Мишка
Мишка был обычным деревенским мальчуганом десяти лет, долговязым, с потрескавшимися от весеннего ветра губами и выгоревшими на солнце волосами. Он жил с родителями в большом доме, но только зимой, а на лето с небольшим скарбом личных вещей и велосипедом перебирался к родителям отца, деду Саше и бабе Любе, которые жили неподалеку. Родители Миши уходили в навигацию по реке, и поэтому мальчугану приходилось до поздней осени жить у дедов. Дед с бабкой были еще совсем не старые, как они сами говорили, но Мишка им не верил, каждый месяц они получали пенсию, поэтому у Мишки сложилось свое мнение об их возрасте
. Он не очень любил гостить у них, потому что дед воспитывал из него настоящего мужика, а не хлюпика, как он говорил, а это было не очень приятным занятием — становиться мужиком. Бабушка же напротив, жалела парнишку, украдкой совала в карман деньги на мороженое и велосипедные запчасти.
Друзей у Мишки было много, но настоящий только один — Тимоха, или как его называли родители, Тимофей. Он жил на соседней улице и учился с Мишкой в одном классе. Все самые секретные секреты Миша мог доверить только Тимохе, ведь еще в шесть лет они поклялись друг другу быть друзьями навек, и даже съели клопа-вонючку, который живет на малиновых кустах, чтобы закрепить клятву.
Вот и сегодня с утра дед собрался в город, разбудил Мишку чуть свет, облил холодной водой с колонки — это один из этапов становления мужского характера, надавал кучу поручений и уехал. Мишкина трудоспособность еще спала, и он нехотя слонялся по двору, пиная старую банку из-под зеленого горошка. Тарзан заливисто лаял в надежде, что его возьмут поиграть, но Мишке было не до него.
Он думал, что же такого придумать, чтобы дела, порученные дедом, сделать быстро и бежать на соседнюю улицу к другу кататься на велосипедах, еще вчера вечером они договорились и друга подводить Мишка не хотел. Друг — он же важней дедовых кроликов и кур.
— Мишенька, завтракать иди, — крикнула баба Люба в открытое окно, вытирая руки о передник.
Мишка закинул банку на крышу бани и вприпрыжку побежал в дом, наскоро сбрасывая сандалии. На столе дымились свежеиспеченные оладьи, деревенская сметана стояла тут же в большой зеленой миске, дожидаясь едока. Мишка на бегу сунул в рот румяный оладушек и запрыгал на одной ноге с открытым ртом, что-то пытаясь сказать на непонятном языке.
— Миша, а руки? Горячо же, давай я тебе подую,- бабуля тихонько подула в рот внука.
Мишка с трудом проглотил разжеванное и неторопливо побрел к рукомойнику, несколько раз ударил носик, но воды не было, он чуть влажными руками потер веки и заспанные глаза: «Дед меня уже мыл, чего чистоту разводить, сороки утащат», — подумал мальчуган и с шумом уселся за стол. Баба Люба открыла крышку умывальника и обнаружила, что в нем давно сухо, молча, покачала головой, взяла большой ковш и налила воды.
Она привыкла молчать, ее муж Александр был человеком властным, и спорить с ним было бесполезно, вот она и привыкла за всю жизнь молчать и делать свою работу. Сев рядом с внуком, бабушка ласково улыбалась, умиляясь аппетиту Мишки, когда-то так же уплетал оладьи ее сынок Ромка, отец Миши, а теперь он капитан и управляет целым теплоходом.
— Вкусно, Мишутка? — спросила Люба.
— Ага!!! Я сейчас на луг, за травой, а потом двор подмету, — торопился Мишка, засовывая в рот очередной оладушек.
— Хорошо, детка, хорошо, не торопись, успеешь, — ласково ответила бабушка, поправляя ему воротник рубахи.
Дожевав последнее, что было в тарелке, Мишка выскочил на веранду, впопыхах схватил приготовленный дедом кусок мешковины, прыгнул на стоявший у завалинки велосипед и, что было сил, припустил на деревенский луг косить траву для кроликов, серп наготове был прицеплен к багажнику. Пыль на сельской улице стояла столбом от Мишенного ралли. Вот и последняя улица. Стая бродячих собак вереницей бежала по своим делам, увидев проезжающего мимо мальчугана, огромная рыжая собака сорвалась с места и бросилась вдогонку, стараясь схватить Мишку за штанину.
— Пошла вон, рыжая, — громко закричал парнишка, стараясь прибавить скорость.
Собака не успокаивалась, с громким лаем и рычанием она почти догнала мальчишку, но не вписалась в поворот и повалилась на бок, жалобно повизгивая.
— Так тебе, меня вам не догнать рыжие псы, — Мишка вспомнил отрывок из «Маугли».
Добравшись до луга, он расстелил мешковину и принялся умелыми движениями срезать клевер, аккуратно укладывая его в кучу. «Дед все проверит: и как нарезано, под корень ли, и как сложено, о будущем думать надо, а не только о сегодня», — повторял дедовы слова Миша. Через несколько минут на тряпице была уже большая куча кудрявого душистого клевера с чуть розоватыми цветками.
Мальчуган прилег на мягкую траву и стал считать облака, он любил смотреть в небо — вот огромный белый бегемот, а вот торт со взбитыми сливками, как печет мама ему на день рождения, а это двугорбый верблюд смешно вытянул шею. Мальчишка вглядывался в облака и синее, как васильки, летнее небо, пролетавший самолет, оставил на небе белую дорогу, как будто разлили молоко. Мишке очень захотелось домой к маме, сердечко его защемило, и он заплакал, тихо по-мужски, так, чтобы никто не видел, даже пролетающий мимо самолет. Он долго лежал, то щурясь от яркого солнца, то опять всматриваясь в облака.
Лай собак заставил его очнуться, он быстро вскочил на ноги и побежал к краю луга, посмотреть, что там стряслось. Бродячие собаки часто пакостили, приставая к маленьким, беззащитным телятам. Добежав до конца луга, Мишка увидел, что собаки, задрав морды, громко скуля и лая, кружат вокруг березы, на ветвях которой чернело большое сорочье гнездо. Злобная рыжая собака чуть поодаль что-то терзала, кряхтя и поскуливая. Миша схватил огромную палку и кинулся на Рыжую, собака злобно оскалила зубы, прижав уши, на полусогнутых двинулась на мальчика.
— Пошла вон, Рыжая гадина, — что было сил закричал паренек и кинулся навстречу собаке, размахивая огромной палкой.
Рыжая не унималась, она скалила зубы, шерсть на ее загривке стала огненно-рыжей и поднялась дыбом, хвост нервно подрагивал, она медленно, но упорно надвигалась на мальчика, глядя ему прямо в глаза. Еще секунда и она кинется прямо на Мишку. Мальчик замер, он ждал броска, но собака остановилась, слюна с ее клыков капала на примятую траву, она злобно рычала, показывая все свои зубы.
— Ну, иди сюда, иди, я тебе задам, — тихо шептал Миша, не сводя с собаки глаз.
Секунда, и огромная рыжая собака бросилась на мальчика громко лая, ее передние лапы чуть коснулись Мишкиной груди, зубы клацнули у самого носа. Сильный удар палкой, и с истошным визгом она понеслась по лугу, поджимая хвост.
Мишка медленно открыл глаза, его ладони вспотели, а по спине бежали мелкие мурашки.
— Ну что, съела, Рыжая гадина, будешь знать! Правильно дед говорит, без хозяев животина совсем звереет, — бросил палку мальчуган, довольный собой.
Мальчуган огляделся, чуть поодаль на примятой траве лежала сорока, еще совсем небольшая, было видно, что она недавно сменила детское оперение на взрослое, ее голова была совсем лысой, а правая лапка болталась на тоненькой кожице, вся в крови. Паренек снял с себя рубаху, завернул сороку и бегом побежал к куче клевера, наскоро завязал мешковину, погрузил поклажу на багажник, сунул завернутую сороку под майку и что было сил стал крутить педали, набирая скорость.
Сельская дорога пылила, провожая торопыгу, на повороте у самого переулка Мишку догнал Тимоха.
— Мишка, привет, ты куда, купаться поедем? — увидев друга, крикнул Тимоха.
— Потом, я скоро, — не оглядываясь, ответил Миша, пролетая мимо.
Бабушки дома не было, мальчуган скинул поклажу с велосипеда, быстро зашел на кухню. Там он нашел в шкафу пузырек с зеленкой, бинт и принялся обрабатывать сороке лапку. На первый взгляд, сорока была мертва, она совсем не реагировала на Мишкины прикосновения, глаза ее были плотно закрыты, клюв наоборот, немного приоткрыт. Мальчик аккуратно потрогал лапку, отрезал бабушкиными маленькими ножницами висевшую шкурку, там, где должны быть пальцы, из четырех остался только один, тот, что был развернул назад, остальные три отгрызла Рыжая.
Миша тщательно залил лапку зеленкой, пролив немного на покрывало, затем принялся ее бинтовать, руки не слушались, повязка то и дело сползала, но паренек упорно бинтовал сорочью лапу.
— Ну, вот кажется все…, — выдохнул Мишка, заворачивая сороку в новое полотенце и укладывая ее на свою кровать прямо к стенке.
Сорока не шевелилась, она не проявляла признаков жизни, Миша сел рядом, внимательно посмотрел на спасённую, птица была неподвижна. Мальчик взял ее в руки, поднес ко рту и подул ей в клюв, но она не шевелилась. «Надо ей водички дать», — подумал мальчуган и отправился на кухню. Вернувшись с кружкой воды, Мишка принялся заливать воду в приоткрытый клюв, вода пузырилась и никак не попадала в горло птице, а мокрыми струями стекала по его рукам прямо на постель.
У кровати появилась приличная лужа, мальчик внимательно посмотрел на сороку, затем на мокрый пол, завернул птицу в полотенце, уложил на прежнее место, растер голой ногой воду по полу, так, чтобы лужи не было видно, поправил покрывало, прикрыв ужасное зеленое пятно. И решив, что сорока должна полежать так и согреться, направился к другу Тимохе рассказать о сегодняшних приключениях, да и велосипед его уже заждался. Выскочив во двор, Мишка наткнулся на мешок с клевером:
«Да, кролики не кормлены, куры без крапивы, двор не метен, сколько еще дел», — парнишка почесал затылок. Он закинул узел за спину и, кряхтя поволок его на задний двор, быстро раскидал траву под навесом: «Клевер нужно сначала подсушить, а потом уже кормить кроликов. А вот и вчерашняя подвяленная трава», — собирая уже подсохший клевер, бормотал себе под нос паренек, он всегда так делал, чтобы ничего не забыть, все как учит дед Саша, а он очень строгий.
Мишка приоткрыл дверцу клеток и в каждую сунул большую охапку сухой травы, ушастики уплетали ее за обе щеки. Мальчуган секунду полюбовался на питомцев, ему нравилось, как эти смешные ушастые зверьки радуются его появлению, насыпал курам зерна. «А вы сегодня без крапивы, деду ни слова, — и показал петуху кулак, — во, понял, краснохвостый. — Петька чуть подпрыгнул и закукарекал. — То то же…»
Быстрыми размашистыми движениями он наскоро подмел двор, мусор сунул под стоящую тут же перевернутую бочку из-под огурцов. Заглянул в окно своей комнаты, розовое полотенце свертком лежала на месте: «Все нормально, может, оживет», — подумал мальчуган. Он прыгнул на велосипед и скрылся за поворотом соседней улицы.
Баба Люба прополола гряды с морковкой и горохом, не торопясь сходила в магазин за хлебом, постояла с соседкой, обсудив последние сельские новости, и направилась домой. «Скоро и Саша из города вернется, пора обед разогревать», — подумала женщина, подходя к дому. Она привычным движением открыла калитку, поставила авоську на крыльцо и пошла в скотный двор, посмотреть, все ли внучок сделал, что поручил дед. Мишка был парень смышленый, но лень, как говорил дед, родилась значительно раньше него, поэтому Люба старалась проверить работу быстрей деда и исправить недоделки, она не любила, когда в доме был шум и склоки.
На первый взгляд, все было хорошо, кролики накормлены, только вот поилки под воду не вымыты, да и воды как всегда в клетках нет. Женщина достала поилки, сполоснула их в бочке для полива, принесла с колонки ведро воды и налила кроликам свежую колодезную водицу. Куры важно расхаживали по двору, собирая остатки корма, бабушка улыбнулась, глядя на эту картину, и заторопилась в дом. Хлопнула калитка: «Саша приехал, а я, тетеря, еще и обед не грела», — всплеснула руками Люба, закрывая на деревянную вертушку дверь в скотный двор.
— Ну что, Любушка, как вы тут без меня, Миха где? — обнимая жену, спросил Александр.
— Все хорошо, вот хлеба купила, — поднимая сумку с крыльца и сбрасывая туфли, ответила Люба.
— Ну и славно, Мишка всю работу сделал, ты проверяла?
— Да, Саша, все сделал, вот я только что со двора, все хорошо, — очень спокойно отчиталась жена.
Она торопливо зашла в дом, нужно было еще разогреть обед и прибрать покупки, Александр замешкался с ботинками.
— Батюшки мои! — услышал он истошный крик жены.
В комнате все было вверх дном: разбитая хрустальная ваза лежала посреди ковра, та самая, что досталась Александру еще от матери, Люба очень ее любила и всегда ставила в центре стола на красивую кружевную салфетку со свежесрезанными садовыми цветами. Тюль с окна на половину сорвана, в огромных красно-зеленых пятнах, она, скомканная, лежала тут же на полу у батареи. Ковер, залитый водой из вазы, покрытый разбросанными цветами, казался застиранной тряпкой, кот Васька, оскалившись, шипел.
Он задрал голову к потолку, а с покосившегося абажура свисал длинный бинт, вымазанный кровью и зеленкой. На светильнике, зацепившись одной лапой за ткань, а другой, раненой, стараясь уцепиться за шнур, сидела совершенно лысая сорока, она смотрела на кота широко открытыми глазами и издавала непонятный крик, что-то среднее между лаем собаки и криком вороны.
— Саша, как она сюда попала? — в ужасе спросила Люба.
— У внучка спросить надо, а ну-ка иди, крикни его, стервеца.
— Саша, может, не надо? — виновато спросила жена.
— Иди, — сказал Александр, срываясь на крик.
Люба быстро выскочила на улицу, добежала до переулка, но Мишки нигде не было.
— Миша, домой! — закричала она громко, как могла, переживая за внука.
— Ба, я сейчас, — донеся чуть слышный ответ Мишки откуда-то сверху.
Люба подняла голову — почти на самой верхушке тополя сидел Мишка с Тимофеем, они ели горох, а пустые стручки кидали в проходивших мимо телят. Животные, задрав хвосты, собирали с дороги угощение, прилетевшее с неба.
— Ой, Мишка, давай домой, дед злой, сейчас нам с тобой достанется! Где же ты эту сороку-то взял, горе ты мое луковое? — спросила бабушка, помогая внуку спуститься с последней ветки.
— Бабуля, а она ожила? Во, здорово! А ты видела, у нее лапка ранена, это ей Рыжая откусила, я ее, знаешь, палкой как огрел, — сбиваясь, рассказывал внук, догоняя бабушку, велосипед мешал ему быстро идти, он катил его рядом.
— Ожила твоя спасенная, а что она в доме-то устроила! Дед нам задаст, — качая головой, продолжала бабушка.
Мишка оставил велосипед во дворе и, виновато опустив голову, зашел в дом, он на ходу придумывал, что сказать деду, чтобы тот позволил оставить сороку. Но увидев его лицо, понял, что надежды нет.
— Что это такое, откуда ты приволок эту гадость? Мало того, что сороки всю падаль собирают, все помойки облетят, да она еще без лапы, все шторы кровью уделала! И кто это постарался на нее целый флакон зеленки вылить? — кричал дед, удерживая сороку за лапы, она билась, стараясь освободиться, и хлопала крыльями.
— Дед, это я, отдай мне сороку, я у Рыжей ее отбил, она сожрать ее хотела! Дед, дай мне сороку, — умоляющим голосом просил Мишка.
— На, и чтобы я ее не видел, выброси ее. А теперь тряпку в руки, чтобы все здесь блестело, — сунув сороку Мишке, дед быстрым шагом направился на кухню.
Миша аккуратно взял сороку и побрел на улицу, постоял на крыльце, пареньку пришла в голову спасительная мысль. «А что, если я тебя в клетку к кроликам посажу, дед как раз для молодняка клетку сколотил новую, и зернышек тебе насыплю», — обрадовался Мишка гениальному плану.
Он быстренько сунул сороку в приготовленную дедом клетку, насыпал в кормушку зерна, налил воды, прикрыл клетку мешковиной для клевера и направился домой. Во дворе дед с бабкой развешивали ковер для просушки, дед не унимался, он высказывал жене, как она распустила внука, что ее баловство до добра никого не доведет. Что это Светкина кровь перепортила ему всю породу, и внук растет хлюпиком и лоботрясом. Люба молчала, расправляя ковер, спорить с мужем она не любила и толку в этом не видела.
— Мишка, ведро в зубы и быстро в комнате пол драить, смотри, я проверю! Вырос лоботряс, одни убытки от тебя, вот отправлю тебя к Якову Александровичу на ферму быкам хвосты крутить, на бабкину вазу деньги зарабатывать, — кричал дед, наблюдая за работой внука.
— Саша, пойдем обедать, — тихо позвала Люба.
— Какой обед, ужин уже, Мишка, домывай и марш за стол.
— Я не хочу, — буркнул Михаил, выжимая тряпку.
— Куда там, обиделся, ну и прах с тобой, не хочешь — не ешь! Домывай и марш в свою комнату, неделю на реку не пойдешь, завтра подъем в пять утра, пойдешь на ферму Аполлону корм таскать, — грубо скомандовал дед.
Миша вытер последние капли воды, пролитые птицей, отжал тряпку, убрал ведро и грустный направился в свою комнату. «Да, хорошо, что дед покрывало не видел, пятно-то какое», — стягивая покрывало с кровати думал Мишка.
Он сел на кровать, поджал под себя ноги и тихо заплакал. Дед никогда не шутил, и Мишке было страшно, что будет завтра. «На ферме крутить быкам хвосты и кормить Аполлона, это занятие не для мальчика десяти лет» — рассуждал паренек. В прошлом году на ферму к Якову Александровичу привезли племенного быка, назвали Аполлоном. Мишка с Тимохой бегали на него смотреть.
Так мальчишки этому быку не доставали даже до морды, такой он был огромный, с железным кольцом в носу, а на шее, огромная цепь, которой его привязывали в загоне. Мишке предстояло кормить его, а еще зачем-то хвост крутить. От одной этой мысли у мальчика потели ладони и тряслись колени, но против деда не пойдешь, ваза разбита и купить новую придется. Он долго думал, сидя на кровати и набравшись смелости, решил поговорить с дедом, может быть, найдется для него другая работа, он готов все клетки кроликам вычистить, и даже у поросят, хотя свинья Хавронья не сильно любит, когда заходят в ее загон.
Миша встал и на цыпочках, тихо-тихо пошел на кухню. Дед сидел за столом и что-то рассказывал бабе Любе, до Миши доносились отдельные фразы. «Пусть договорит, не буду его сбивать», — подумал мальчик и тихонько встал за дверь.
— Так вот, Люба, видел я в городе Алексея, Светкиного отца, медом торгует на рынке. Три года, оказывается, живет здесь недалеко на Воробьиной заимке, пасеку купил. Жена его вторая умерла, детей нет, вот он один как сыч и живет. Приехал бы повинился перед дочерью, чего в жизни-то не бывает… Развелись они с Ириной, Светкиной матерью, когда это было? Светлая ей память, хорошая женщина была, а дочь сиротой при живом отце росла с малолетства. А внуку уже десять лет, а он и носа не кажет. Люба, он Мишку-то ни разу не видел? — рассуждал дед.
— Нет, не видел, какой там, я его сама увижу и не узнаю, он и на свадьбе у Ромки со Светланой не был. Видать, стыдно, а ведь приглашали. Воробьиная заимка, это та, что километров пять от трассы? — озабоченно спросила Люба.
— Ну да, помнишь, мы за вениками ездили с Мишкой, я тебе показывал, пасека там старая совхозная стояла, потом лесник жил, ну а теперь Алексей купил. Ведь дед он Мишке, такой же дед, как и я, и как у человека сердце-то не болит? — качал Александр головой.
— Разные, Саша, люди бывают, видно душа у него такая черствая, скупой на чувства человек, нет в нем любви. Бросил семью и дочку маленькую, ради большой любви в город уехал, а она возьми да и помри, а детей ему не народила. Светланка у него одна дочка и есть, а Мишка — внук единственный, — ответила Люба, обнимая мужа за плечи.
Супруги замолчали, Люба прижалась к мужу, Александр похлопывал ее по плечу, успокаивая. Мишка, дослушав разговор, тихонько вошел на кухню.
— Дед, я хотел извиниться, простите меня, пожалуйста. Только можно я не буду Аполлону хвост крутить, я лучше у Хавроньи загон вычищу, — опустив голову, виновато промямлил внук. Дед с бабкой в голос рассмеялись на всю кухню, Александр сделал над собой усилие, перестал смеяться и строгим голосом сказал:
— Хорошо, Аполлон на этот раз отменяется, но у Хавроньи завтра наведи порядок, и про свои повседневные обязанности не забудь, а теперь марш спать.
Дед с бабкой переглянулись, улыбнувшись, а Мишка поплелся в спальню, чуть успокоившись. Чистить загон у поросят было куда лучше, чем встретиться с Аполлоном. Мишка натянул на себя одеяло, сладко зевнул и заснул.
Солнышко щекотало Мишке нос, петух назойливо кукарекал под окном, не давая спать.
— Ну, ты, краснохвостый, получишь у меня!!! — грозя в окно кулаком, спросонья пробормотал паренек.
Он потянулся, и быстро соскочил с кровати, было уже восемь часов, дед обычно поднимал его в семь. «Мужик должен вставать рано, чтоб дух не расслаблялся в постели, ты не красна девка бока вылеживать, округлять! Проснулся и беги к колонке, под холодный душ», — вспомнил дедовы наставления Миша. Мальчуган вышел на улицу, потянулся на крыльце утреннему солнышку. Бабушка собрала огурцы и решила заняться солениями, перевернула бочку и увидела вчерашние Мишкины недоделки. «Ой, Миша, Миша, деду, что ли, сказать?» — качая головой, сказала она.
— Ба, не надо, я сейчас вынесу, только до колонки сбегаю и вынесу, — виновато тараторил Мишка.
— А сразу нельзя было сделать? Мне ее еще мыть нужно, а ты мусор под нее сложил, — укоряла бабуля.
— Я сейчас, мигом, — мальчуган, боясь, что дед где-то рядом, босиком припустил к колонке, опрокинул на себя ведро студеной воды и, покряхтывая, заскочил в дом.
Быстро натянул на себя шорты и футболку, вспомнил про сороку: «Как она там? Лапка, наверное, болит, надо бабуле быстро помочь и сороку посмотреть».
— Облился? Деда дома нет, он управился и опять в город уехал, дела у него там, на рынке, все кроликов меняет, вот и сегодня договорился на породистого самца трех маленьких обменять. Неугомонный, новая кровь нужна, молодняк слабенький, а где он слабенький, вон, натаскали сколько. Дед сегодня от трех маток малышей отсадил, — рассуждала Люба, тщательно промывая бочку.
— Куда отсадил, в новую клетку? — спохватился Мишка.
— Ну да, он же ее для молодняка и строил, просторная и кормушка большая, чтобы всем места хватило, — ответила она.
— А сорока моя где? — закричал мальчуган, заглядывая во все уголки новой клетки.
Маленькие крольчата весело резвились в просторной клетке, уплетая прошлогоднюю морковку, их было штук двадцать, разноцветные: черные, белые, чуть рыжеватые, но сороки среди них не было.
— Бабушка, ты не видела, куда дед мою сороку девал? — хлюпая носом, переспросил Мишка.
— Нет, Мишенька, не видела, он в огород выходил, может, туда отпустил, — поглаживая внука по голове, ответила бабушка.
— Как же она со сломанной лапкой, одна, она еще летать-то не умеет, задерут ее собаки, — причитал паренек.
— Не реви, Миша, а ты по картошке ее поищи, может, отыщется, а двор я сама уберу, за травой только съезди, — жалела внука Люба.
— Хорошо, бабуля, — ответил Мишка и заторопился в огород.
Он осмотрел все картофельные рядки, обследовал грядки с луком и морковью, забрался в колючий малинник, но сороки, нигде не было. Время поджимало, надо было ехать на луг за травой, а то дед не то что сороку вспомнит, но и Аполлона тоже, а еще надо было чистить загон у Хавроньи. Мишка почти отчаялся, как вдруг увидел бабушкиного кота Ваську, приготовившегося к прыжку, тот явно выслеживал добычу. На кусте смородины сидела лысая сорока, она пыталась взлететь, неловко взмахивая крыльями и подскакивая на одной ноге… Еще минута, и кот схватит ее в свои острые когти.
— Васька, ах ты, полосатый разбойник, а ну давай отсюда, — закричал Михаил, прогоняя кота.
Васька задрал хвост и, облизнувшись, недовольно побрел своей дорогой. Мишка аккуратно снял сороку с куста, внимательно осмотрел раненую лапку, крови почти не было, только вчерашняя зеленка осталась на ранке.
— Так и сожрут тебя, лысая ты сорока. Как назвать то тебя? Давай, будешь ты у нас Плешка, а нет, ну тогда Каркуша, это уже было. Фенька, во, давай будешь Фенька, — рассуждал парнишка, выбираясь из огородных зарослей.
— Ну что, нашел рцов.
— Во, видала, Фенька, сорока! Смотри, бабуля, у нее лапки почти совсем нет, один палец только остался. Как она жить одна будет? И летать она еще не умеет, ее коты или собаки съедят, — объяснял внук.
— Миша, а мы-то ей как поможем, дед ее в дом не разрешит, да ты и сам видел, что было, куда ее теперь?
— Я к Тимохе схожу, может, он заберет, — придумал Мишка.
— Ты, Минька, за травой сходи, а то дед нас кроликам скормит, и обещание помнишь, сам вызвался, — напомнила бабушка.
— Помню я все, — одной рукой придерживая птицу, другой сворачивая мешковину, ответил Мишка.
Мальчуган сунул сороку под рубаху, прыгнул на велосипед и поехал к другу, может он поможет. Тимоха как раз собирался навестить Мишку, у него была для товарища новость. Встретившись на перекрестке, друзья поздоровались за руку, как бывалые мужики.
— А я к тебе, Миха, у меня новости, родители меня в лагерь оздоровительный завтра сдать хотят, триста километров от дома, прикинь! И не сбежишь, на целый месяц, процедуры там всякие, одно радует, там бассейн есть, купаться можно.
— А чего это они, у нас речка, и воздух нормальный, лес, — возмутился Миша.
— Ты же знаешь, у меня горло, тонзиллит вечный, помнишь, я за зиму три раза на справке был. Мамка говорит: «Учиться некогда, все лечимся». Они из меня летчика хотят сделать, — ответил Тимоха озабоченно.
— Да, друг, у тебя проблемы покруче моих, у меня сороку девать некуда, дед не разрешает ее оставить, а она совсем маленькая и лапку ей Рыжая отгрызла. Чего мне делать, куда Феньку девать? — глубоко вздохнул Мишка.
— Ты сейчас куда? — спросил друг. — А сорока где, дай глянуть?
— На луг за клевером, потом к поросятам, дед за сороку наказал. Знаешь, что она вчера дома устроила, капец, все вверх дном перевернула и бабушкину вазу разбила, Васька ее хотел сожрать, — вытаскивая сороку из-за пазухи, объяснял Миша.
Тимоха осторожно взял Феньку в руки и погладил по лысой голове, внимательно разглядывая раненую лапку. Птица закричала, чувствуя свободу, Тимофей протянул сороку обратно другу, Мишка сунул ее за пазуху, боясь, что она вырвется.
— Да, классная птица, но я уезжаю и помочь не смогу. А если ее в школу отнести в живой уголок? — предложил Тимофей.
— Лето же, все в отпуске, зверушек раздали по домам, Катька соседка хомячка забрала, Никита попугаев, мне дед не разрешил, я ежа хотел взять. А он сказал: «Васьки с собакой тебе хватит, вот кролики, поросята, занимайся, этих дармоедов нечего в дом тащить, все в жизни пользу должно приносить, а какая польза с твоего ежа?» — рассказывал Миша другу.
— Да, жизнь… Поедем на луг, я тебе помогу траву накосить, — садясь на велосипед, предложил Тимофей.
Друзья, поднимая дорожную пыль, заторопились на деревенский луг, быстренько накосили клевер, сложили в мешковину, и, крутя педали, припустили в обратный путь. Во дворе привычно раскидали клевер сушить, накормили кроликов, помыли и наполнили поилки свежей водой. Тимофей уже было засобирался домой, Миша попросил друга помочь ему почистить хлев с поросятами.
— Хорошо, пойдем, — охотно ответил Тимоха.
Мишка надел резиновые сапоги, подтащил большое старое корыто, в которое дед складывал навоз, взял совковую лопату и решительно шагнул в загон к свиньям. Маленькие поросята, визжа, окружили незваного гостя, Хавронья лежала в углу, изредка косясь на мальчика.
— А ну, идите к мамке, пузырьки, — гребя навоз лопатой, прикрикивал Мишка, отодвигая поросяток ногой.
Тимоха стоял у вольера и громко смеялся, наблюдая эту картину, один поросенок старался залезть на сапог Мишке, смешно падал и повторял попытку вновь, повизгивая. Мальчуган злился, но работу не бросал, сгреб содержимое вольера к двери и принялся перебрасывать вонючую жижу в корыто, брызги летели во все стороны. Он то и дела срывался на крик, ругая неугомонных поросят. Хавронья важно встала и, качая толстыми боками, направилась к уборщику, тщательно обнюхала его и, оставшись довольной происходящим, стала наблюдать за Мишкой со стороны.
— Тимоха, там мешки с опилками у ворот, принеси, — заканчивая чистку, попросил Миша.
Тимофей ловко перекинул два полных мешка через край вольера. Миша вытряхнул сухие желтые опилки в угол загона, разровнял их ногой и направился к выходу, поросята толпились у ног, не давая выйти. Хавронья важно прошла к свежему настилу и бухнулась на бок, поросята с визгом устремились к ней, ловко присосались к матери, толкая друг друга, чмокая, успокоились.
Тимофей смотрел на эту идиллию и улыбался — как едят маленькие поросята, можно увидеть только в деревне. Мишка быстро перемахнул через ограду загона, достал из-за пазухи Феньку и передал другу. Корыто с навозом надо было вывести в самый конец огорода, дед за лето наполнял компостную кучу, пересыпая все содержимое золой и срезанными ветками. Мишка перекинул привязанную к дужке корыта веревку через плечо, и, с трудом поднимая ноги, потащил поклажу к огородной калитке.
— Мишка, постой я сам, не тащи так, всю землю во дворе перероешь, — вдруг окликнул его дед, широко шагая.
Внук остановился, испуганно глядя на деда, Тимоха тихо поздоровался, пряча сороку за спину.
— Привет Тимофей, как батя? А чего это у тебя там? — спросил дед Саша, протягивая руку.
Тимофей показал сороку деду: «Фенька», — чуть слышно ответил он, испугавшись, что предал друга.
— Мишка, я тебе русским языком повторяю, чтобы этой сороки в моем доме не было, увижу, всю шкуру спущу за непослушание, это мое последнее слово, — резко ответил дед, переставляя корыто на тележку. — Вот кати, да не рассыпай по дороге, я проверю, — рявкнул он и направился к кроличьим клеткам.
Мишка, хлюпая носом, покатил телегу по огороду, Тимоха семенил за ним.
— Чего делать-то? — спросил Тимофей.
— А я знаю? Не пойду домой и все тут, — ответил Мишка, глядя на деда.
— Получишь ведь, видал, злой какой. Может, спрятать ее где? — передавая другу птицу, предложил Тимоха.
— Где ты ее спрячешь, дед — он все видит и все знает.
— А ты в старом дупле спрячь, а потом что-нибудь придумаешь. А мне пора: мамка велела вещи собирать — я пойду.
— Ну, пока, лечись там, — попрощался Мишка с другом и остался сидеть у компостной кучи, домой идти не хотелось.
Он пробыл в огороде до вечера, гладил лысую сорочью голову и все думал: «Что же делать, куда девать птицу?» Так ничего и не придумав, поплелся домой. «Дед потеряет, будет злиться, да и бабушка расстроится», — решил Михаил, усаживая сороку в просторное дупло огромной старой березы, в которую когда-то ударила молния, она росла за огородом на пустыре. В нее-то и спрятал Мишка раненую птицу, прикрыл вход тут же найденной дощечкой.
— Явился, работник! Ужинать будешь, или опять святым духом сыт? — недовольно встретил его дед.
— Буду, — буркнул внук и направился мыть руки.
— В баню иди, свинарней-то провонял, место больше не нашел как у кучи с навозом думу думать. Учти, Михаил, сороку твою найду, ты ее уже никогда не увидишь, отпусти ее добром, в последний раз говорю, — ругался дед.
Мальчишка молча сопел, с дедом спорить было бесполезно. Он взял у бабушки полотенце и отправился в баню, долго терся, а слезы ручьем лились из глаз. Компьютер дед взять из дома не разрешил, ежика со школы тоже, работать заставляет, а мнение его никто не спрашивает: «Мал еще с дедом спорить, а компьютер твой зараза, всякую гадость там кажут. Работать надо, учиться, все в жизни через пот и труд. Есть вы каждый день хотите, вас экран этот накормит, мультики ваши?
Мы вон в вашем возрасте одни сандалии все лето носили и все умели, и коня запрячь и сено косить, а вам только забавы подавай. Мужик — он с детства к работе приучен должен, и нет для мужика слова «не хочу», его главный девиз слово «надо и должен», — вспоминал дедовы слова Мишка, и от них становилось горько на сердце.
— Деда послушать, так мужик не человек, а робот, все работать и работать должен, а жить когда? Папу моего, наверное, замучил в детстве и меня тоже замучает, скорее бы в армию. Вот Димку с Катькой из города к ним на выходные привезут, он из Димки мужика не делает, а я лысый, что ли? Все меня и меня воспитывает, правда, Димке еще только три года, но он вырастет и ему достанется», — рассуждал, вытираясь, Михаил.
— Миша, ты там что замылся, стынет все на столе, — крикнула бабушка.
— Иду, — нехотя ответил внук.
Дед сидел за столом, дожидаясь внука:
— Намылся, царский отрок! Ответь-ка мне — понял ли ты, что я сказал про Феньку твою?
— Понял…
— То-то же, давай уплетай, Хавронья тебе привет передавала и спасибо, — заулыбался дед, довольный, что все сложилось по его.
— Какая Хавронья? — удивился Мишка, он был погружен в свои мысли и старался не слушать дедовы нравоучения.
— Мамка твоя, ты сегодня так ее домом провонял, что ей за сына бы сошел, — весело расхохотался дед.
Мишка с укором посмотрел на деда, а тот не унимался, высмеивая внука, мальчуган дожевал последний вареник, поблагодарил бабушку и пошел в свою комнату. Он долго лежал, укрывшись одеялом почти с головой, рассуждая, что ему делать дальше. В доме все успокоилось. Дед, как всегда, вышел на улицу проверить, все ли ладно во дворе, накормил собаку, выключил свет под навесом, лег спать. Бабушка заглянула к Мишке в спальню, подоткнула одеяло, погладила по голове и, убедившись, что внук спит, пошла к себе. В доме наступила полная тишина, только шум летнего ветра да редкое постукивание ставен нарушали ночное умиротворение.
Была почти полночь, когда Мишка встал и тихо на цыпочках подошел к окну. Рваные тучи затянули небо, на горизонте зловеще сверкали молнии, разрывая черный небосвод, глухие раскаты грома доносились до Мишкиных ушей. «Ливень будет», — подумал мальчуган, натягивая на себя штаны и рубаху. Он решительно снял с вешалки дедов дождевик, взял с полки фонарик и выскользнул на улицу, тихонько прикрывая дверь за собой.
Кромешная темнота окутала его, он наощупь прошел через огород. «Велосипед брать не стоит, и так попадет, да еще имущество испорчу в дождь, грязь», — думал Мишка, боясь включить прихваченный с собой фонарик, вдруг дед заметит. Он перемахнул через забор и направился к старой березе. Сорока была на месте, она испуганно забилась в дальний конец дупла, мальчуган нашарил ее рукой, птица громко закричала.
— Фенька, тихо, это же я, — засовывая сороку за пазуху, прошептал он.
Мишка постоял несколько минут у дерева, всматриваясь в горизонт, гроза надвигалась. «Надо торопиться», — подумал мальчуган и, включив фонарик, широко шагая, направился к дороге, окольными путями, теми, что знал только он и его друг Тимоха. Вскоре он выбрался на асфальтированную трассу, нечасто проезжавшие мимо машины вырывали из темноты одиноко бредущего мальчишку. Он торопился.
Тучи бежали по небу, все больше укутывая его своей чернотой, раскаты грома уже заставляли вздрагивать, раздаваясь прямо над головой. Большие холодные капли, пока редкие, падали на голову, плечи, обжигая. Мишка развернул дедов дождевик и накинул его на плечи, детская фигура в длинном развивающемся на ветру плаще напоминала движущееся приведение, издающее зловещие звуки.
Это Фенька то и дело вскрикивала, пугаясь грома.
Мишка упорно шагал все дальше от деревни, он хотел добраться до леса на рассвете, но проливной дождь и ветер сильно мешали идти, он устал и с трудом брел по сколькой обочине. «А вернуться нельзя, это не по-мужски, да и дед выпорет», — думал Мишка, все дальше удаляясь от деревни.
На горизонте появились первые проблески рассвета, дождь приутих, идти стало легче, и паренек прибавил шаг. «Воробьиная заимка», — прочитал указатель Мишка.
Вот он, заветный поворот, сейчас дорога пойдет через лес. Миша свернул с трассы и оказался на проселочной дороге, сплошь усыпанной хвоей и ветками после ветра и дождя, луж почти не было, боровая почва всегда песчаная и быстро впитывает воду. Лесные птички приветствовали рассвет, розовые лучи играли в верхушках сосен, воздух после ночного ливня был чист и пьянил ароматом свежей зелени. Мальчуган все дальше удалялся от развилки, шагая по лесной дороге, песок под ногами совсем высох, и шагать стало веселей.
Фенька сидела на руке у спасителя и смотрела по сторонам, крутя лысой головой. Солнышко уже совсем поднялось над горизонтом, стало пригревать Мишкину спину, мальчуган широко зевал, ночь выдалась трудная, и его совсем разморило. Он свернул с дороги, сел под большую разлапистую ель, вытащил из кармана дедова дождевика сухарь и, откусив, протянул Феньке. Птица принялась быстро собирать крошки с ладони, так они хрустели старым сухарем, когда-то забытым в кармане дедом. Глаза Мишки закрывались от усталости, дожевав сухарь, он с Фенькой завернулся в плащ и скоро засопел.
— Фенька, мы минутку поспим и дальше пойдем, — тихо шепнул он птице, засыпая.
Сорока понимающе пропищала, устраиваясь поудобнее у Мишкиной груди.
А дома утром был целый переполох. Дед проснулся как обычно рано, проверил все ли ладно после ночного ливня и решил поднять внука пораньше, чтобы взять с собой на сенокос: «Нечего дома дурака валять». А внука и след простыл. Конечно, во всем была виновата баба Люба, она выслушала целую лекцию о неправильном воспитании Михаила, о его дурной наследственности, и еще много такого, о чем и сама не догадывалась.
Время шло к обеду, и было уже не до скандала, внук не объявился. Бабка в слезах, дед бегал по деревне с расспросами: «Не видел ли кто Мишку?»
А Мишка тем временем, выспавшись под старой елью, продолжал свой путь, неся лысую сороку на плече, привязанную за лапку рыболовной леской. Дедовы карманы содержали в себе массу нужных вещей, он громко напевал веселую песню. Дорога круто свернула вправо, мальчишка, не раздумывая, прибавил шаг — и вот за поворотом показался огромный разноцветный луг, сплошь поросший диким кипреем и ромашкой.
От жужжания пчел в воздухе стоял пронзительный гул. Мишка с опаской спрятал сороку под дождевик и стал отмахиваться от круживших вокруг насекомых.
— Не надо так руками махать, пчела, она не любит резких движений, иди спокойно, ровно и они тебя не тронут. У них дел много и им не до тебя, — услышал Мишка приветливый голос.
Мальчуган обернулся — прямо перед ним стоял долговязый старик с очень знакомыми глазами.
— Куда это ты путь держишь? — спросил незнакомец.
— Я к деду своему Алексею, на пасеку иду, — деловито ответил Мишка.
— К Алексею? А у Алексея нет внуков, — удивился старик.
— Как это нет, у него дочка есть Светлана, так я сын ее — Мишка, значит внук его, — доказывал свою правоту паренек.
— Так значит ты — сын Светланы? Очень приятно, а что это ты один путешествуешь? — продолжал разговор незнакомец.
— А чего это я вам все рассказывать должен, у меня к деду серьезный разговор, — продолжал Михаил.
— Ну, раз серьезный, пойдем, я тебя провожу, — улыбнулся незнакомец, и в уголках его глаз вдруг заблестели слезинки.
Путники зашагали рядом, старик внимательно рассматривал мальчугана, а Мишка крутил головой, стараясь запомнить дорогу обратно.
— Ну, вот и пришли, это наши хоромы, — остановился дед у маленькой избенки.
Кругом стояли маленькие пчелиные домики-ульи, их было так много, что Мишка, досчитав до двадцати, бросил.
— Проходи, — пригласил незнакомец, открывая дверь.
— А где же дед Алексей? — спросил Мишка, проходя в комнату.
— Так я и есть Алексей, получается, что твой дед, — улыбнулся старичок.
— А чего сразу не сказал? — деловито ответил Мишка, протягивая деду руку для приветствия.
— Ну, вылитый дед Саша, такой же основательный — мужик.
— А дед говорит, что я в вашу породу пошел, хлюпик, — шмыгнул носом Мишка.
— Жизнь покажет, — сказал дед, неторопливо ставя чайник на плиту.
— Я тоже так думаю, — согласился с дедом внук.
— Ты чего плащ не положишь, сейчас чай будем пить, голодный, наверное?
— Нет, дед, давай вначале поговорим, — твердо ответил Михаил.
— Ну, хорошо, рассказывай, — усаживаясь рядом, согласился дед Алексей.
И Мишка рассказал деду про Рыжую и про сороку Феньку, про быка Аполлона, кроликов, а также про то, как Васька охотился на лысую, а еще про маму Свету, как она смотрит на фотографию и плачет. А еще о том, как дед Саша обливает его по утрам водой и воспитывает из него настоящего мужчину.
— Ну, это ты друг наврал с три короба! Дед сороку запретил держать… И где она, твоя лысая Фенька? — рассмеялся дед, слушая долгий рассказ внука.
— Да вот она, — Мишка торжественно вытащил сороку на белый свет, та встрепенулась и закричала.
— Боже мой, замучил совсем птаху, давай лапку ей мазью из прополиса смажем, и поесть ей надо, глянь тощая, какая! И пить, наверное, хочет? — осторожно беря птицу на руки, сказал дед.
Он посадил сороку на старенький буфет, накрошил ей хлебных крошек, насыпал немного пшена, налил в маленькую кружку воды. Фенька клевала, смешно подпрыгивая на одной лапке, упираясь хвостом за стену.
— Дед, она летать не умеет, все здесь разрушит, — в страхе закричал внук.
— Чего тут разбивать, пусть учится, — успокоил его дед.
Он налил внуку козьего молока, поставил свежий мед и отломил большой ломоть свежеиспеченного хлеба. Мишка хлеб макал прямо в мед и запивал его свежим молочком, причмокивая.
Дед Алексей сидел рядом, улыбался и подливал внуку молоко козы Зойки, что паслась у дома и была его кормилицей.
— Ты телефон помнишь? Ведь надо позвонить, а то, небось, дед Саша всю деревню на уши поставил, влетит нам с тобой, — озабочено спросил Алексей.
— Еще как влетит, а звонить ты откуда будешь? — качая головой, ответил Мишка.
— До соседа съежу, Петровича, он тут недалеко на заимке живет, на мотоцикле минут десять ходу, у него связь есть, он лесником работает, — рассказывал дед.
— А можно я с тобой к леснику? — с опаской спросил мальчуган. Дед Саша не любил, когда навязываются, но уж очень хотелось на мотоцикле прокатиться.
— Конечно, о чем разговор, вон в сенях каска, полезай в люльку, — заулыбался дед.
Мишка вприпрыжку выскочил на улицу, натянул на русую голову каску и уселся в старую дедову люльку. «Урал» зарычал и помчался по лесной дороге.
Дом лесника стоял в самой гуще леса, большой, основательный, из огромных сосновых бревен, во дворе бегали три собаки. Они дружно залаяли, встречая гостей. Услышав шум, на крыльцо вышел хозяин, большой дядька с окладистой бородой и ружьем через плечо.
— А, сосед, здорово, а я думал, опять лисица, повадилась рыжая в курятник, вот думаю, собаки и рвут, — пробасил лесник.
— Привет, Петрович, мне бы позвонить, — приветствуя лесника, спросил дед Алексей.
— Телефон на кухне, ты знаешь. А это что за мальчуган с тобой? — расспрашивал лесник.
— Михаил, внук мой, — гордо ответил пасечник.
— Светланкин, что ли, герой? И сколько ему? — расхохотался лесник.
— Десять мне, — Мишка деловито протянул руку, здороваясь.
— Герой, истинно герой, и не боится, ну прям мужик, — продолжал смеяться Петрович.
— Да, он у нас мужчина серьезный, — как-то озабоченно ответил дед и вошел в дом.
Петрович потрепал за загривки собак, подбежавших к хозяину, они прыгали, стараясь лизнуть ему руки.
— Ну, знакомьтесь, это Михаил — наш новый сосед, — объяснял он собакам. — А это, Миша, Линда, Клаус и Брейк, — показывая на лаек, по очереди назвал Петрович.
Белая собака с черными пятнами подбежала к мальчишке и принялась обнюхивать его, весело помахивая хвостом колечком. Миша ласково погладил ее по спине, оглядываясь на дверь, он тревожно ждал деда.
— Ругались? — поднимая голову, тихо спросил Мишка.
— Еще как, Сашка орал как зарезанный, но на две недели я тебя выпросил. Погостишь у меня? — лукаво улыбнулся дед Алексей.
— Конечно!!! — кидаясь в объятья деду, закричал внук.
— Ну что, гости дорогие, у меня ужин поспел, после дождичка белые выскочили, с картошечкой приготовил, вкуснота, — похлопывая соседа по плечу, предложил Петрович.
— Ну что, Мишка? Поужинаем? — спросил дед.
Мальчуган от радости кивал головой и прижимался к дедовой ноге. Ему было очень интересно здесь, в лесу, с дедом Алексеем и смешливым лесником Петровичем, похожим на деда Мороза. Отужинали шумно, Петрович рассказывал о последнем походе в лес, о том, как в норе у лесы появились лисята, и она повадилась ходить в курятник, ленясь охотиться на мышей и зайцев. И еще о старой плотине бобров, и о том, что семейство плохо перенесло зиму, только начало восстанавливать свои угодья, и еще о многом другом.
Мишка слушал, открыв рот — будет, что рассказать Тимохе, это же не его процедуры в санатории. Уже затемно дед с внуком добрались до пасеки, Фенька ждала их на пороге, увидев Мишку, громко закричала и, хлопая крыльями, забралась ему на плечо.
— Вот видишь, Мишка, признала тебя, завтра мы ее летать будем учить, а сейчас ложись спать, я тебе на печке постелю, и Фенька рядом устроится, — раскатывая матрац на русской печке, тихо сказал дед.
— Классно, я еще никогда на печи не спал, как Емеля, — скидывая штаны и рубаху, ответил внук.
— А умываться перед сном? Давай- ка к ручью.
— Ну, дед, — захныкал было Мишка.
— Никаких «дед», тело в чистоте надо держать, а мысли в порядке, так тебе дед Саша говорил? — засмеялся дед.
— Так, — вешая полотенце через плечо, ответил Мишка.
— Ну, кто вперед до ручья? — крикнул весело дед Алексей и припустил по тропинке, ведущей к ручью.
Мишка оторопел от удивления, помедлил несколько секунд и кинулся догонять, мальчуган легко обошел старика по тропинке. У ручья они долго дурачились, обливая друг друга прохладной водой, затем терли полотенцем Мишкину голову и плечи, потом шли обратно обнявшись. В эту ночь Мишка спал особенно сладко, у него появился друг, настоящий, взрослый о котором он долго мечтал. «И никакой дед Алексей не предатель, как говорит бабушка, он добрый и веселый, и с ним хорошо. Мама Света обязательно должна с ним помириться», — решил Михаил, засыпая.
Две недели пролетели незаметно, Фенька научилась летать, ее перья отросли и уже почти совсем покрыли лысую голову. Она стала похожа на черно-белый шар, который лишь слегка прихрамывал, везде бегая за Мишкой. Сорока полюбила большую одинокую ель, растущую неподалеку от дома, и иногда даже оставалась там на ночь.
Вначале Мишка боялся, что она не вернется, но дед его успокоил: «Животные, они как люди, за версту любовь и заботу чувствуют, никуда твоя Фенька не денется. Утро наступит, и увидишь, как она тебя на крыльце ждать будет».
Так и случилось, дед Алексей рассказывал внуку, как правильно обращаться с пчелами, они каждое утро проверяли ульи, чистили и обновляли поилки для пчел, ездили в гости к Петровичу, слушали его веселые рассказы о жизни леса. Много рассуждали, наблюдали за погодой, собирали лекарственные травы на зиму.
Дед обещал внуку показать, как качают мед. Но время гостить вышло. И вот рано утром у домика, где гостил Мишка, остановилась синяя «шестерка», это приехал дед Саша, он деловито поздоровался с Алексеем и строго посмотрел на Мишку.
— Собирайся, бабка заждалась, беглец.
Собирать было нечего, Мишка побежал к старой ели попрощаться с Фенькой, они давно договорились с дедом Лешей, что сорока останется жить у него на пасеке, а Мишка будет приезжать на каникулы повидаться с ней и дедом. Сорока как всегда сидела на ветке и перебирала перья, протягивая их через клюв.
— Все, Фенька, мне пора дед за мной приехал, ты слушайся деда Лешу, он хороший. А я скоро приеду, вот отпрошусь и приеду, — объяснял мальчишка, глядя на сороку.
Птица наклонила голову на бок и что-то прокричала на своем сорочьем языке, как будто поняла, потом слетела мальчугану на плечо и прижалась к его щеке. Мишка погладил ее по голове и тихонько подкинул, помогая ей полететь, Фенька ловко замахала крыльями, села на ветку, провожая спасителя взглядом.
— Пока!!! — звонко закричал паренек и помахал ей рукой.
Мишка обнял деда, шепнул ему на ухо, как он его любит, и обязательно вернется, сел в машину и закрыл дверь. Дед Алексей подмигнул ему, попрощался со сватом и, взмахнув рукой на прощание, проводил отъезжающую машину до поворота, зашел в избу.
Дом опустел, за окном смеркалось. Алексей сел за стол, положил голову на руки и задумался: «Как быстро прошла жизнь, и чего в ней только не было — радости и горести … Была и любовь большая, роковая, ради которой я бросил самое родное – свою семью.
А за всю жизнь так никто и не стал мне ближе и роднее Ирины. Но прошлого не вернуть, сделанных ошибок не исправить».
И не знал он, что жизнь одарит его таким счастьем — внуком, смышленым и добрым как Ирина, его первая жена, которую он когда-то оставил совсем одну с маленькой дочерью.
«И теперь счастье вот оно, рядом — мои дочь и внук, самые родные на земле люди, — и на душе у него стало светло и радостно. — Нужно обязательно увидеть дочь, поговорить, попытаться все ей объяснить…»
Бабушка встретила внука пирогами, дед Саша как всегда строжился: «Пирогами его встречают, беглеца! Вот выпороть бы тебя, да пыл уж прошел, попался бы ты мне сразу, всю шкуру спустил», — возмущался он. Но вскоре и дед поостыл, жизнь потекла своим чередом, через неделю вернулся Тимоха, друг рассказал ему о своих приключениях.
Мальчишки ездили на реку, Мишка работал по дому, дед Саша как всегда воспитывал в нем мужика. Рано утром в самом конце августа на крылечке дома дед Саша увидел пятилитровую банку меда и записку с приколотым к ней сорочьим пером «Привет от Феньки», он торжественно принес ее на кухню.
— Алексей, наверное, заезжал, что не зашел? — пробуя мед, спросил дед Саша.
— Ты Мишке привет передай, это ему записка, — сворачивая листок, сказала баба Люба.
— Передам,- улыбнулся он.
В записке дед описывал внуку последние новости с пасеки, рассказывал про сороку Феньку, передавал привет от лесника Петровича, звал в гости. Мишка очень обрадовался дедову письму, рассказал о нем другу, уплетая вместе с ним мед за вечерним чаем.
В сентябре Мишка с Тимохой пошли в четвертый класс, забот прибавилось, уроки и работа по дому, нужно все успевать. Мишка с нетерпением ждал первого снега, к концу октября с навигации возвращались родители, и он перебирался домой.
Засыпая, Миша вспоминал деда Алексея, Феньку, представлял, как он приедет к деду с мамой и папой, он познакомит их с сорокой и помирит маму с дедом, ведь он так его любит и очень скучает. Мишка твердо верил, что все так и будет.
Елена Петрова Енисейская