Любовь и бедность

 

Роберт Бернс

Любовь и бедность навсегда,
Меня поймали в сети.
Но мне и бедность не беда,
Не будь любви на свете.

Зачем разлучница-судьба,
Всегда любви помеха.
И почему любовь  раба,
Достатка и успеха.

Богатство, честь в конце концов,
Приносят мало счастья.
И жаль мне трусов и глупцов,
Что их покорны власти.

Твои глаза горят в ответ,
Когда теряю ум я.
А на устах твоих совет,
Хранить благоразумье.

Но как же мне его хранить,
Когда с тобой мы рядом.
Но как же мне его хранить,
С тобой встречаясь взглядом.

На свете счастлив тот бедняк,
С его простой любовью.
Кто не завидует никак,
Богатому сословью.

Ах, почему жестокий рок,
Всегда любви помеха.
И не цветет любви цветок,
Без славы и успеха.

 

Стихи которые берут за душу

Защитник

Дед вставал рано. Ещё летнее солнце только — только внятно осветило двор, разбудив горластого петуха, ещё только на листиках конотопа устилающих двор, начали набухать капельки росы, а он уже протопал на двор, оставляя по мокрой траве тропинку — верёвку шаркающей своей походкой. В этом году, весной, разменял он девятый десяток и потерял бабку, с которой прожил почти шестьдесят лет.

Она умерла, не болея, просто раз и всё, и это так поразило его, что он перестал разговаривать. Вокруг суетились люди, приехали дети. Его постоянно тормошили, сочувствовали, спрашивали что-то, а он просто ничего не мог сказать. Старший сын думал, что он «тронулся», но приглашённый врач опроверг это. И действительно, промыкавшись два дня, он на кладбище, наклонясь над гробом, вдруг сказал:

— «Что же ты сделала старуха, мы же вместе собирались жить и вместе умереть. Забыла что ли?» И, не договорив, завалился набок около табуретки. Его откачала фельдшер. Бабку похоронили. Дети жили у него до девятого дня. После разъехались по домам, и он остался один. — Куда же я поеду? — По очереди отпирался он от приглашения жить с детьми. — Да и хозяйство у меня. На кого брошу?

В хозяйстве у него, было пять куриц — несушек, горластый петух, рыжая кошка Тесто, которая котёнком чуть не утонула в квашне, и дворняга Ошиба, у которой в детстве попутали пол. Но самое главное богатство, это дойная коза Манька – любимое, но настолько привередливое животное, что стоило всех вышеперечисленных. И именно к ней, и ни к кому больше, дед Алексей вставал так рано. Он был ещё крепким и вместе с тем плаксивым, прозванным в деревне за доброту свою «Кумом сердца». Каждое утро он нёс ей в литровой кружке квасной воды, проще — стакан кваса, разбавленного полулитром чуть тёплой воды.

Манька так любила это пойло, что если дед хотя бы чуть опаздывал, поднимала такой крик, которым быстро будила всех обитателей двора. — Ну что, кургузая, засохла! На-на вот, промочи горло- то. — Коза аккуратно, за три, а то и за два раза вытянув губы, выпивала воду, кося чёрными глазами и вздрагивая всем телом от дедовых рук. Потом он обязательно наклонялся и трогал растопыренные, почти полные соски её вымени. — Ну, скопи, скопи ещё чуток. Сейчас всех подкормлю, а потом тебя подою.

— Манька понимающе хлопала большими, как крылышки бабочки ресницами, и, действительно, ждала его ещё час. Затем, управившись, он выдаивал её и выводил за огород, где около берёзовых колков росло сладкое и пахучее разнотравье. Сегодня, сделав всё как всегда, он сидел на тёплом уже крыльце, прихлебывая чай со смородиновым листом, и беседовал с Ошибой:

— Я чё думаю, собака, — наклонившись к самой собачьей морде, вещал дед, — надо ещё сена подкосить для Маньки. По моим приметам — длинная жара в июне — зима будет суровая! И, чтобы тепло было нашей кормилице, надо корма больше. Так что собирайся, поехали колки окашивать. Ещё стожок надо насобирать. Тогда точно перезимуем спокойно. Ошиба засуетилась, закружилась, быстро виляя хвостом, явно показывая, что уже готова. – Да-да! — дед улыбался, глядя на неё, — голому собраться – только подпоясаться.

Сам он наполнил пластиковую бутылку кваса, переобул ноги из тапок в добротные кроссовки (подарок младшего сына) и, взяв литовку, пошёл к гаражу, здесь у него хранился его кормилец – мотороллер — «муравей». Был он старый и, если считать, что у техники год эксплуатации приравнивается к трём человеческим, было ему примерно столько же, сколько и деду. Купил его дед давно, когда еще «молод» был, то есть лет тридцать назад. Технику он любил, следил за нею постоянно и «муравей» был опрятным и надёжным.

Сегодня, как и всегда, старик выкатил его из гаража, проверил заправку и, сложив всё в кузовок и прикрыв лезвие косы тряпкой, скомандовал собаке: — Ошиба, место! — Ошиба метнулась с места, легко заскочила в кузов и выжидающе припала мордой на лапы. – Молодец! Дед крутанул рукой кикстартер, чуть погазовав, сел в седло и тронулся: — с Богом! Он, не спеша, ехал за огороды в лес, наверное, в миллионный раз за свою большую жизнь, но, как и всегда, в душе поднималась волна радости и восхищения всем, что видел и слышал.

Дед гордился тем, что и он приложил в своё время руку к победе в войне, следовательно, и к этой жизни, которая теперь. Пенсия хорошая, работы мало, отдыхай – не хочу…. Вот только бабка… Дед погрустнел, но быстро собрался и порулил по дороге к лесу. Навстречу ему, неизвестно откуда, появилась новенькая машина ДПС. Остановившись посреди дороги, она вдруг замигала ярко-синими огнями, а из динамика раздался громкий, каркающий голос:

«Водитель транспортного средства, возьмите вправо и остановитесь!» Дед растерянно завилял по дороге и, пока нашёл рычаг тормоза, заехал метров на десять в поле. Наконец, остановился и, заглушив мотороллер, заспешил навстречу милиционеру. Но Ошиба опередила его и уже облаяла этого пахнущего машиной и ботиночной кирзой человека.

— Дед, убери собаку, а то шлёпну и скажу, что натравлял.- ДПСник явно попёр в карьер. Дед суетливо поймал собаку, и, стараясь утихомирить её, стал что-то шептать ей на ухо и даже строжиться. Наконец, привязав её к кузовку, он подошёл к милиционеру. ДПСник вскинул ладонь к виску и быстро представился: «Богданов Дмитрий, лейтенант ДПС… участка…» и т.д. Дед машинально тоже вскинул руку и как мог чётче ответил: – Алексей Безуглов, пенсионер, бывший рядовой Шестой мотострелковой дивизии имени Лаврентия Палыча Берия.

Еду на вверенном мне мотороллере на покос, с собакой беспородной породы по кличке Ошиба.… Всё! В глазах мента забегали нехорошие огоньки: — Хохмишь, дед? — Никак нет! — Находясь в каком — то трансе, по — армейски, брякнул дед. — Хорошо. А теперь, давай документы на технику и водительское удостоверение. И пойдём-ка, дунешь в трубку, а то, может, самогона хряпнул, и прёшь на свои покосы, дороги не видя.

Он пошёл к машине, а дед — следом, спотыкаясь и торопливо объясняя, как он думал, понятнее, ситуацию с сегодняшним выездом. — А документы сначала были, но, за давностью лет, куда-то самоликвидировались. Сейчас уже точно не найдешь, сколь воды утекло за тридцать годов. Мы с бабкой даже горели немного, лет двадцать назад.

— И дед стал рассказывать: — Растопил печку осенью, в октябре, думал на ночь маленько хату обогреть. Спичку — чик, а от неё сера горящая отлетела и на фуфайку мою рабочую. А фуфайки раньше были ватные, стёганные. Но я ничего не заметил, печку растопил, а фуфайка осталась на полу. Сам то в вечер – за сеном с кумом, стаскивали сено на огород. Тут, на грех, ко мне сосед поддатый прётся. Смотрит, дым валит из окошек, он и обалдел.

В общем, за пять минут он один, из моей хаты, всё через окна повыкидывал — всё!!! Телевизор, радиолу очень хорошую, как щас помню. Только с холодильником вышла у него заминка. Он его до середины выпихал, а тот возьми да мотором зацепись, и – заклинил. Уж его сосед и так и эдак – не может, хоть плач. Потом когда вспомнил, что двери есть, уже обратно затащить не смог.

Угорел, говорит, от волнения. Плюнул он и сам на улицу выскочил. Дыму наглотался, плюётся, матерится и, гад, героем себя выставляет! Народу собралось много, а огня — то нет!.. Зашли в дом, а там, на ведре из-под пойла коровьего, фуфайка мирно додымливает. Сквозняк дым из дома унёс, и предсталась картина полного разгрома, какой он учинил. Бабка моя домой пришлёпала, так её чуть инфаркт не хватил.

Ну, а я, когда приехал с покоса, хотел соседа самолично казнить, но не нашёл его, хотя все его подворье обыскал. А он в это время, хитрюга, у меня в погребе отсиживался. Моя бабка, поняв, что я с ним сделаю, туда его определила по доброте своей сердечной. И ещё бутылку самогонки дала, для сугреву ему. Во как! Ну, а потом я успокоился, и даже про пользу понял. Он ведь всё когда выбрасывал, всё и поугроблял, поэтому пришлось всё новое покупать.

Вот в чём резон! Так просто я бы ведь не собрался никогда. Всё было этого старья жалко, а теперь у меня вот уже почти двадцать лет всё новое. Бытовая техника дома новая. Потому-то мы с соседом то и помирились потом. И сейчас ещё нет-нет, да и посидим вечерок… Мент Дима с улыбкой слушал деда и что-то писал. Ведь он, наверное, был парень неплохой.

Но сегодня ему на стажировку дали совсем юного курсанта, и он хотел показать ему, как надо себя вести с нарушителями. Как назло, дед был сегодня первым, который сразу нарушил всё. — Вообще, дед, дела обстоят так. Прав у тебя нет, но это ерунда. Главное, что транспортное средство у тебя без документов, а это уже серьёзно. Сейчас мой стажёр сядет на твой аппарат и угонит его на штраф-стоянку. А ты, когда найдёшь документы, приедешь в город и, заплатив штраф, а это минимум две с половиной тысячи рублей, заберёшь свою технику.

Если не сделаешь это быстро, то через три дня, согласно закона, начнут капать проценты за нахождение твоей колесницы под охраной милиции. И очень быстро эта сумма превратится в… — Дима некрасиво ощерился, зачем то подняв указательный палец, — что тебе совсем не выгодно будет забирать свой мотороллер. У деда подкосились ноги.

Где-то понимая, что ничего не сможет сделать, он всё-таки надеялся на снисхождение к себе, к своей старости, возможно, к заслугам или просто из жалости от этого молодого, полного сил представителя закона. — Не надо, пожалуйста! Где же я возьму документы, товарищи милиционеры? Нету их. А без техники мне нельзя. На чём же я Маньке сено буду возить, или дровишки какие? Поймите. Не смогу я у нового нашего председателя трактор выпросить, а заплатить – денег не хватит… Нельзя без техники, господа что — ли. —

Дед сел около колеса мотороллера и из глаз его покатились слезы. Не понимая его горя, Ошиба радостно виляла хвостом, с удовольствием облизывала солёное лицо, изворачиваясь от его рук, пытающихся её отпихнуть. — Кончай дед, забирай собаку и шлёпай домой!

Я всё сказал. Вас таких сейчас много. То старый, то пьяный, то ещё какой. Летаете, обалдевшие, того и гляди народ давить начнёте. А я вот поставлен, чтобы защищать людей от такого вот беспредела. Понял дед? Защищать!!! И, пока я имею власть и силу, я буду защищать… — Мент даже поперхнулся от своей надутой тирады, и явно чувствовал себя каким-то спасителем мира, этаким «Бэтменом», в форме ДПС

. Они отвязали собаку, сидящую на коленях у старика, стажёр завел надёжную дедову технику и уехал. — Вот на, подпиши! — Дима подсунул старику бумагу, дед машинально подписал. — Ждём тебя скоро в милиции! Понял? Посвистывая, он сел в машину, завёл и, резко прогудев, поднимая клубы пыли, поехал вслед за мотороллером… А в десяти метрах от дороги, около косы и бутылки кваса, держа на руках собаку и плача в её шерсть, остался дед – бывший рядовой Шестой мотострелковой дивизии имени Лаврентия Павловича Берия.

Игорь Кожухов