О любви немало песен сложено  

Ласковая моя

 

Каникулы любви

 А у моря, у синего моря
Со мною ты рядом, со мною.
И солнце светит и для нас с тобой,
Целый день гудит прибой.

Прозрачное небо над нами,
И чайки кричат над волнами.
Кричат, что будем мы с тобой всегда
Словно небо и вода.

Смотрю на залив и ничуть не жаль,
Что вновь корабли уплывают вдаль.
Плывут корабли, но в голубой дали,
Не найти им счастливей любви.

А над морем, над ласковым морем
Мчатся чайки дорогой прямою.
И сладким кажется на берегу
Поцелуй соленых губ.

А звезды взойдут, и уснет прибой.
Дельфины плывут мимо нас с тобой.
Дельфины, дельфины, другим морям
Расскажите как счастлив я.

Ты со мною ты рядом, со мною.
И любовь бесконечна, как море,
И солнце светит и для нас с тобой,
Целый день поет прибой.

 

Еще раз про любовь

Учительница

Дом ее стоял на берегу реки. Да какой там дом? Лачуга — по современным понятиям : маленькое деревянное строение из одной комнатки, которая заменяла и кухню, и зал, и конечно же, спальню. Сени так же были невелики. Она их называла верандой, хотя здесь вряд ли разошлись два человека. Летом она готовила пищу на очаге, сооруженном в огороде, тогда и в доме немного по просторнее.

Очаг считался ее гордостью: она сама навозила камни от берега, подбирала их заботливо и тщательно и укладывала на огнеупорную глину, которую задаром выпросила у кузнеца, когда шел ремонт горна в кузне. Гордостью все признавали и огород, в котором росло все необходимое. Буйство растительности привлекал завистливые взгляды соседок.

Если у местного населения овощи не вырастали, чувствовалось близость снежных горных вершин, то ей удавалось добиться этого. На зависть окружающим собирала урожай, которого ей хватало на долгие зимние дни. Самое удивительное, у нее росли цветы. Легкая рука была, и любовь огромная к растениям. От калитки до веранды всего-то и было чуть больше метра, но любого входящего встречали царственного вида маки с огромными шапками.

Мелкой пестрой россыпью под ногами удивляли однолетки всех мастей. А это были уже не полевые, что ютились на крутых косогорах между камнями. Пусть они в этом году в пыли и не так привлекательны. Началось строительство моста через реку, старый совершенно обветшал и пришел в непригодность. Так уж вышло, что домик ее оказался посередине, между дорогами на старый и новый мосты.

С одной стороны ускоренными темпами работала строительная техника, а по другой дороге проезжали туристы на старую переправу. Пыль поднимали и те и другие. Да кто же виноват? Уж так пришлось, она не роптала, понимала, что новый мост – благо для населения двух поселков, которые бурно развивали туризм и этим кормились. Она потерпит, не неженка какая-то.

Она всю жизнь свою терпела. С чего это началось? Маленькую себя Мария помнила с детского дома. Как она попала туда — не знала. Воспитатели говорили, что родители осуждены как враги народа, ее чудом пристроили к тетке, чтобы не пошла по статье как член семьи врага народа. Тетка убедилась, что отмены приговора не будет, и сразу сплавила племянницу в казенное учреждение, где та и начала свою самостоятельную жизнь. Детский дом запомнился голодными днями и ночами.

С подружками в темноте спальни мечтали: когда вырастут и пойдут работать, с первой получки накупят булочек с молоком и вдоволь наедятся. Не суждено было сбыться этой мечте, война спутала планы. Их эвакуировали с западной части страны в Сибирь. На пересылке растолкали по разным местам. Ей суждено оказаться одной в новом детдоме, и в круговерти событий, при плохой работе почты связи с подругами окончательно потерялись. Она побоялась заниматься розыском.

Сказался страх перед тем, кем признали ее родителей. Боялась не за себя. Не могла и не имела морального права привлекать внимание к себе и к подругам. Уже тогда, маленькая, она понимала все это и знала по рассказам от других детей. Даже запомнила, как приезжали машины в детский дом, из них выходили люди в форменной одежде и на ужин за столами уже не досчитывались кого-то из детей. Так и расстались по жизни с Катюшкой и Танюшкой, сестренками- близняшками.

Тогда, по окончании войны, она была рада, что затерялись на военных дорогах ее документы и она сделала вид, что ничего о себе не помнит. Записали родителей умершими от голода и осталось у нее только имя. Даже фамилию изменили. Это помогло, вернее, дало возможность поступить в учительский институт, который она успешно закончила. Оценки были хорошими, даже по окончании спросили желание – куда хотелось бы ей попасть. Члены комиссии не знали, а она и рада была этому.

Попросилась в дальнее селение, подальше, в горы. Мария к тому времени успела самостоятельно освоить язык коренного народа, подружка была из алтайцев. Шутя и играя, стали общаться на местном диалекте и к концу учебы она знала язык лучше многих аборигенов, которые наоборот стремились забыть родной язык и усиленно изучали русский. Приезд ее восприняли буднично.

В селении была начальная школа, дети постарше уезжали в большое село и учились там, проживая в интернате. Все, кто приезжал на должность учителя начальных классов, выдерживали максимум полгода и потом сбегали. Не выносили сложностей. Трудности прослеживались во всем: условия быта, незнание языка, отсутствие стремления узнать местные обычаи и уклад жизни.

Люди так и посчитали – очередная приехала, сбежит. Председатель колхоза с сожалением посмотрел на молоденькую учительницу. Но все же объяснил условия жизни и работы. Она молча кивала головой, ей все понятно и она готова приступить к обязанностям. Школьный класс располагался в конторе, был второй ее половиной. В первый же день она принялась за наведение порядка. Что только не проводили в этом помещении в отсутствии педагога.

Это и привело к тому, что комната было не пригодна для проведения занятий. Отсутствовали стекла, кирпичи осыпались в печь, прогнил потолок. Углы почернели от копоти. Она носила и носила воду, скребла ножом полы, ковыряла глиняные стены. Все это вперемежку со слезами то ли отчаяния, то ли радости. Спать упала прямо на скамейке и ночью замерзла. Поняла, что такое близость гор, шутки здесь не уместны. Утром в дверь постучали, она спросонок все никак не могла понять, чего от нее хотят две женщины.

И наконец, проснувшись, поняла – ей в руки дают лепешку из муки и молоко в большой глиняной кружке. А когда она заговорила на их языке – через полчаса были уже близкими подружками. К вечеру в помещении собрались несколько женщин, которые вычистили класс и привели его в божеское состояние. Мужья несли стекла и меняли битые в оконных проемах, стучали молотки, шел вовсю ремонт школьной мебели. А к вечеру пришел сам председатель с радостной вестью – нашлось жилье для новой учительницы.

Старой коммунарке подыскали место в пансионате и маленький домик, что стоял на самом берегу красавицы горной реки, освободился. Жилище не ахти какое, но со временем построим посолиднее. Все были рады такому повороту событий. Женщины проводили, благо недалеко, перейти через дорогу; мужчины помогли перенести вещи — маленький чемодан и сумку. Началась ее педагогическая деятельность. Начальные классы от силы по десять человек, поселок-то невелик, и учились в две смены.

Она с удивлением подмечала, что дети с большим азартом взялись за учебу. А она смотрела в эти раскосые широко распахнутые глаза и верила, что все у них получится. На первых порах не хватало всего: учебников, тетрадей, учебных пособий. Да просто дров. Забудут мужики про школу, а учительница же все больше молчала. Дети матерям пожалуются – утром уже и натоплено и запас дров у крылечка лежит.

Попервоначалу собрала все газеты из красного уголка, из конторы подшивку разорила – из газет тетради мастерили. Резали по размеру книжки, сшивали и писали на полях. Мела не было. Хорошо зоотехник привез как-то запас, выпросил целый ящик на звероферме. Там животным прикормку давали, вот он и присмотрел. Через два года все наладилось. Да и как не наладиться, если всю свою учительскую зарплату она в городе тратила на учебные пособия.

Зачем ей деньги в маленьком селе, если даже одежду и обувь женщины несли ей – сами шили. Кормить подрядились, прямо в школу носили. А она их любовь превращала в своих отношениях с детьми в заботу и всячески стремилась дать им все, что могла. Купит килограмма три конфет в городе, или привезут по ее заказу, сядет на крыльце и раздает детям, что вокруг нее соберутся. А сама все рассказывает и учит математике, грамоте и природе. А то возьмется читать рассказ какой да за обсуждениями засидятся: мамки уж в школу бегут за ребятней. А ей ничего не нужно, детям хорошо и она рада.

Самое большое упоение вызывало понимание местных традиций. Ребенок в алтайской семье – самое желанное. Детей любят и оберегают. До определенного возраста они воспитываются матерью, а когда подрастут: мальчиков опекают и обучают мужчины, девочки продолжают оставаться в окружении женской половины селения. Самым важным в отношениях учеников с учителем, а так же в расположении родителей к педагогу, заключалось в том, что ей поверили.

И доверили воспитание и обучение детей: и девочек и мальчиков. А она, понимая, какое доверие ей оказано, никогда не переступала ту грань, где родители могли оказаться неправы. Мария знакомилась с Алтаем, с традициями и каждый день узнавала что-то новое. Сколь удивительным оказался этот уголок Земли, он стал ей родным домом. Местные жители тщательно прятали свои верования от власть имущих, не пускали в свой заветный закрытый мир чужих.

Ее пустили, и она с удивлением узнавала, что теперь в одном селе живут представители разных сеоков. У каждого рода свои священные животные, гора и водный источник, которым они поклоняются, к которым им запрещено даже подходить и смотреть на них. Ей удавалось это сделать. Она была чужая и вроде как своя. Узнавала названия определенных мест, раскапывала историю имени и как оно влияет на окружающий мир и на людей, проживающих рядом.

Познакомилась как-то со стариком, который все время проводил в тайге и почти не наведывался в село. Ему даже продукты привозили охотники. Говорят, что и у него была сложная судьба, много нехорошего сделал его отец в Гражданскую войну. Отчаянно бандитствовал. С тех самых пор и не принимали в селе единственного сына. Айас, что значит спокойный, никому ничего не доказывал, а просто жил, словно этим отношением пытался искупить вину отца. Семья их была из рода шаманов и вот так сложилось, что пришлось защищать вековые устои и традиции.

Да переступил отец черту, разделяющую человека от зверя. Поговаривали, что Айас шаманствовал вовсю, недаром места испокон веку считались прибежищем шаманов. Еще и поэтому побаивались его и сторонились. Мария любила рыбу. Ее первые попытки добыть хариуса самостоятельно были смешны и любой, наблюдающий за ее занятием, мог от души посмеяться.

Уходила подальше от села, поднималась по малым рекам и ручьям вверх по течению и пыталась применить те движения, что подсмотрела у мальчишек. Когда с рыбалкой ничего не получалось, она, намаявшись, присаживалась на берег и наблюдала за повадками рыбы. К вечеру теплый воздух спускался вниз, а с ним и мошки начинали кружиться над самой водой.

Подстерегая момент, хариус ходил у поверхности воды и вдруг, резко распрямившись, выпрыгивал из реки, сверкнув маленькой молнией в куче брызг, хватал мошку и падал на поверхность в рябь. А в водной завесе вспыхивала радуга, а то две и три. В один такой вечер вдруг кашлянул кто-то за спиной. От неожиданности она выронила снасти. Старик поздоровался, поинтересовался, почему без добычи и начал объяснять ошибки. Мария схватывала учение на лету и уже через полчаса вытащила на берег первого хариуса. Восторгу ее не было предела, а глядя на нее радовался и старик.

Он знал учительницу, был наслышан о ней, о работе с детьми. Пригласил в гости и напоил чаем. Такого чая и меда она еще не пробовала. От души дедушка мед берет и травы собирает. Словно открылось что-то в тот вечер, они засиделись и проводили солнце за горы. А как ночь опустилась, потянуло на откровения. Она рассказала ему свою коротенькую, но содержательную жизнь, ничего не утаивая. Он со своей стороны тоже был откровенен. Так и просидели ночь две одиноких души.

Хорошо под дедушкин костер беседа лилась. Он пригласил приходить в любое время, к полудню проводил из тайги. А Маша радовалась тому, что давно не спала так спокойно. Выплеснулся наружу комок тяжелых переживаний, увидела, что не одна в этой жизни, впервые безоглядно поверила человеку. Стала ходить к нему, особенно в летние месяцы. Чему он ее только не учил, да она и сама была ловка и проворна. Прихворнул спиной старик, а пошел сбор ореха. Напросилась с дедом в тайгу.

Первый раз с опаской на кедр залезла, боязно было. На второй, словно птица вспорхнула, дедушка только охнул. Вскоре уж сама заготавливала, все кедры в округе знала. Мед опять же свой добывала, подарил ей Айас два улья и научил, как медосбор выгоднее организовать. Сначала боялась пчел, а затем радовалась общению с ними. Удивительно было то, что пчелы ее даже не кусали. Медок всякий на зиму припасала и излишки сдавала заготовителям. Горный мед самый вкусный получался, словно чуяла, в какое время пчел вывезти надо и куда, когда качать нужно. Многим премудростям научилась.

Все травы знала, от чего помогают и облегчение человеку от болезни дают. Дело непростое: не только день нужно знать, когда собирать, а даже по часам: одну с утра до обеда, другую к вечеру. Одного не смогла осилить – охоту. Жалела зверя и птицу, не могла убить животных. О ней заговорили в округе, знали егеря и охотники, взрослые мужчины первыми с ней здоровались. Дали ей имя на алтайский манер (мужское имя): Jымжай – добрая, значит. А она жила светло и радостно.

От осени до весны детей учила. Многие уже и институты закончили, на должностях хороших находились. А только увидят свою первую учительницу и издалека приветливо улыбаются, здоровья желают. Всяк к ней в дом идет, знают, что принести. Конфеты и булочки. Конфеты детям уходили под сказки и рассказы о природе и животном мире. Одно не радовало в жизни.

Еще в войну сильно простыла и знала, что не может детей иметь. Это было самой страшной болью в ее жизни. Многие местные мужчины взяли бы ее в жены: очень детей она любит, а значит и любому дорогА будет. Только она зная «изъян» свой, никому не ответила в этой жизни «да». Так и жила одна. Давно забылись слова председателя о новой жилплощади и она продолжала свой век в маленьком домике у реки. Уже нет школы и дети учатся в соседнем селе.

Только приходит она в день приезда их на выходные и угощает конфетами. Пристрастились в гости заходить малыши, садика нет, а так родители знают, что под присмотром дети. Не ходит уж в тайгу, сил не хватает. Даже с рыбалкой пришлось отказать себе – глаза плохо видят. Люди удивлялись: чего живет в таких условиях и никуда не уедет, вроде заготовками занималась, должны быть сбережения.

В один летний день в село пришел автобус, и стайка ребят окружила старую женщину, бывшую учительницу. Только тогда жители села узнали, что всю жизнь все свои сбережения она перечисляла в детский дом, который дал ей и новую фамилию, и новую жизнь. Она ушла тихо и незаметно, так же, как и жила. Утром соседка заприметила – не дымится труба, не топится печка в доме.

Уж и строители на мост вышли. Постучала, вошла, не дождавшись ответа, и заголосила во все горло. Сбежался народ. На скромной постели лежала старая учительница. В руке держала шоколадную конфету, словно протягивала ее вошедшим. На столе — кружка с молоком, а поверх лежала белая булочка.

Хоронили всем селом, женщины плакали, мужики отворачивались, словно от ветра. Когда одевали покойную, в старом шкафу нашли несколько альбомов. С каждого листа с фотографий в мир открытыми глазами смотрели ее ученики. Ее дети! Все выпуски начальной школы! Так и положили с коробкой конфет и булочкой

. Валерий Неудахин