Ромашки спрятались, поникли лютики

Молодежные песни

Ромашки спрятались, поникли лютики,
Когда застыла я от горьких слов:
Зачем вы, девочки, красивых любите,
Непостоянная у них любовь.

Зачем вы, девочки, красивых любите,
Непостоянная у них любовь.

Сняла решительно пиджак наброшенный,
Казаться гордою хватило сил,
Ему сказала я: — Всего хорошего, —
А он прощения не попросил.

Ему сказала я: — Всего хорошего, —
А он прощения не попросил.

Ромашки сорваны, завяли лютики,
Вода холодная в реке рябит.
Зачем вы, девочки, красивых любите,
Одни страдания от той любви…

Зачем вы, девочки, красивых любите,
Непостоянная у них любовь. 

Все молодежные песни

Дело было вечером, делать было нечего

А дело, и в самом деле, было вечером, и делать было совсем нечего. Наверняка, помните этот детский стишок, без начала и конца? Про Антошку, что получил по мусалу, видать за дело, пока копал картошку с друзьями. Ну, если и забыли, то сейчас, уж точно, вспомнили.

     Вот и в тот, теплый, осенний вечер, у наших четырех закадычных друзей, всё было, как в начале этого детского стишка. Дело было вечером, и делать им было абсолютно нечего. Сенокосная пора в совхозе закончилась. И для своей скотины сена тоже наставили, сколько надо. Картошку, и ту, уже выкопали.

  Убрали всё, с полей совхозных, сейчас только рокот тракторов на них слышен. На пахоту вышли. И днями и ночами тарахтят, трудяги, деревенские. Ночью, как светлячки, по горам, с фарами, ползают.

   Скучно ребятам. Уже две недели сентября, как они стали десятиклассниками. В своём селе только восьмилетка, так, что, уже второй год, приходится ездить в соседнее село, и там догрызать гранит наук разных, что здесь начинали грызть. Уезжали каждый раз на неделю, а к субботней бане возвращались, чтобы успеть вечером, помыться в ней. Пока та, совсем не остыла.

    Помылись. Про телевизоры, тогда в деревне еще, и слыхом, не слыхивали. Пришли в клуб вечером. А там фильма нет, на двери большущий замок. И ни одной живой души поблизости. Ни молодой, ни старой. Будто повымерли все. Даже как-то удивительно стало. Посидели на клубном крыльце, на длинной лавке. Скучно. Перепрыгнули в соседний огород, сорвали по спелому подсолнуху. Пощелкали. Нет, никак скука не проходит.       — И на кой хрен, с последних уроков надо было сбегать, да еще четырнадцать километров пешкодралом, чтобы вот тут, бестолочам, на лавке сидеть. Лучше бы в интернате остались, всё одно, веселее там.

 — И баню пропустить? А пять рублей на столовку кто бы нам привез? Девчонки, то, не пошли с нами. У них где-то там в селе родня есть.

   Трое пацанов, Вовка, Мишка и Пашка были с одного, десятого класса. А четвертый, Валерка, тот учился в одиннадцатом. Был тогда в стране эксперимент, учиться одиннадцать лет. Правда, на классе Валеркином, он и закончился.       — Ну, что, так и будем сидеть? Может, пойдем, да гуся хоть украдем. Вон у того же Семена. Всё равно он свои стада гусиные совхозным зерном кормит. Не обеднеет, – это Валерка изрёк.

   — Ты, чо, придурок! Никак в бане угорел, какие же из нас воры? Да еще гусей!      — Нет, он точно, если не угорел, то перегрелся! Это надо же такое придумать! Гусей воровать! – Мишка, чуть шелухой подсолнуховой, не подавился, пока эту тираду произносил.

   -Ну-ка, ну-ка, обоснуй, — это рассудительный Пашка, произнес. Он всегда рассудительно говорит. Недаром, он единственный, из всей компании, очки, на носу своем, носит. И задачи по алгебре умеет решать, одним, только ему известным, способом. Совсем не так, как все остальные охламоны. Правда, те, кто вообще может что-то решать. Чем, каждый раз, вводил в неописуемый восторг учительницу математики, Марию Казимировну.         — Аналитический ум у парня, — восклицала, растроганно, женщина.

 — И что, ты, собрался делать в дальнейшем, с этим экспроприированным гусем, верный продолжатель курса вождя нашего.      — Ну, я еще не придумал. Давайте вместе решать. Если согласны, гуся умыкнуть, тогда и мараковать начнем.

   — Ну, допустим. Удастся нам стащить гуся, и куда потом с ним? Нет, я пас. Еще не хватало попасться, стыда не оберешься. На всю деревню ославимся.      — Можно в забоку утащить. Там костёр разведем, у меня вот ножик перочинный имеется. Требуху выпустим, а перья даже и не станем ощипывать. Я где-то читал, его можно глиной, толстым слоем обмазать и в угли раскаленные засунуть. По готовности, перья прилипшие, на глине останутся, а нам, мясо вкуснейшее.

   — Ну и чесать ты мастак, как я погляжу! Будто всю жизнь, только этим и занимался.        После многочисленных “за” и “против,” горе-воришки, всё же поддались, на Валеркины увещевания.

     На деревню спустилась ночь. Тёмная, с яркими звездами в небе ночном. Ни души. Несколько фонарей, раскачиваясь на столбах, скудно освещают главную улицу. Мириады различных мух, бабочек и прочей крылатой нечисти, вьются вокруг фонарей этих. А четыре темных силуэта, растворились в темноте ближайшего переулка.         Впереди забелела большая стая гусей. Они уже мирно отдыхали, засунув головы, под крылья свои. Заслышав шаги, сначала гусак, с двумя гусынями, недовольно загоготали, а затем и добрый десяток, великовозрастных, деток, стали вторить им.

— Вовка! Ты хватаешь гусёнка, мы на подхвате, — скомандовал Валерка шепотом.     — Почему это я, а не ты, например? Командир, выискался, — так же шепотом, прошипел в ответ Вовка.

— Я, видишь, какого маленького роста, могу и не поймать. Пашка, а если вдруг он очки потеряет? Про Мишку, неповоротливого, вообще молчу. А ты у нас самый спортивный и изворотливый.     — Ну, если насчет изворотливости, то лучше тебя, вряд ли кого найдешь.

Пока воришки перепирались, стоя перед гусями, те, не на шутку, растревожились, и гвалт подняли. Промедление – смерти подобно. И Вовка кинулся в самую гусиную гущу. Успел схватить одного  кричащего гусенка под мышку и уже приготовился дёру дать, как вдруг раздался громкий, мужской окрик:

   — А ну, стоять всем! Руки вверх, шантрапа!     Какого черта, хозяин, то, на улице оказался? Приказ прозвучал, надо выполнять! Не сговариваясь, незадачливые воры, рванули с места, хотя и с пробуксовкой, но с четвертой скорости. Причем, рванули совершенно в разные стороны. Не сговариваясь даже. Только топот в темноте! Топ-топ-топ! Выскочившая, из-под воротчиков, собачонка, даже растерялась, за кем ей надобно бежать, в первую очередь. Так и не решила. Осталась тявкать рядом с хозяином своим.

Вовка, с гогочущим гусенком, подмышкой, рванул по прямой, никуда не сворачивая. Вдруг, сзади, запоздало, прозвучал выстрел “стартового пистолета”. Это хозяин ахнул из ружья, наверняка, шестнадцатого калибра. Да так оглушительно и неожиданно выстрел прозвучал, что гусенок, вмиг на земле оказался. Без Вовкиного, на то, желания.

А Вовка вдруг принял такое ускорение, в забеге этом, что, наверняка  побил, не только, свой школьный рекорд, установленный на прошлой неделе. Скорей всего, и районный рекорд, вряд ли, устоял тогда.      Где-то, через полчаса, поодиночке, собрались вновь на клубном крыльце, любители деликатесного блюда. Запеченного гуся в глине. Скуки, как не бывало. А впечатлений! А разговоров! Сошлись на том, что гусь без соли, это и не гусь вовсе. Да, если честно, и гусенка порешить, едва ли хватило бы смелости у них. Так что всё закончилось, как нельзя лучше, в этот вечер.

Только сейчас и заметили, что перестал тарахтеть танковый движок сельской электростанции и редкие уличные фонари уже не горят. Значит, время уже далеко за полночь, и пора по домам своим разбегаться. А к вечеру, вновь надо собираться в обратный путь, в село соседнее. За новой порцией знаний. Жизнь, как ни крути, всё же классная штука. И она продолжается.

Владимир Игнатьевич Черданцев