Самое длинный мост в мире. Интересные факты обо всем.

Даньян-Куньшаньский мост в Китае  — это самый длинный в мире мост, длина которого составляет  164,8 километра. Сегодня он больше известен как Даньян-Куньшаньский виадук. Виадук соединил два города, Шанхай и Нанкин. Большая часть моста проходит над землей, только 9 км этого сооружения находятся над водой.

Даньян-Куньшаньский виадук — Самый большой мост в мире

Строить переправу начали в 2008 году. Объем работ был колоссальный, однако уже летом 2011 году мост сдали в эксплуатацию.Возводили строение более десяти тысяч человек. Причем строительство велось одновременно с двух сторон. На все работы было потрачено просто огромное количество стройматериалов, а именно 2,5 миллиона кубических метров бетона, а так же 500 тысяч тонн стали.

 Самая большой мост в мире. Интересные факты обо всем.

 

Встречай, солдат, свою Глафиру

Глафира ехала домой. Была она чистенькая, опрятная: белый платочек, завязанный под подбородком, длинное ситцевое платье и цветастый фартук с недорогими кружевами. В негнущихся натруженных пальцах лежал носовой платочек. Много лет эту одежду она берегла, — хранила в старом сундуке до особого случая. Вот и представился этот случай! Ехала Глафира не одна.

Покачиваясь в такт движению, и кутаясь в кожаный модный плащ, будто отгораживаясь от всего мира, в автобусе сидела невестка Инна. Имя это для деревни было непривычным, поэтому Глафира произносила его с уважением и трепетом, с каким относилась ко всему непонятному. Рядом сидели сыновья. Их у Глафиры и мужа Степана трое: Костя, Лёня и поскрёбыш Петька.

Другие дети тоже рождались, только умирали в младенчестве. В голодные тридцатые годы по этому поводу особо не горевали – Бог дал, Бог взял. Муж Степан отвоевал на трёх войнах. Редко и ненадолго появлялся в доме. А после его приезда ожидалось очередное прибавление. Воевал он на Финской, на Отечественной и на Японской. Был несколько раз ранен, но выжил.

Деревенские бабы завидовали Глаше. А как не завидовать, если из всех мужиков в деревне вернулись только четверо? Глафира сама не верила своему счастью. Бывало ночью проснётся, и не спит – гладит его головушку с ёжиком коротко стриженных волос: «Милый, родной мой, Стёпушка, вернулся…» Шептала она непонятно откуда взявшиеся в её заскорузлой душе ласковые слова.

Полусиротой была Глафира с раннего детства. От мачехи слова доброго никогда не слышала. И если бы научена была читать, то поняла, что разделяет судьбу свою со сказочной Золушкой. Всю тяжёлую и грязную работу по дому мачеха давала только ей. А угодить этой злюке было трудно. Воды в деревне своей не было, привозная только. Поэтому стирали на речке.

Однажды Глафира усердно отбивала от грязи деревянным вальком единственную хорошую отцовскую рубашку. Вода ледяная была, руки закоченели, не удержала молоденькая девчушка одёжку, и унесло её течение реки. Расправа была жёсткой и короткой. Мачеха вырвала из замёрзших рук Глаши валёк и ударила им падчерицу по лицу. Был слышен хруст зубов. Глафира, размывая по лицу слёзы и кровь, выбежала из дома.

Было очень больно, а больше обидно. Отец ни слова не сказал в защиту дочери. Постоял молча, потупив голову, потом резко повернулся и пошёл по своим делам. Всю ночь тогда проплакала Глафира и поняла, что делать в этом доме ей нечего. Собрала в узелок свои скромные пожитки и пошла, куда глаза глядят. Приютила её тогда одинокая бабка Прасковья из соседней деревни.

А через некоторое время жених нашёлся. Такой же, как Глафира – голь перекатная. Но Степан был парнем видным, добрым и работящим. Многие девки на него засматривались, но выбрал он себе скромную и тоже трудолюбивую Глашу. Жили они дружно. За всю совместную жизнь слова грубого друг другу не сказали. Работать устроились в колхоз за трудодни: выращивали табак, сеяли рожь, копали картошку.

А бывало за копейки на местных богатеев ишачили. Со временем Степан избу построил и завели они немудрёное хозяйство: кур немного, поросёнка. Вскоре старший сын Константин родился. Не исполнилось ему и двух лет, как в 39-м забрали Степана на фронт, на Финскую. Глафира из-за отсутствия образования совсем не разбиралась в политике и верила, что стоит русским сделать первый выстрел, как финны напугаются, тут же сдадутся и Стёпа её вернётся домой. Но от мужа долго не было вестей.

Невесела стала Глафира, часто от сына и людей прятала свои заплаканные глаза. Степан же вернулся неожиданно, словно снег на голову. Придя в себя, стал помогать по хозяйству, а там снова война, теперь уже Отечественная. Второй сынок Лёня родился слабеньким. До девяти месяцев головку свою не держал. Глафира оставляла его с малолетним Костей, которому самому нянька была нужна.

Постелет для них на печке старенький полушубок, привяжет Лёньку верёвкой к полатям, сама на работу убежит. При этом строго-настрого накажет Косте нажевать хлеба, положить его в марлю и дать маленькому, как соску. Когда возвращалась с работы, первым делом с опаской заглядывала на печь – жив или нет. Жив, слава Богу! Глазки закрыты, но дышит!

Однажды посмотрела на младшего сына, его худенькое тельце, тоненькие ножки и ручки, не сдержалась, закричала на Костю: — Ты сам, наверное, весь хлеб съедаешь! — Мамочка, родненькая, ты что!? Да я даже слюну в марлю выплюнул! – плача проговорил Константин. Глафира понимала, что не за что обидела сына, но не по злобе своей, а от безысходности. И Костя это понимал, поэтому не держал на мать зла.

Суждено было Леониду выжить! И кто бы мог подумать, что из этого худосочного заморыша вырастет настоящий солидный мужчина. И не просто какой-то трудяга, а профессор, доктор медицинских наук! Глафира очень им гордилась и относилась с особым почтением. Даже немного побаивалась его, только не знала, почему. Слишком он умным был по сравнению со своей необразованной матерью.

Видимо поэтому она других детей называла Коськой, Петькой и только к среднему уважительно и по-своему – Лёнид. Младший же Петька был единственным ребёнком, кому посчастливилось расти при отце. Он был главным помощником в семье, так как старшие разъехались. Жить бы да радоваться Глафире, что муж рядом, сыновья взрослеют, но, видно, не судьба.

На всех войнах подорвал Степан здоровье, стали сказываться ранения. Резко слёг он, а через месяц умер. Похоронили его на деревенском кладбище, на могилке поставили памятник с красной звёздочкой как настоящему солдату. Глафира осталась одна-одинёшенька. Бывало, выйдет в огород – ничего не радует. Ни цветы, ни пение птиц не радует.

Жила она в ожидание приезда сыновей: вот Коська приедет, вот Лёнид, вот Петька. Все трое звали её жить к себе, но она сопротивлялась: «Куда я вам мешаться…» Но всё-таки однажды почувствовала, что от старости немощной становится, трудно одной стало, согласилась ехать жить к Леониду в город. Квартира у него большая, комнату ей отдельную выделили.

Но места себе Глафира не находила в этих комфортных апартаментах. В каждом сне грезилась ей деревня: то соседка Варвара, придёт попросить хлеба, то дед Павел, грозящий всем ребятишкам, которые воровали у него яблоки, сломанным костылём, то муж Степан – молодой и красивый. К чему всё это снилось – разве поймёшь? В деревне можно было сходить к бабке Анисье, — она хорошо сны разгадывала.

Скучала Глаша по деревенской тишине, воздуху свежему, ветерку тёплому, что дует с реки, стрекоту кузнечиков и уханью совы, что слышится со стороны леса… А здесь, в городе что? Подойдёшь к окну – машины ездят туда-сюда, туда-сюда и шумно так! Напротив магазин с яркой вывеской «Русь», которая ночью мигает, словно пожарная машина.

Аж в комнате всё освещается. Жуть – не уснёшь! А на старух городских посмотреть – одна срамота! Накрасятся, сумочки на руки повесят, на голову шляпку нацепят, и сидят на лавочке, обсуждая каждого прохожего. И целый день так сидят. Бездельницы! Посидела как-то Глафира с такой компанией, и часа не выдержала. Рассказала она им историю про свою мачеху, но интереса это ни у кого не вызвало. «Может они не знают, что такое валёк?» — подумала она и больше с местными бабками не общалась.

Вернулась Глаша домой ждать сына с семьёй. Ходит от окна к окну, места себе не находит. Тоска одолевает. Дождалась домочадцев, а они по комнатам своим разошлись, двери закрыли – отдыхают. И не знает, чем себя занять: водопроводный кран открыть боязно, к газовой плите вообще не подходит. Книг у сына целая библиотека, а ей-то что? Читать всё равно не умеет.

Только вот телевизор немного посмотрит, но уставала от него, а иногда не понимала, о чём там толкуют. Иногда так становилось тошно, что готова была Глафира пешком идти до своей деревни Максимовка. Да как до неё дойдёш-то? Да и дом сыновья продали уже! Постепенно Глафира перестала есть, пить и совсем слегла. Леонид не зря был светилой медицины.

Сразу болезнь распознал – ностальгия. — Ничего, мама, со временем привыкнешь, – похлопал он её по плечу. Только привыкать ей вовсе не хотелось. Да и зачем? Временами Глафира впадала как бы в забытьё и начинала звать умерших родственников. Порой не узнавала, где находится. Ей казалось, что она переехала в другую деревню.

Или тревожно звала невестку: — Инна, Инна, ты валенки внеси в избу, а то вдруг унесёт кто. Болезнь развивалась стремительно. Только лекарств от неё не было. А через неделю Глафиры не стало… Сбылась её мечта: Глафира ехала домой. Её возвращению, казалось, была рада сама природа: весеннее солнце разогревало промёрзшую землю, снег таял на глазах, оголяя поля и луговины, птицы надрывно пели и перелетали с дерева на дерево.

Наконец за поворотом показалась долгожданная Максимовка. Подъехали к дому, а войти не посмели – чужой он теперь. Даже на крыльцо никто не вышел, только лоб чей-то из любопытства прильнул к прохладному стеклу. От соседнего дома в галошах, в старой фуфайке к автобусу подошла пожилая женщина. — Соседушка ты моя, Глафира! – запричитала она.

И потянулись к автобусу все жители деревни, кто знал и уважал Глашу. А солнце уже высоко стояло, согревая всех своими тёплыми весенними лучами. Впереди оставались последние метры грязной дороги. Вот и конечный путь для Глафиры. Приехали. Батюшка из соседнего села совершил обряд…

Младший сын Пётр поправил траурную ленточку на венке. Кто-то из местных поставил в изголовье горшок с цветущей геранью. Розы в деревне в это время не растут. Подошли все к столу из неструганых досок, достали водку, разлили её по стаканам. Вдовец Фёдор, который не раз предлагал одинокой Глафире быть его женой, проглотил застрявший в горле ком и сказал: — Глафира была, была… – и зарыдал, не стесняясь своих слёз.

Наконец-то ты дома! Встречай, солдат Степан, свою Глафиру! А ты, земля-матушка, принимай! Открывай, святой Пётр, ворота!