Полубелый хлеб

— Мама, а почему мы не покупаем полубелый хлеб? Едим только черный? — Он дешевле, доченька, а у нас семья большая, хлеба уходит много. Полубелый нам не по карману. Радуйся тому, что темного хлеба ешь вволю. Никто над куском не стоит, никто не делит его на каждого едока. Подходи, бери булку, отрезай! Не очень-то хотелось отрезать и есть такой хлеб.

Булки были маленькие, сплющенные какие-то. Соседка наша тетя Рита, которая работала на хлебозаводе с военных лет, рассказывала, какой хлеб выпекали в Благовещенске в военное лихолетье. По секрету она говорила, что в хлеб даже опилки добавляли.

— Да, да, — говорила горестно тетя Рита, — даже опилки. Понемногу. Пекли из того, что было. До лебеды не доходило, правда, но на капустных листах выпекали. Нечем форму было смазывать. Вот и клали внутрь капустный лист. Тогда хлебушко к форме не припекался. Но все равно, хлеб из печи вынимали когда, а он хлебом и не пах. А из форм вынимаем, бьём об стол, а он из формы не выпадает. Тогда в лотки с холодной водой ставили формы эти железные.

Сожмется хлеб от холода и сам от стенок отстает. Горестное время было, и хлебушек был горестный наш. Настоящий хлеб только раненым в госпиталь пекли. Из муки. И над ним бригадир стоял коршуном. Чтобы не дай Бог, никто из пекарей не отломил кусочек. А мы крошечки со стен форм снимали и ели и ощущали вкус настоящего хлеба. А теперь хлеб пекут настоящий, но еще и черный выпекаем. С добавками фактически отходов мукомольного производства.

Зерно обдирку проходит, верхний слой с него снимают, отрубями его называют. Вот пшеничные отруби и добавляют, да муку овсяную. Хлеб темный получается, но он вкусный и очень полезный. А полубелый выпекаем из муки настоящей, но только мукомолы зерно вместе с оболочкой размалывают. И тогда-то вот и получается хлеб и не белый и не черный. Но он поднимается хорошо. Булки красивые.

И хлебом он пахнет. Проходила мимо нашего завода, слышала, как благоухает хлебушко на всю округу? А мы теперь и сдобу выпекаем. Калачи, булочки. Школьные булочки выпекаем для бутербродов. Так что жить мы стали веселее. А я любила в детстве черный хлеб. Хорош он был свежевыпеченный. Корочка похрустывала. А если её еще и чесночком потереть — вкус неповторимый. Чесночком, да маслицем подсолнечным из бутылки полить, да крупной солью посыпать — вот и праздник.

Почти колбаса. А сухарики из него так хрустели. Ни кусочка хлеба никогда не пропадало. Не съели, зачерствел — на сухари. Нарежет мама кусочки тоненько и в духовке высушит до золотистого цвета. И угощение вместо печенья, и на квас летний основа. Такого вкусного кваса я больше никогда не пила. Жаль, что рецепт изготовления не узнала, не проявила любопытство.

— Нет у нас ржаного хлеба, доченька. А у нас, в Сибири, ржаной хлеб мы сами выпекали. Он пористый, булки высокие поднимались, а вкусный какой! А здесь рожь не растет. Говорят, первые переселенцы пробовали сеять рожь, а урожая не дождались. Озимая вся вымерзла в лютые наши бесснежные зимы, а яровая зерна не дала. Совсем. Сплющилась зерновка. Как иголочка тоненькое зернышко было. Ни на корм скоту, ни тем более на обмолот оно не годилось. Так что если на родине моей побываешь, отведай там ржаного хлебушка.

Он там — настоящий. И в магазине я так и просила — три булки черного хлеба. Ровно столько семья наша съедала за день. Семь человек. Одно было хорошо, что за таким хлебом не было очереди. А за полубелым выстраивалась очередь. Его в магазине нужно было захватить. Да, так и говорили. Захватил полубелого хлеба. Его не всем хватало. Хлебный магазин был за углом — напротив рынка. С сумками, кошелками, сетками собирались возле него мальчишки и девчонки, домохозяйки. Они знали примерные часы подвоза хлеба в магазин.

Мальчишки проявляли нетерпение. Как же, у них были важные дела — купание в Амуре, игра в лову прямо в воде, а тут мамка наказала хлеба купить, да еще и «захватить» полубелого. Вот и выскакивали они на дорогу и смотрели в ту сторону, откуда должна приехать машина с хлебом. Это сейчас горожане летом ходят в шортах, а в те времена так ходить было не принято. Какой же уважающий себя мальчишка пойдет по улицам Благовещенска в коротких штанишках? Что он? Младенец, что ли? Кроме того, и постовой милиционер мог остановить такого прохожего и выписать ему штраф. За неприличный вид. Сатиновые шаровары на резинке — самый шик. И только если выпадало счастье — проехать на велосипеде — тогда одна гача подкатывалась. Но самые строгие ребята имели обыкновенную бельевую деревянную прищепку. Гача обматывалась вокруг ноги и закреплялась прищепкой.

Чтобы ткань в цепь не попадала. Худые, загорелые, в вылинявших шароварах, в видавших виды майках, в сандалиях на босу ногу с хозяйственными черными кирзовыми сумками в руках они так и видятся мне в моем воображении — благовещенские мальчишки послевоенной поры. — Едет, едет, — кричал кто-нибудь, — самый зоркий дозорный. И вот она — хлебовозка — въезжает в открытые ворота. Она вся начинена лотками с булками хлеба.

Экспедитор открывает дверцы будки, большим крючком подтягивает лотки и начинает выгрузку хлеба в магазин. Он считает лотки, считает и продавец. А внутри магазина идет работа. Хлеб выкладывают на полки. Магазин на время приемки товара закрывали, но мы смотрели за процессом выгрузки хлеба через окна. Экспедитор был человеком пожилым и очень важным. Он снисходительно посматривал на нас.

После выгрузки продавец подписывала нужные бумаги. Хлебовозка уезжала, а магазин начинал продажу свежего хлеба. И стайкой вбегали в магазин заждавшиеся покупатели. Тогда хлеб отпускали на развес. На прилавке стояли обыкновенные гиревые весы. Хлеб клали на одну чашу, на вторую килограммовую гирю. Если в булке было меньше килограмма, добавляли кусочек. Довесок — так назывался этот кусочек хлеба.

Что и говорить, что ребятня такие довески до дома не доносила. Угощались. Кто по дороге к дому, кто — прямо в магазине. Особенно нетерпеливыми были мальчишки. А если удалось, если укараулил полубелый хлеб, дождался его, захватил — возвращался такой покупатель с видом победителя. И я приносила домой иногда полубелый хлеб. Не ругались, ели с удовольствием. И только бабушка укоризненно качала головой.

— Роскошуствуете! А к концу месяца щелкать зубами будете. — Ничего, иногда можно, — заступался отец. Только подростком попала я к бабушке в Омск и узнала вкус настоящего ржаного хлеба. Не понравился он мне. Сама не знаю почему. А вот того черного хлеба с отрубями и добавками я бы поела и сейчас с большим удовольствием. В отличие от современного хлеба, у него был и запах особенный, и вкус.

Правда, не знаю, понравился бы мне он теперь или нет? Скорей всего — нет. Черный хлеб Благовещенска остался в том, послевоенном моем детстве. И храню я память о нашем пыльном, деревянном Благовещенске тех лет в своем сердце. Посвящаю ему стихи. Благовещенск деревянный, тихих улочек уют.

Здесь не сеют и не пашут, здесь другим трудом живут. И на вымытом крылечке разговоры вечерком. Тары-бары, тары-бары, то об этом, то о том. Очень часто мама с папой говорили про войну, нарушая, разрезая, разбивая тишину. И мне было непонятно: ну, о чем здесь говорить? Пережито и забыто, зачем горе ворошить?

Но пришло, как озарение, на войне кровавой, злой было маме восемнадцать, был мой папа молодой. Город вырос, изменился. Нашу улицу снесли. И соседей по квартирам расселили-развезли. И мы видимся нечасто, но теплей улыбок нет, когда встретится случайно добрый бывший наш сосед. Мое сердце на Островской. Там теплее грело солнце. Там Покровский дядя Ваня носил воду из колодца. На веранды и на крыши пух роняли тополя. И для маленькой Валюши начиналась там Земля.

Валентина Телухова