Босоногое детство мое

Далекая юность

Юность далекая, юность заветная,
Сколько желаний, надежды, огня.
Дружбою верною, чистою, светлою,
Ты не скупясь одарила меня.

Где же сейчас ты, наивная, ясная,
Чем ты развенчана, кем ты убита.
Жили мы верою в завтра прекрасное,
Пренебрегая гримасами быта.

Как мы легко выносили лишения,
Делали сколько без лишних затей.
В гости спешили мы без приглашения,
Дома с восторгом встречали гостей.

Мы не стыдились одежды с заплатками,
Комнатки тесной с промерзшим углом,
И не кичились мы модными тряпками,
Импортной стенкой и чешским стеклом.

Как бескорыстно другим помогали мы,
Жили, учились, рождали детей.
Только все реже друзей навещали мы,
Только все чаще терпели гостей.

Тесный мирок за высокой калиткою,
С крепким забором, наружным звонком.
Иль городскою квартирой-улиткою,
С темными шторами, хитрым замком.

Что же такое в себе поломали мы,
Тряпки, да мебель, да «ВАЗ» поновей.
Разве б такими нам жить идеалами,
Разве б об этом болеть голове.

Спорить не будем что все это нужно нам,
Дачи, машины, одежда, уют.
Плохо что блат превознесся над дружбою,
Плохо что больше берут чем дают.

Если б вернуться в ту юность далекую,
К искренней дружбе, надеждам борьбе.
Жили мы жизнью конечно нелегкою,
Но сообща а не каждый себе.

Только едва ль мы друг другу покаемся,
В наших грехах, хоть и вместе росли.
Да и едва ли со всем мы расстанемся,
Что заимели и чем заросли.

Вы уж простите  за это признание,
Если не прав я  скажите друзья.
Но бытие изменяет сознание,
С этим увы не считаться нельзя.

Видеоклипы студии «LINK» собравшие миллионы просмотров

Воспоминания о детстве. Деревня

Воспоминанья мне душу бередят! И вновь, и вновь я возвращаюсь в детство… Я помню двор, подружек, всех котят. И наше деревенское соседство. Я помню игры — «штандер» и «лапту». Я помню «жмурки» в мельничных пролётах. И деревянный «чижик» на боку, и ножички — блестевшие в полёте. Друзей я помню с самокатами с утра. И «казаков-разбойников» до ночи…

Всеобщее и грозное «Ура»! Когда до дому сил дойти нет мочи… «Секретики», «садовники», плоты и наш лужок за огородом с такой палитрой красок! А пахли, как вечерние цветы! И как была прекрасна бочка с квасом у магазина! Многое из детства помнишь отчетливее, резче, правдивее, что, наверное, и есть суть ностальгии… Помните, — «Прекрасное Далеко — не будь ко мне жестоко»…

Я родился и жил в семье учителей. Отец был директором школы и учил нас русскому языку и литературе, а мама преподавала школьникам – биологию, зоологию и химию. Кто помнит, как пахнет хозяйственное мыло! Многие детишки, да и взрослые, сегодня не то что запаха не помнят, но они даже не знают, что это вообще за мыло? Этот волшебный продукт отмывает даже струю скунса — так говорят знающие люди. А что такое «керосинка» или «керогаз»?

Ну, конечно, сегодня мало кто из детей знает, как керосин пахнет! А ведь в моем детстве на керосинке и керогазе мама и бабушка всё готовили летом, когда русская печка не топилась. И лампа у нас была керосиновая, и фонарь. У меня они до сих пор есть – в гараже лежат. А как мы из походов по местным лесам или полям возвращались? Помните эти неповторимые запахи мокрых шерстяных носков или горелых подошв кед, когда у костра сушишь ноги?

Атрибуты цивилизации в моё детское время — это газеты и журналы, которые приносил нам домой наш почтальон Федя 1-2 раза в неделю. А радио – великое изобретения Попова работающее на анодных батарейках, кто интересно знает, что это такое? Деревенский дом, изба, внутри оклеена старыми газетами, а в правом углу избы полка с иконами. Боженька. Будешь плохо себя вести — боженька тебя накажет. Так было во многих деревенских домах. У нас дома боженьки, конечно, не было.

Да и клеили стены не старыми газетами, а обоями по 90 копеек за рулон. Жить в деревне, не имея семьи и своего дома, своего двора, своего земельного участка с различными постройками нельзя. Дом должен быть добротным, чтобы семья могла жить в тепле и светле, во дворе должна быть постоянная жизнь всяческой живности, дающих пищу и пропитание, земля должна быть засажена всем, чем только можно и эта землица должна давать постоянные урожаи,чтобы кормить нас, а все постройки нужны для размещения там различного добра, нажитого семьёй.

Двор (от. слав. -dvor в значениях «дом», «изба», «семья вместе со своим домом») — пространство земли, прилежащее к дому либо к жилым и хозяйственным помещениям. На селе — огороженный участок земли при доме, на котором расположены хозяйственные постройки. Наш двор в Немойте включал в себя одноэтажный дом размером пять на двенадцать метров с палисадником со стороны дороги, летней кухни (сенями) с коридором и кладовыми.

К дому примыкал внутренний двор с воротами на улицу и выходами в огород — размером пятнадцать на четыре метра с воротами, который служил для выгула скота и птицы. За домом находился хлев для скота и птицы, гараж и баня. Наш земельный участок состоял из двух частей: 1 — сад-огород, примыкающий к дому на 15 соток. 2 – огород для выращивания картофеля, ржи, клевера на 10 соток и лужок с прудом. Вот моя деревня; вот мой дом родной; вот качусь я в санках по горе крутой; Вот свернулись санки и я на; бок — хлоп! Кубарем качуся под гору, в сугроб. И друзья-мальчишки, стоя надо мной, весело хохочут над моей бедой. Всё лицо и руки залепил мне снег…

Мне в сугробе горе, а ребятам смех! Но меж тем уж село солнышко давно; поднялася вьюга, на; небе темно. Весь ты перезябнешь, — руки не согнёшь, — и домой тихонько, нехотя бредёшь. Ветхую шубёнку скинешь с плеч долой; заберёшься на; печь к бабушке седой, И сидишь, ни слова… Тихо всё кругом; только слышишь: воет вьюга за окном. В уголке согнувшись, лапти дед плетёт; матушка, за прялкой молча лен прядёт. Избу освещает огонёк светца; зимний вечер длится, длится без конца…

И, начну у бабки сказки я просить; и начнёт мне бабка сказку говорить: Как Иван-царевич птицу-жар поймал, как ему невесту серый волк достал. Слушаю я сказку — сердце так и мрёт; а в трубе сердито ветер злой поёт. Я прижмусь к старушке… Тихо речь журчит, и глаза мне крепко сладкий сон смежит. И во сне мне снятся чудные края и Иван-царевич — это будто я. Был очень, очень тёплым летний дождь. Мы босиком по лужам без оглядки… Бежали и кричали про гусей, потом до темноты играли в «прятки». Катались с крыши, прыгая в сугроб. Штаны в сосульках жались к батарее…

И страшно было всем при слове гроб , и вырасти мечтали поскорее. Мы забирались в душные подвалы и с любопытством лезли на чердак… Друг друга на обеды приглашали, игрушки отдавали просто так. Мы слушали до ночи как ребята, гитары обнимая, пели песни. Мы знали — пионеры, октябрята, что летом будут песни интересней. Вторая стадия моего детство наступила, когда я уже осознавал и понимал, что делаю. Я понимал, что рисунок – это рисунок, а книга – это книга. Рисовать я не умел, а книги – очень любил и читал их запоем с первого класса.

В детстве моим родителям было важно привить нам – детям, навык систематической работы. Не мытьем так катаньем – нужно было приучить нас к систематическому труду. Это главная задача в детстве была успешно выполнена нашими родителями и школой. Хорошо запомнилось, как по улицам нашей деревни ездил отец моей первой учительницы – Анны Григорьевны Дубовец и дед моего друга Феди. Он регулярно протяжно кричал: «Бабки – тряпки! Бабки – тряпки!». Все звали его «русским жидом» — это был обыкновенный старьёвщик, но я этого тогда еще не понимал.

Он ездил по деревням на лошади с телегой и собирал тряпки, кости, макулатуру, металлолом. На его телеге стоял сундучок с нитками, иголками, воздушными шариками, зеркальцами, свистульками и прочей мелочью, которую он давал взамен вторсырья. Услышав крик «Бабки – тряпки!», вездесущая детвора мчалась по домам и находила в сараях, на задворках ненужный хлам и выменивала его на шарики и свистульки. Я любил нашу русскую печь, на которой постоянно валяются перовые подушки, ватные одеяла и старые полушубки. Горит керосиновая лампа.

И на этих ватниках и полушубках, при свете лампы, так приятно лежать на теплых кирпичах и мечтать о чем-то таком же большом и теплом как эта печь, мечтать о дальних странах под мурлыканье нашей кошки Белки. Можно лечь на спину и глядя в потолок читать сказки братьев Гримм. Ах, какой запах стоит в доме, когда из печки мама достаёт чугунок с только что отваренной картошкой. А кто помнит, как пахнет свежеиспечённый домашний чёрный хлеб, который обалденно вкусный, но только до тех пор, пока он ещё тёплый. Вообще, наш дом полон запахов, воспоминания о которых меня будоражат, по сей день.

Но, многим ребятам, где глушь, а до школы идти 3-5 км., да ещё через лес надо идти… Хоть лес и родной, но страшно, особенно зимой, когда в лесах бродили волки. Мы жили в деревне Немойта – это была уже цивилизация. Большая бревенчатая школа, библиотека, магазин, но электричества и у нас ещё нет – только лампы светятся в окнах с шести утра… Помню ещё – на нашей реке была трёхэтажная кирпичная мельница и плотина. Здесь мы проводили основное время — и летом и зимой. Мы сколачивали плоты и на них гоняли по запруде, по реке и вирам…

Вир – водоворот, омут в озере, реке. В деревне было два вира – Большой и Малый. На Малом виру, где глубина была от метра до полутора метров, купались ребята лет до 11-12. А с 12 лет уже на страшно было плавать и купаться на Большом виру, где глубина была до трёх метров и мы купались там. А сама река! На реке мы проводили много времени – всё лето. А лето у нас начиналось со средины апреля, а заканчивалось в конце сентября. Если ты еще мал, ты плюхаешься на мелководье, поднимая радугу из брызг, измазываешь себя голубой речной глиной, чтобы потом опять смыть её в реке.

Но когда ты уже совсем взрослый (обычно лет в 6-7), ты можешь уже плавать там, где «дна нет», преодолевая течение. А можно даже переплыть реку, и чувствовать себя настоящим героем! Местных моих ровесников в деревне было достаточно много. Мы дружили. Кстати, с некоторыми, дружим до сих пор. Но друзей осталось в живых очень уж мало – многие умерли естественной смертью, кто-то погиб, но большинство – от пьянки покинули этот свет. Именно деревенские друзья научили меня делать рогатки, самострелы, поджигалки, лук со стрелами и ещё много чего.

А вот к рыбалке я как-то сам пристрастился. Отец сделал мне первую удочку из орешника, а уж потом я сам их каждый год мастерил, вырезая самые длинные и тонкие прутья из орешника, что рос на краю леса — Котово. Удочки мои всегда лежали в гараже, или под крышей сарая и были всегда наготове. А наш пруд был сразу же за огородом. Всего меньше 100 метров пройтись, и я на рыбалке. Пять минут от желания до реализации. Этот пруд был самым чистым в деревне. Днём я там купался в жаркое время, когда не хотелось идти на Большой вир. А на Большом виру собиралось в жаркое время почти всё население деревни.

Купались здесь до самой ночи. К вечерним сумеркам вода становилась совсем тёплой. «Как парное молоко», — говорили местные. Потому порыбачить здесь удавалось только рано утром. Именно здесь, на Большом виру, я поймал самую большую свою щуку – 12 килограмм, было мне тогда – 12 лет, а щука была длиной 112 сантиметров. В нашей речке было полным полно разной рыбы: щуки, плотва, голавли, язи, краснопёрки, пескари. А уж раков было столько, что я иногда за раз вылавливал их до 200 штук.

Да и раки были такие, что и омарам было завидно! Спустя много лет, уже после окончания ЛМУ, приезжая в деревню я обязательно шёл на свой пруд, вырытый еще в моем детстве экскаватором в конце нашего огорода – на нашем лужке, где я ловил небольших карасиков, солил и сушил их на чердаке нашего дома, а потом делился с друзьями, привозя из райцентра Сенно, канистру пива. Ох, как хорошо шли под пиво мои карасики. Отец регулярно покупал в рыборазводном питомнике прудовую рыбу, и запускал ее туда по мере вылова её в пруду. А первым в деревне начал разводить рыбу в пруду наш сосед – Василий Иванович Дубовец, которого все звали Василием Тёркиным.

У него были вырыты два пруда: один в конце огорода — у бани, где он брал воду, а второй – рыбный, около дороги. И хотя мой отец и Василий Иванович давно умерли, но эти пруды сохранились и по сей день. Помню безмерную радость, когда мне там попался первый золотой карась. Был он размером с ладошку, но мне он казался гигантской золотой рыбкой. Потом карась в пруду расплодился и стал клевать исправно. Правда, рос он плохо. Карась с ладонь считался гигантом. Но, преимущественно в нашем пруду, клевал карасик с полладошки. Особо клёвые места были в местах впадения в наш пруд небо

льшого ручья.

Если попадалось несколько крупных карасей с ладошку, то они шли на жарёху. Я гордо отдавал их маме. Остальные караси засаливались и сушились, так как отец любил попить пивка в субботу после баньки. Схема была отработана. Два дня в соли, на третий день под крышу на чердак. Ещё через 3-5 дней с друзьями наслаждаемся сушёно-солёными карасями. В раннем детстве уловы были не так уж и велики. Часто я вообще приходил без рыбы. Но даже если было всего несколько пустых поклёвок, ощущения были незабываемые. Мне казалось, что был просто бешеный клёв, но мне, просто, не повезло.

Кстати, в нашем пруду никто и никогда не ловил рыбу сетями. Такое в селе было негласное правило: в чужой пруд – ни ногой! На других окрестных водоёмах народ периодически появлялся с бреднями, но вот частный пруд был неприкосновенным даже в советское время. По субботам мужики брали бредень и проходили с ним по нашей речке. Брали только 2-3 ведра разной рыбы и прекращали тягать бредень. Брали обычно только самую крупную рыбу, остальную отпускали.

Такая тактика позволяла иметь в реке рыбу всегда, и она у нас не переводилась. Да и бредней в деревне было всего два – у Феди Конти и у Тёркина. Несколько мужиков тягали бредень по реке, а мы дети – носили ведра с рыбой и раками и одежду сухую для рыбаков. После обеда все вместе варили уху у реки, а взрослые рыбаки еще под уху пили самогонку или водку. В общем, наш пруд и наша речка, были образцовыми. И воспоминания детства о тех временах крепко засели в моей голове.

Когда через нашу Немойту тянули нефтепровод «Дружба», то в конце деревни строителями был вырыт огромный водоём — карьер, на случай аварийного разлива нефти. Аварий за всю жизнь (и по сей день) так и не случилось, а водоём со временем заполнило дождями, и он зарос водорослями и ивняком. Кто-то умный запустил туда рыбу – карасей и карпов, которые расплодились в водоёме в большом количестве. Когда я приезжал в отпуск после первого-второго курса, я ловил там рыбу не только на удочку, но и сетями, и сачками и даже бреднем со своими друзьями – Колей Контей и Федькой Тёркиным. Как-то однажды, еще учась в ЛМУ, после третьего курса летом со мной в мою деревню поехал мой друг – Пашка Лабутин.

Человек он был чисто городской – жил в Гатчине, ближайшие деревенские родственники у него жили где-то на Украине, а воспоминания детства его тоже тянули в деревню. Вот и поехали мы вместе поностальгировать… Отрывались мы с Пашкой в деревне по полной! Как то Паше захотелось ухи. Что не сделаешь для лучшего друга! Взяли удочки, и пошли на «мой» пруд. Просто, хотели посидеть, отдохнуть, поговорить. Но, рыба не клевала. А потом я узнал, что в нашем пруду хорошо рыбу обловили соседские ребята. А Паше очень уж хотелось порыбачить, чтобы было чего вспомнить.

И тогда, я решил сводить Пашку на своё клёвое места – карьер «Дружба», где я уже проводил время на рыбалке. И тут, как говорится, нам с Пашкой попёрло. Такого клёва у меня не было никогда в жизни. Не успевали забрасывать, как тут же начинало клевать. На удочках было по два крючка, потому не редки были двойные поклёвки, когда выдёргиваешь их воды удочку, а там сразу два карася. Правда, карась там по-прежнему не вырос и по-прежнему был размером с половину ладошки. Но, карпы были – будь здоров. Некоторые тянули до двух килограмм. Попадались даже зеркальные!

Но, это было не важно. Главное, был клёв! Бешеный клёв. Хорошо, что мы взяли под рыбу не одно из вёдер, которые всегда ставила мама у стены дома для сбора дождевой воды, а прихватили зачем-то и брезентовый большой мешок. А карась и карп всё не переставали клевать. У нас закончились червяки. Мы прямо на месте накопали свежих червей, и продолжили ловить. Червяки вскоре опять закончились, а клёв всё продолжался. Я сорвал зелёный листок с ближайшей ивы, насадил черенок листа на крючок и забросил. Тут же поймал очередного карася. Пашка последовал моему примеру.

Карась и карп клевал и на листья. Ради смеха мы забросили пустые крючки. Клюв стих. Но через полминуты и на пустой крючок попался карась. Потом ещё один. В общем, последний час мы экспериментировали с самыми невероятными приманками. Карась и карп клевал на всё. Он нас переиграл. Мы устали и сдались. 10-литровое ведро карасей и брезентовый мешок карпов, были почти полностью забиты рыбой. Полдень ещё не наступил, но мы пошли домой. Сил рыбачить больше у нас не было.

Карасей мы с Пашкой посолили, а через три дня повесили на чердак под крышу. Часть сушено-соленых карасиков Пашка забрал с собой в Гатчину, чтобы похвастаться перед друзьями нашей рыбалкой. Другую часть, после окончания отпуска, я привез в мореходку, и у нас с Пашкой всю зиму к пиву была солёно-вяленая рыбка. Всю зиму (и все последующие годы) мы часто вспоминали с Пашей эту рыбалку.

Карпов, которые были почти все с икрой, мы жарили-парили, чуть ли не каждый день. Хорошо, что отец уже в это время обзавелся холодильником «Бирюса» — благо, где было хранить рыбу. На следующее утро мы опять пошли рыбачить на то же самое мест. Клюв был вполне рядовой, ничего особенного, всё как обычно. Но, такого клёва, какой был в тот день, у меня больше никогда не было. А рыба! Это ж был деликатес! Из нашего безоблачного детства. На улице торговля шла вразвес, несли пакеты, прижимая к сердцу.

Из книжек куклам строили дома, а в коробок от спичек, что стащили, сажали майского усатого жука и листьями берёзы мы его кормили! Но незаметно уходило лето, и так же быстро юность пронеслась. И думаешь, а было ли всё это? Ведь убегают годы, не таясь… Мы повзрослели, старимся уже, записка в церкви с каждым днём длиннее. Успеть бы, помолиться о душе! Попробовать других любить сильнее… В деревне ребенок быстро учится быть самостоятельным, не теряя своей детской наивности.

Он чувствует себя полноправным членом семьи. С малых лет дети в деревне видят, как живут взрослые, как трудятся. И постепенно сами начинают делать все взрослые дела. Ну, где в городе ребенок в 7 лет узнает, как удить рыбу, как ухаживать за коровой, как подкопать картошку и испечь её в костре. Да и сам костер! Мы могли жечь костер в любое время, собираясь с друзьями где-нибудь в лесу Котово, куда часто делали вылазки с ранней весны и до глубокой осени.

Никто из взрослых не боялся, что мы спалим что-то или обожжемся. В 10 лет я уже умел варить уху и печь в костре картошку на обед, работать в огороде, ходить на рыбалку, кормить кур, свиней, мог даже доить корову и топить печку. И я не считал, что это слишком трудно для меня. Конечно, не всегда мне хотелось полоть грядки или выкидывать из хлева навоз, не очень я любил и таскать воду из колодца в баню, но я знал, что я это должен был сделать, а после работы меня всегда ждут на улице мои друзья с любимыми играми.

Мы играли целыми улицами: «Чижик», «Штандер»,», «Лапта». А наши соревнования по футболу и волейболу! Это было что-то! Ребята играют, а за них вся улица болеет. Иногда к родственникам в деревню приезжали летом городские родные — дяди и тёти. Они и привозили на отдых своих малолетних детей, которые никогда не видели коровы, лошади или индюка, например. Если кто жил в деревне у бабушки, тот знает, как сладко утром проснуться от пения птиц и аромата оладушек из русской печи.

Ты встаешь сонный и испытываешь счастье от каждого действия. Вот ты умываешься ледяной водой из рукомойника, который стоит во дворе, бабушка вытирает тебя полотенцем и приговаривает, что слишком уж внучка тощая. После этого ты идешь завтракать, а это целый ритуал! Тут тебе и оладьи с вареньем, и огурчики малосольные с картошкой из чугунка, и теплое парное молоко!

А уж после завтрака весь мир твой: можно и на велике погонять, и искупаться сходить, и полазить с друзьями по старой мельнице. Но ты оттягиваешь этот миг полной свободы и общаешься с бабушкой, слушая её воспоминания, или идешь полоскать белье в речке с бабушкой. Ах, сколько мудрости ты можешь получить от своих родных бабушек и дедушек!

Как часто помогают в жизни мне их советы и хитрости. От бабушки Марьи я узнал тайны различных трав, секреты как вырастить сад и огород, научился вязать корзинки из ивы и плести настоящие лапти, прясть на прялке куделю изо льна и даже вышивать крестиком, да еще столько – не всё и упомнишь! Смотрю я в окошко уныло, и хочется мир поменять, за стеклами дождь торопливо стучит по дороге опять. Вокруг все грязно и мрачно пусть даже и двор «золотой», там ветер гуляет печально, играет с упавшей листвой.

Горит огонек в нашей печке, он греет мне душу чуток, а я смотрю на крылечко, что мокнет под тихим дождем. Кошка Белка дремлет с котенком… Бабушка Марья пряжу прядет…Только я сижу, втихомолку наблюдая, что там за окном… Почему-то вспоминается зима в нашей деревне. Снежные сугробы вровень с забором (сейчас столько снега не выпадает), тоннели, прорытые в снегу. А сколько удовольствия, радости у нас детей было от катания на санках и коньках. Холодно, весь обмерзший, снега полно везде, а в дом идти не хочется.

И только поздно вечером, когда совсем стемнеет, разбегается вся наша компания. Забегаешь в дом, а там тепло, уютно и так хорошо, да ещё и потрескивают дрова в печке. А самое теплое воспоминание – это когда еще совсем молодые, а главное, живые мои родители. Ведь только теперь, спустя много лет понимаешь, почему в детстве было так спокойно и тепло. Потому что рядом были любящие тебя родители. Раньше в деревне практически у каждого была своя корова, а то и две. Было и большое колхозное стадо.

Пастухи в большинстве случаев были, как говорили – по очереди. Было решено на собрании, что каждая семья будет по очереди пасти коров. Я ждал нашей очереди, которая было примерно раз в месяц. Почему-то всех пастухов в деревне звали полковниками. Я стал впервые пасти коров по очереди лет в 12, а до этого мы в свою очередь кого-то нанимали в полковники.

Полковнику после пригона стада домой накрывался хороший стол с обязательно бутылкой водки или самогона, и выдавалась определённая плата деньгами – 3 или 5 рублей, не помню. С собой в поле полковнику всегда выдавался сухой паёк: хлеб, сало, колбаса, огурцы, помидоры, зелёный лук, яйца варёные, соль и бутылка литровая молока. Иногда, полковником становилась мама. Когда я уехал учиться в ЛМУ, то меня сменила на этой должности сестра Таня, а её – Люда. А вот, чтобы полковником когда-то был папа – я не помню.

А проходило это примерно так. Коров выгоняли рано утром — часов в 4-5, всех собирали в стадо и уже гнали в поле. Часам к 11 коров гнали домой, так как к этому времени оводы зверели настолько, что не давали коровам житья. Их было уже ничем не удержать – они неслись со всех ног от жалящих их кровососов в родные хлева и сараи. В обед коров доили, а часов в 16 снова выгоняли в поле до восьми-девяти вечера. Так, мы дети проходили свои деревенские университеты.

Была и другая живность в деревне — это свиньи, овцы, козы, кролики и птица – куры, гуси, утки, индюки. Некоторые жители Немойты держали даже нутрий. Всех их надо было накормить, напоить, не дать куда-то убежать… Да еще надо смотреть, чтобы волк, лиса или хорёк не передушили… А у нас один год было такое, когда хорёк, чуть ли не всех кур не отправил на тот свет. Маленьких поросят мы обычно всегда покупали в марте месяце. Так как ещё холодно в хлеву, то дома, на кухне в углу ставили садок (что то вроде клетки из дерева) и там жили поросята, пока не потеплеет.

Помню, как их кормили теплым парным молоком. Днем выпускали побегать по кухне. Вот она свобода! Поросята носились по кухне, как угорелые и визжали, как будто их уже режут… Как-то мама утром пришла из хлева после дойки коровы и плачет, а в коридоре три курицы-несушки лежат задушенные. На второй день – семь куриц задавлено, а было всего с петухом – 30. На следующий день пять кур мертвых нашли. Только, когда к нам зашел наш сосед Василий Иванович, он сказал, что у него хорёк почти всех кур перевел.

Я переловил всех кур в хлеву и перенес их в дом – в подпечье, где мы держали кур в особо холодные зимы, когда мороз был за 30 градусов. Так за три дня хорёк лишил нас половину кур-несушек. Но, вскоре хорька мы поймали в специальную ловушку, потом нашли у нас в хлеву в соломе и гнездо, где было пять детёнышей хорька, которых я утопил в реке. Хорек — очень хитер и изобретателен. Его активность приходится на ночные часы. И если он все же умудрился залезть в курятник, то на утро вы обнаружите всю свою птицу убит

ой.

Хорек слишком мал, чтобы унести добычу, поэтому он лакомится ей в курятнике. Сельских жителей, имеющих зуб на хорька, понять можно. На совести этого зверька тьма тьмущая уничтоженных стад птицы. Осторожный, умный и азартный зверь неделями может изводить живность – подворье за подворьем, ловко обходя расставленные для него ловушки. Съест за ночь одну курицу, а остальных кур оставит без головы или пустит им кровь. Не зря этого хищника называют грозой курятника.

Каждое лето у нас были цыплята. Или папа привозил с Сенно инкубаторских цыплят, или же сажали курицу на яйца, и она выводила сама своих цыплят. Маленькие, хорошенькие, желтенькие, беленькие! Я любил сам кормить их и устраивал им поилку. Утром цыплят выпускали вместе с клухой гулять во двор, а вечером загоняли в дом и сажали всех в картонную коробку или деревянный ящик. И был в один год такой случай, когда клушка (мама курица) пропала со двора и долго не объявлялась.

Но, как говорится – голод не тётка. Появилась наша клуша, когда услышала: цып-цып-цып! Прибежала откуда-то со стороны сарая нашей соседки — Анны Ивановны. Быстро поклевала зерна, хлеба, испила водицы и побежала в сторону сарая соседки. Я за ней. Клуха нырнула в кустарник и высокую траву и затихла. Когда я пролез среди зарослей, то у самого забора обнаружил гнездо с 30 яйцами, на которых сидела наша мама-курица. Я рассказал об этом маме, и мы решили клуху не трогать.

А через неделю наша мама-курица с выводком в 27 цыплят, появилась во дворе. Три яйца не вывелись, так как кладка была большая и не все яйца, видимо, не хорошо согревались. К осени все цыплята уже подросли и бегали по двору искать червячков. Но, однажды одного цыпленка утащил ястреб прямо на глазах моей младшей сестрички Людочки. Сколько детских слёз было пролито, не сосчитать. За цыплятами, ка и за другой живностью, в деревне надо постоянно смотреть!

Однажды папа решил стать пчеловодом и завел у себя в огороде три улья пчел. Он держал пчёл до самой своей смерти – 7 мая 1985 года. И каждый год у нас был свой свежий и вкусный мёд. Я не особо боялся пчёл. Особенно, но когда они роились – было страшновато. В воздухе скапливалось неимоверное количество пчёл. А их надо было огрести в раёвню и посадить вместе с молодой маткой в новый улей. Но, как мне помнится, у нас не было никогда больше пяти ульев пчел.

А после смерти отца, я продал все улья пчеловоду из соседней деревни, вместе со всеми пчелиными принадлежностями. Ожидание Нового Года — это когда папа приносил елку из леса, запах хвои и снег на ветках — волшебство какое то! Естественно, в нашем доме перед Новым годом, было традицией наряжать ёлку. А потом распаковывали коробку с шариками и наряжали. Причем наряжали всегда ёлку 31 вечером в 18 часов, когда папа и мама приходили с работы. Мы, дети, всегда так долго ждали этого дня, когда раз в году, появлялись апельсинки или мандаринки, конфеты и лимонад, а мама и папа были рядом, все дома были счастливые. Нам даже не столь и важны были сами подарки.

Но, хотеть мы их, естественно, все же желали! Дед Мороз ведь должен был нам их принести! За ёлкой в лес заранее ходил папа, а уже лет с восьми – это была моя работа и забота. Заранее, я доставал с чердака новогодние игрушки. Некоторые игрушки и по сей день есть у меня. Это на сегодня уже настоящий антиквариат. Ёлка обычно ставилась на пол в ведро с водой, а верхушка привязывалась к балке на потолке, чтобы не упасть. Всё это красиво мною и мамой наряжалось, а Таня с Людой с нетерпением ждали появление деда Мороза с подарками. Ох, какие же это ценные воспоминания…

Помню утро… 1 января. Окна все замёрзли, а на них обалденный новогодний ледяной рисунок. Я уже проснулся и слышу, как на кухне мама уже гремит чугунками, сковородками и потрескивает печка… А под ёлкой уже лежат подарки нам всем… Прибежали к ёлке и Таня с Людой. Дед мороз уже приходил, а мы проспали! Через печную трубу он к нам залез и принёс вам подарки, — говорила мама…. Разобрали мы свои подарки и побежали всё распаковывать, чтобы их посмотреть. Ой, даааа. Ностальгия сразу навалилась.

Мне тоже в детстве непонятно было, как некоторые мои одноклассники ездили с удовольствием в пионерские лагеря и даже на море! В моём представлении лето в деревне ничто не могло затмить. Только там с раннего детства можно было получить практически безграничную свободу. Лето, тепло, природа, живность всякая, куча таких же, как и ты, чумазых друзей, тысячи каких-то самых невероятных игр, занятий и идей. Тоже были и выпас деревенского стада, и прополка каких-то бесконечных грядок с бураками, и заготовка сена (нас, детей, закидывали на сеновал сено утаптывать, вот где было веселье и тренировка гимнастических и акробатических навыков!).

А в подростковом возрасте вечерне-ночные гулянья, первая любовь, первые поцелуи под звездами. Танцы в клубе!!! И ещё море всего того, что в городе под строгим присмотром родителей было невозможным и даже немыслимым. Когда у нас с Алёной появились свои дети, то мы решили, что у них тоже должно быть обязательно деревенское детство. Бабушка и дедушка души не чаяли во внуках. А на Чёрное море мы своих детей вывозили всего лишь 4-5 раз за всю жизнь.

И считаю, что это было правильно! Находясь в деревне, наши дети – Оля и Игорь, многому научились в жизни, и многое поняли, чего не дано городским детям. Моя юность и учеба в школе закончились в деревне после восьмого класса… На этой стадии жизни, моё жизненное творчество становится страстью, смыслом жизни, упоением в учебе и работе в колхозе. Но, со временем, детство и ранняя юность уходили от нас. Мы взрослели и переходили на этап зрелости. Как я скучаю по деревне, тоска в душе хоть волком вой. По той родимой стороне, где тишь, блаженство и покой.

Мне те края ночами снятся, и лес и речка и луга. Места, где аисты гнездятся, и с камышами берега. Где снег зимою, выше крыши, и от мороза дым столбом. А летом в утренней тиши, поёт луч солнца соловьём. Как я тоскую по деревне, по дому детства своего. Там где за печкой на бревне, зарубки роста моего. По тем местам, где босиком, с зелёных трав росу сбивая, я малолетним пастухом, гонялся в поле, бед не зная. Где я ведёрко с клюквой нёс, по не замёрзшему болоту.

Иль поутру, на лыжах, в лес, с отцом и дедом на охоту. Как я грущу по той деревне, где пахнет сеном с молоком. Там где наличник на окне, мы с дедом ладили вдвоём. Там где уют зимой и летом, и вкусный бабушкин пирог. И где укроет теплым светом, лишь в дом шагнёшь через порог. Где жаркий дух от русской печки, и чугунки бурля, кипят. Где кот с собакой на крылечке, в обнимку, тихо, мирно спят.

Как я скорблю по той деревне, теперь которой уже нет. Что в чистом утреннем тумане, во снах я вижу много лет… Нежелание молодежи возвращаться в деревни понятно даже чисто с бытовой точки зрения. Во время учебы в областных или районных центрах они видят, что можно жить комфортнее: не нужно дважды в день выносить ведро с помоями и до мозолей на пальцах стирать белье в тазу, таскать воду из колодца или колонки. Есть горячая вода, стиральная машина и плита, для которой не нужны ни дрова, ни газовый баллон.

Несколько лет назад, ныне уже покойная баба Маня, которая не училась в школе и, тем более, в университетах, объясняла мне простую вещь:

«Тыя, хто радзіўся ў горадзе, пра вёску не думаюць. А тыя, хто пераехаў, хутка аб ёй забываюць. А хлеб і малако на полках у магазінах не расце. Уцякуць людзі з вёскі — хто хлебам вас, гарадскіх, карміць праз 5 гадоў будзе?». Молодец баба Маня. Не в бровь, а в глаз!

Вячеслав Кисляков