские голоса, шум работающей в полях техники, звонкий ночной воздух разносил разноголосое пение птиц, где — то за деревней не смолкая  скрипел коростель.  Откуда у старушки взялось столько прыти: она не шла, а летела. Поплакав, над  ягненком, оттащила закостенелое тело в сторону подальше от дороги и пошла домой за лопатой.

Через неделю к Клавдии Петровне приехал  племянник из областного центра. Молоденький парнишка, долговязый, с длинными, почти до колен, руками. На лице его уже пробивался черный пушок.  Длинные волосы на голове, прикрывали лоб, он постоянно   закидывал назад. Вадим окончил первый курс  юридического факультета.

Вечером после ужина Клавдия Петровна поведала племяннику о своем « непоправимом» горе. Все время при рассказе о Тишке вытирала влажные глаза концами ситцевого платка. Вадим, считая, себя состоявшимся юристом  допрашивал свою тетю:  -И что ж пастух не заплатил за него?  — Всматриваясь в тетю испытывающим взглядом, спрашивал племянник.

 -Да он  то не давил ягненка. — опять прикладывая конец платка к глазам, защищала она Розина. –Это двоюродный брат на большой машине приезжал к Андрею Крылову, вот. Он и задавил Тишку. — А сама ты ходила к пастуху? Он то, что говорит? — повысив голос, продолжал допрашивать племянник старушку.  -А что он скажет? Я не давил. Кто задавил тот пусть и платит вам.

Вот что он мне ответил.  -Да тебе — то, какое дело до этого? Он пастух: принял утром в стадо животных с этого момента у него и наступает ответственность за них. Вечером должен пригнать в целостности и сохранности, — размахивая  длинными руками, разъяснял он Клавдии Петровне.  -Да неужто я в город поеду к этому шоферу?- вставая с табурета старушка  начала зачем -то вытирать чистую кленку на столе.

-Тебе — то зачем ездить? Тебе и не надо. Пусть пастух об этом беспокоиться. Я сейчас исковое заявление напишу, ты подпишешься. Я завтра в районный суд отвезу, если он по хорошему не хочет.  -Вадик, не надо никаких  судов, — взмолилась старушка, —  под старость судиться, засмеют. Жаль, конечно, Тишку. Благим был ягненок. Да теперь не воротишь.  -Нет. Я этого не оставлю.

— Настаивал на своем Вадим, томимый предчувствием радостного наслаждения от того что он выиграет первый свой судебный процесс. Потирая влажные руки, он уже воображая себя состоявшимся юристом спросил тетю:  — Как фамилия пастуха?  — Ой! Вадик, может не надо, — опять попросила племянника  Клавдия Петровна. — Всю жизнь рука об руку прожили. Всяко бывало, но чтоб судиться. ..

Бог простит : Он нам судья. Хотя жаль, дурашка, ягненка. Он ведь как дите безмозглое. Ему говоришь, не лезь, а он несмышленый ничего не понимат. Видо судьба у него така.  Суд состоялся и пастуху Розину Михаилу Александровичу присудили стоимость ягненка, которую племянник Клавдии Петровны указал в исковом заявлении и госпошлину. Михаил Александрович пришел в тот же вечер, как они приехали из райцентра домой к Клавдии Петровне.

 -Вот, Клавдия Петровна, вам за ягненка и пошлина. —  И не глядя на старушку, положил деньги на стол.  -Миша, ведь видит Бог не я…. Племяш это все придумал… Забери деньги… Что случилось то случилось, — с трудом выговаривая каждое слово, просила старушка.

 -Успокойся, все  правильно — проговорил Михаил Александрович и направился к двери. « Стыд – то, какой?! Лучше б он там, в закутке, дурашка, умер», — думала Клавдия Петровна.  Когда пастух ушел, она села на край кровати и не смогла сдержать слез. И непонятно было, над чем плачет старушка.

Александр Богатых