ХАНДРА

У Люськи началась хандра, которая ей как бы вещала на ухо-а: «Чё, мол, городские-то вон у телевизоров сидят, а я чем хуже. Ну, не хуже, знать сиди, смотри». Так она и сделала – с утра встала, поела, что Бог послал, и к нему, к вещательному.

Смотрит час, другой, вечерний, и ночной. На другой день соседка ейная стукнула в окошко и закричала: — Люськ, ты чё, приболела, аль что?

— Выходной нонче, — ответила ей Люська, и снова на диван, перед коробкой говорящей. Правда под этот вечер спина заныла и совесть чуть прихватила. А уж когда петух с утра так начал петь, что Люське показалось, что он сердится.

Пришлось встать и покормит. И вроде бы хотела продолжать выполнять своё слово, да совесть как-то её опять заела: «А дела-то, девка, дела кто будет делать? Куры уж всё поклевали ещё вчера, собака кость всю перегрызла и лает на всех подряд, дома непорядок и тоска…».

И как совесть дошла до слова «тоска», Люська тут и спохватилась. И правда – тоска жгучая. И как там городские могут так жить. Она слетела с дивана, выключила этот говорильник и накрыла его салфеткой: «Не, не моё это дело».

И выскочив из дома, закричала курам: — Ждите, я сейчас вот. И бегом побежала к соседу Митьке, и ещё от калитки закричала: — Хорошо, что не скосил одуванчики, Мить, они мне для курей, в самый раз. И нарвав целый фартук, бросила их курам, со словами: «Не серчайте, я приболела вчерась».

Потом крикнула соседке, которую и не было в огороде видно, так, на всякий случай: — Нюр, я тута. Вечером на речку айда. — Айда, — невесть откуда отозвалась Нюрка. А тут и собака чуть не сдвинула будку, так была рада возвращению хозяйки из больничного состояния.

— Щас я, жди минутку, я те лап дам. Она вытащила из морозилки куриные лапы, залила их кипятком и они, разморозившись, торчали когтями из кастрюли. И через минут так десять этот когтистый букет красовался в собачьей кастрюле.

Ну, собака наелась и спит, куры наклевались и тоже улеглись в тенёчке, вот и всё чин-чинарём. А там и в избе – дорожки на забор, да выбить веником, полы помыть и протереть пыль, цветы нарвать в огороде（а то ж всё своё, всё есть ведь, не чета городу-то）и в вазу.

И всё сделав и убрав, Люська зарыдала, сидит на крылечке и чуть не воет: «От я дура-баба, завидую городу, а там людям не сладко, в кирпичах и блоках-то жить, в неволе и духоте».

И махнув рукой туда вот, далеко, городу, шепнула: — Простите, городские, думала что ваша жизнь это лафа, а сейчас думаю – маята. А вы приедьте к нам, ну, вот ко мне хоть приедьте. И крикнула громко. Невесть куда думаете?

Ан нет, кому надо тот и услышал: — Нюрк, идём на речку-то, я готова. — Ага, идём, Люська, — донеслось до неё невесть откуда.

Автор-Осинцева Наталья Фёдоровна.