Тамарку Рудакову в Черемшанке считали бабенкой глупой. Поселилась она в деревне не так давно, устроилась работать диспетчером в Автобазу и поначалу снимала комнату у бабки Степаниды. Бабка Степанида одну комнату из двух в небольшом домишке сдавала время от времени не от нужды — от скуки. Хоть и от скуки, но квартирантов строго предупреждала – гостей не водить, продукты без спросу — не брать, возвращаться домой — засветло и после десяти- не шуметь.

Черемшанские бабы на Тамарку косились: бабенка — разведенная, модная, смазливая. Черемшанские мужики тоже вниманием не обошли – изрядно «зубы посушили»: баба свободная, городская, хорошенькая. Степанида спустя месяц не многое могла рассказать о квартирантке — сама толком не поняла, от нужды ли, по любви Тамарка замуж рано выскочила? Почему замужем не задержалась и дитя не нажила?

От чего из города сбежала, если битой не была? Соседкам коротко Тамарку представила: «Дура-баба, и несчастная». На третьем месяце от Тамаркиного поселения в Черемшанке, к Степаниде подошла Семеновна: — Как думаешь, тетя Стёпа, Тамара — баба добрая? — А кто ж ее знает? Живет на всем готовом. С работы придет – книжку читает. Я спать рано укладываюсь – она все пишет-пишет в тетрадке, кажись, на инженера учится. В выходные вместе пельмени лепили – ловкая, напрасного не скажу, а так, слово – не вытянешь: молчком-молчком.

Ты по што спрашиваешь? — Думаю, Николая посватать. Степанида вздохнула. Сына Семеновны – Николая, она знала с рождения. В детстве был, как все черемшанские мальчишки — сопливым и горластым. Ватагой гоняли под окнами в городки, лапту, войнушки затевали, крапивой за шалости был не раз стеган. Мамка в нем души не чаяла: к каждому праздничку — новую рубашку, за столом – лучшее место, у окна на высоком стуле, стоило отцу голос повысить — летела на защиту ястебицей. К классу седьмому, к Николаю прозвище прилепилось — Простокваша.

За что, отцу и матери было невдомек, и обидно. Парень вышел рослый – на голову выше сверстников, крепкий, работящий. Не всякий черемшанский мужик в страду копну за три хода на спор переносил, а Николай и без спора, одним махом, пол копны на вилы насаживал, поднимал высоко, нес — в коленках не дрожал, и почти не напрягался. Парень был на деревне видный, а с девками — не везло. Бывало, провожал после кино, приглянувшуюся девчонку от клуба до калитки, на том ухаживания заканчивались. На следующий день девка от него бежала, как черт от ладана.

Так и случилось, что когда Николая в армию призывали, кроме мамки никто не обмер, не обещал письма писать и у окошечка ждать. Из армии Николай вернулся старшим сержантом. Вся грудь была в значках: отличник боевой и политической подготовки. Мамка целый год кримплен в Сельпо караулила. Сын вернулся, первым делом деточке костюм новый в ателье заказала – жених, и только! Только деревня перешептывалась: «Простокваша от мамкиной юбки никак не оторвется».

За шесть лет после армии Николай кримпленовый жениховский костюм сносил. Новый костюм парню в городе купили с лавсаном, сидел еще лучше, чем из ателье. Носить куда? Работал Николай на железной дороге сначала помощником, через пять лет — старшим машинистом электропоезда, зарплату отдавал матери до копейки, по клубам не ходил — не по возрасту, друзья переженились и по всему Союзу разлетелись, и как Семеновна не старалась – сына не женила. У соседской калитки Семеновна так рассудила: — Тамара баба хоть и видная, а разведенная – не девка, на два года старше Николая – кобениться, нет никакого резону! Молодые парни и заглядываются, а никто не женится.

Путного и вдового мужика не только в Черемшанке, во всем районе не найти. Николая больно жалко к разведенке сватать – парень не избалованный, при хозяйстве, да в Черемшанке девок путных не осталось, сопливые и те разобраны: Маринка Петровская — жениха из армии ждет, Зинаида к свадьбе дочку готовит, Лукинична и сына женит и дочь замуж выдает через две недели. Женщины у калитки сошлись во мнении, что деваться молодым некуда, как создать семью, договорились свести их поближе за одним столом, и в долгий ящик — не откладывать, в первую субботу провести смотрины.

В субботу поутру, затемно, бабка Степанида вынула хлеб из русской печи, затеянный накануне, забила две курицы, запекла их с гречкой и потрошками, достала из погреба разносолы — капусту, грибочки, огурчики соленые. Семеновна тоже расстаралась – принесла домашний окорок, несколько тарелок холодца, сало, рыбный пирог и наливку собственного приготовления. Тамара по субботам работала до обеда, и, вернувшись, немало удивилась праздничному столу и суете. Она весело посерчала на хозяйку за беспамятство — Степанида едва не пропустила Заговенье на Рождественский пост, и присоединилась к хлопотам.

Ближе к обеду со своими разносолами, к застолью, подошли Шурка с Тальяном, бабка Зоя — ближайшие соседи, сыновья Степаниды – Аркадий, Иван и Сергей с женами, брательник Семеновны Григорий с женой Зинаидой Алексеевной, внучатым племянником – Алексеем. Степанида с гордостью покрутила племянника – за годы учебы в Сельхозинституте вытянулся, повзрослел, приехал в Черемшанку на преддипломную практику. Родители очень гордились, что после защиты, Алексей продолжит учебу в Москве – академии Тимирязева по направлению от института.

Не долго подождали сватью Галину с мужем Анатолием Михайловичем, Николая в новенькой белоснежной шелковой рубашке с отцом и тремя старшими сестрами при мужьях. Народу за столом собралось не мало – черемшанские жители были легкими на подъем – работали и веселились от души. Уже через час от начала праздника бабка Зоя по очереди с Григорием жгли на баяне, молодежь отплясывала, а мужчины разных возрастов и занятий степенно обсуждали на улице, у распахнутых ворот, международные новости. В середине застолья пьяненький Анатолий Михайлович поднатужился, привстал и выдал тост: — За здоровье Степаниды Романовны!

Слышь, сватья, сколько годочков тебе исполнилось? В эту же минуту сватья Галина легко двинула мужа в бок локтем, от чего он резко выдохнул, опустился на стул и потерял интерес к вопросу. К концу застолья, молодежь – Ивана и Сергея с женами, Алексея, Николая и Тамару, Степанида и Семеновна спровадили в кино, на последний сеанс. Николаю мать денег сунула украдкой, на двоих. К восьми часам Галина увела домой мужа, обессиленного Заговеньем, и вернулась. Осень выдалась теплой, и мужчины вынесли лавку во двор.

Они курили, одну за одной, и обсуждали разгул ультраправого терроризма в Италии, демонстрации в Париже, результаты культурной революции в Китае. Женщины не один раз перемыли посуду, заново накрыли стол, пили чай и пели иногда протяжно и жалостливо, иногда задорно и потешно. На следующий день Степанида и Семеновна по словечку вытягивали из молодых подробности похода в кино. Тамара посмеялась, что фильм был очень смешным, две серии пролетели так скоро, что главного смысла она не увидела, а Николай пробубнил что-то невнятное, из чего мать разобрала одно слово: «Нормально».

Женщины обсудили результаты вечера между собой и единодушно огорчились — «смотрины» не удались. Прошло две недели, и Тамара съехала от бабки Степаниды в отдельную комнату общежития при Автобазе. Бабка Степанида скучала не долго, пустила на постой Соньку – молодую и бестолковую девицу, приехавшую на учебу в гордость деревни – собственное ПТУ при Леспромхозе. Еще через три месяца Черемшанку взорвало. Алексей, племянник Степаниды, защитил диплом, отказался от направления в Академию, вернулся в Черемшанку по распределению.

Он всего неделю прожил в родительском доме и ушел жить к Тамарке, наперекор и без благословения родителей. Ругали и единодушно хаяли Тамарку и мужики, и бабы, молодые и старые. Алексея — жалели: «Молодой, глупый, дорвался до белого тела – слюни распустил. Еще осенью парня окрутила! Вот тебе и «баба-дура» — старуха, а затянула парня в койку. Змеища, одним словом! Меня бы так поманили – я б не отказался». Николай после смотрин у Степаниды женился на Соньке весной того же года. Невеста на смотринах Степаниде, Семеновне, сестрам Николая и бабке Зое не понравилась — показалась ленивой и неумехой. Женщины попечалились и рассудили: жизнь сама заставит проворачиваться и всему научит.

На свадьбе гуляла вся деревня. После свадьбы Сонька бросила ПТУ и родила Семеновне четверых внуков, как капли воды, похожих друг на друга и Николая. Жизнь Соньку не учила. Она спала до обеда, не умела и ленилась готовить мужу завтраки, собирать обеды – Семеновна сама управлялась, не знала, как задать скотине корм, доить корову. Случилось, что во сне чуть не задавила первенца грудью — бабка вовремя заглянула в комнату к молодым и выдернула посиневшее тельце из-под невестки. В этот же день дед с бабкой забрали внука к себе, а со временем поставили в ряд еще три детские кровати.

Еще Сонька бессовестно гуляла направо и налево. Николай, бывало, напивался и бил жену нещадно, но от блуда не отвадил, после каждого битья сам ходил с расцарапанным лицом, и прятал следы семейных ссор от односельчан. Когда срам терпеть стало совсем невозможно, родители собрали старших сестер на совет и развели горе-супругов. Суд присудил детей Николаю – члену КПСС, имевшему больший заработок и отличную производственную характеристику.

На суде Соньку спросили о детях и она просила суд оставить ей «маленького». Николай на тот же вопрос ответил: «Больших у меня нет — все маленькие, прошу не разлучать и оставить мне всех». Суд прислушался к отцу. После суда Сонька уехала из деревни и в Черемшанке больше о ней не слышали. Николая после развода очень жалели, и не раз сватали к черемшанским холостячкам. Наливки на смотринах у Семеновны выпили не одну бутыль, только не нашлось в деревне ни вдовой, ни разведенной бабы, готовой переехать в его дом хозяйкой: попоют, попляшут и «бывайте здоровы».

Валька Недашкова после таких смотрин ночевать осталась, а утром, чуть свет, пальтишко под мышку, и к себе — через огороды. Родители Алексея серчали до осени не за вольность сына — на вероломство невестки. Смирились они к осени следующего года. Без пышного гуляния собрали родню и ближайших соседей на скромный вечер по поводу бракосочетания «молодых». Мамка — всплакнула, отец отмолчался, так и «пропили парня». Многие годы Черемшанка не прощала Тамарке Алексея.

Она почти сразу сменила фамилию, родила Алексею троих ребятишек. Через год после первенца, закончила институт, держала дом в порядке, детей – в ежовых рукавицах, мужа – в заботе. После диспетчера, работала в Автобазе мастером, старшим мастером, директором, но односельчане за глаза называли ее Рудачихой. Спустя сорок лет Черемшанка плакала: хороший мужик Алексей сгорал от коварной болезни и просил взрослых детей, поговорить с матерью.

Врачи выписали его домой, и обещали жизнь не долгую – не больше пяти-шести месяцев. Болезнь два года тянула из мужика соки и силы, унесла бы давно — жена не отпускала. Тамара Васильевна окружила мужа такой заботой и любовью, что смерть подступиться к нему не могла, пока он сам жену не уговорил, отпустить его с Богом.