О любви немало песен сложено  

Просто встретились два одиночества

Не сложилось у песни начало,
Я не знаю, кто прав, кто неправ.
Нас людская молва повенчала,
Не поняв, не поняв, ничего не поняв.

Просто встретились два одиночества,
Развели у дороги костер.
А костру разгораться не хочется,
Вот и весь, вот и весь разговор.

Осень знойное лето остудит,
Бросит под ноги красную медь.
Пусть людская молва нас не судит,
Не согреть, не согреть нам сердца, не согреть.

Просто встретились два одиночества,
Развели у дороги костер.
А костру разгораться не хочется,
Вот и весь, вот и весь разговор.

Мы обиду в сердцах не уносим,
Пусть придут к тебе светлые дни.
А про нас, если кто-нибудь спросит,
Объясни, объясни, все как есть объясни.

Просто встретились два одиночества,
Развели у дороги костер.
А костру разгораться не хочется,
Вот и весь, вот и весь разговор.

 

   Мои года мое богатство

Пусть голова моя седа,
Зимы мне нечего пугаться.
Не только грусть мои года,
Мои года мое богатство.
Пусть голова моя седа,
Не только грусть мои года,
Мои года мое богатство.

Я часто время торопил,
Привык во все дела впрягаться.
Пускай я денег не скопил,
Мои года мое богатство,
Я часто время торопил,
Пускай я денег не скопил,
Мои года мое богатство.

Шепчу спасибо я годам,
И пью их горькое лекарство.
И никому не отдам,
Мои года мое богатство.
Шепчу спасибо я годам,
И никому не отдам,
Мои года мое богатство

А если скажут мне века,
Твоя звезда увы погасла.
Подымет детская рука,
Мои года мое богатство.
Когда-нибудь наверняка,
Подымет детская рука,
Мои года мое богатство.

Когда-нибудь наверняка,
Подымет детская рука
Мои года мое богатство.

 

Еще раз про любовь

Дровишки

В затянутом причудливыми морозными узорами окне, наконец-то забрезжил робкий зимний рассвет. Лежавший без сна, уже часа три, дед Иван, вылез из- под одеяла и сунул ноги в разношенные валенки. Привычка просыпаться в пять выработалась за долгие годы, когда держал хозяйство. А теперь из всей скотины: черный кудлатый пёс, похожий на маленького чертёнка, старый ленивый кот, да крысы, в осиротевшем хлеву.  Хозяйство дед Иван вывел после смерти жены.

Сначала сдал на мясо корову, какое-то время подержал поросенка да десяток кур. Потом, на пропитание, перевел и их. Скрипнула пружинами кровать прощаясь с хозяином. Вышел на кухню, поёжился.  «Похолодало однако, надо печь топить»,  пробормотал он и накинув старую засаленную фуфайку, пошел за дровами. За ночь выпал небольшой снежок прикрыв осеннюю слякоть, облагородив двор и прилегающие окрестности. Выйдя за калитку дед Иван подошел к аккуратной поленнице дров, сложенной под навесом.

Старый охотник сразу заметил, слегка присыпанную снегом, стежку следов ведущую от навеса с дровами к соседской калитке. «Вот Шашко! Опять дрова таскает», выругался он. В воздухе пахло дымком от толпящейся печи, а из трубы соседского дома бойко струилась белёсая коса. Дед Иван уже не раз замечал, что поленница его дров уж больно быстро тает, а сегодня стало ясно, кто помогает ему в этом.     

        В соседском доме проживала разбитная бабенка, Настя. Не красавица, но и не страшная, в общем, так себе. Лет — за сорок. Жила без мужа. Любила гульнуть. Мужики, что в гости к ней наведывались, по хозяйству не помощники. А дрова-то из леса привезти надо, напилить да наколоть.               

             Обидно стало деду.»Ему девятый десяток пошел, сам едва концы с концами сводит, а эта — повадилась. Надо как-то проучить». С этими мыслями, ворчанием и кряхтением, набрал он охапку дров и пошел в дом. В доме вскоре потеплело. В печи весело потрескивали дрова. В кастрюльке  варилась картошка в мундире. Дед Иван сидел за столом и размышлял, попыхивая самокруткой.

«До новых дров — старых едва хватит, а если эту помощницу не отважу, сам останусь без тепла». Густые седые брови шевелились как мохнатые гусеницы, то сползаясь в кучу, то расползаясь в разные стороны. В какой-то момент на изрезанном морщинами лице промелькнуло подобие улыбки. Он хлопнул по столу ладонью как бы соглашаясь с кем-то и затушил в консервной банке, исполняющей роль пепельницы, окурок.

Выпив, для аппетита стопку самогонки, очистил ароматную рассыпчатую картофелину, стал есть посыпая её крупной солью. Покончив с завтраком, дед Иван взял подмышку полено лежавшее у печи и пошел в сарай. Там он просверлил коловоротом   отверстие с торца полена, толщиной в большой палец и глубиной — сантиметров двадцать. Затем,  насыпал в отверстие дымного пороха из старых запасов, вы стругал чоп, плотно забил его, закупорив заряд.

Чтобы было незаметно, помазал торец полена грязью и отнес его в дрова положив на самый верх поленницы. Посмотрел на соседские  окна, и тут его взяло сомнение:»А не много ли он пороху положил?  Как прибьет дуру, что потом? Да нет, не должно», успокоил он себя.

» Разворотит печку малость, зато проучу бестию». Вспомнил, что собирался в магазин за продуктами. Зашел в дом, надел парадную фуфайку, взял кошелек, сумку. Положил ключ от дома в укромное место: «Может сын приедет в гости, пока самого нет. Суббота сегодня, к вечеру баню натопим, попаримся, посидим за столом».        В магазине дед Иван встретил старого приятеля Николая, такого же одинокого деда, как и он сам.

Дом Николая был недалеко от магазина, и он стал уговаривать Ивана зайти к нему выпить по рюмке. Иван  упирался недолго. И они, взяв в магазине бутылку «торговой», поковыляли к Николаю. У Николая сидели долго. Выпивали, жевали картошку, сало и вспоминали былые годы. Иван с Николаем дружили с детства. Вместе пасли гусей на озере, вместе учились в школе, вместе шалили.

Все это было до войны. К августу сорок первого немцы уже хозяйничали в их деревне. Согнали  население и кого в Латвию, кого в Германию — на работы. Иван с Николаем попали в обоз, на строительство дорог. Потом вместе с немцами так и отступали до самой Германии, где и были освобождены из концлагеря Американцами. Потом, пройдя СМЕРШ, были призваны в красную армию и отправлены на войну с Японией.

Пока эшелон из Германии до Сахалина добрался, война кончилась,  а друзья ещё четыре года служили в тех краях. Потом, вернувшись домой, работали в одном колхозе,  женихались к одним девкам, охотились. Короче, вспомнить дедам было чего — время пролетело незаметно. За окном уже вечерело и Иван засобирался домой. Распрощались.    Подморозило, снег вкусно похрустывал под ногами. Западная часть небосвода была окрашена в малиновый, плавно переходящий в лиловый цвет. Затем небо переходило в чернильный окрас, на фоне которого поднимался яркий диск луны и сияли звезды.

Ноздри пощипывало дымком от топящихся в домах и банях печей. «Ешкин кот!», всполохнулся Иван и ускорил шаг. «Заболтался, а там может Петро уже ждёт, а баня ещё не топлена». Повернув на свою улицу, увидел стоящий у своего дома «Уазик» сына. А ещё он увидел, что из труб дома и бани вьются дымы. — Молодец Петро, не стал дожидаться отца, сам растопил печи. Зайдя в дом, увидел на столе ополовиненную бутылку  с водкой, два стакана, какую — то закуску. Сына в доме не было. «Наверное в бане», решил Иван и повернул к выходу.

Тут на улице что-то громко бабахнуло. » Что это?» Иван вышел на крыльцо и сел где стоял. На дворе, покрытые пеплом и пылью, мотали головами два голых мужика, в одном из которых Иван узнал сына. Из распахнутой двери бани валил густой дым. До него дошло, что случилось. Он вспомнил об собственноручно приготовленном «подарке» для соседки, который из-за его забывчивости и по воле случая, попал в его собственную печь.

Иван кинулся спасать баню. Оглушённые и ничего не понимающие мужики продолжали топтаться босиком на снегу. В бане ничего не было  видно из-за  стены дыма и пыли, но открытого огня не было. На ощупь, найдя ведро, стал поливать водой всё вокруг. Зашипели тлеющие головёшки, стала оседать пыль. Когда пыль осела, в  тусклом свете, чудом уцелевшей лампочки, представилась чудная картина: печка была разворочена до основания, пол предбанника усыпан кусками кирпича.

Переведя дух, взмокший Иван, вышел во двор. Ребят там уже не было. Они уже сидели за столом как были голые и грязные, в бутылке уже было пусто.  «Бать, что это было? Я подкинул на каменку, а оно, как е… и дверь в парилку внесло, а по голове, будто шайкой ошарашило, в ушах звон до сих пор». Глядя на чумазых, удивлённых мужиков, хотелось смеяться, а от обиды на свою собственную глупость — плакать. «

Дожил до восьмидесяти лет, ума не нажил. Расскажи кому, засмеют». В общем, сделал вид, что сам удивлён и ничего не понимает в случившемся. Кое как обмывшись и вытряхнув одежду, ребята оделись и ещё долго, сидя за столом вместе  с Иваном, обсуждали происшествие. Строили множество догадок и версий. Иван же больше молчал, а про себя думал: «Слава богу, что это полено попало в его печь, всё равно он собирался её перекладывать — дымила. Что бы было, рвани этот заряд в соседской печи. Мог бы и дом сгореть. Вот злыдень — то. За две охапки дров что учудил».       

     На следующий день, соседке привезли целый трактор колотых дров, а Иван целую неделю перекладывал печь в бане. Воистину сказано, «Не рой другому яму…»

Владимир Кудря