Фестиваль по робототехнике «Роботрон» Робототехника — это просто? Да, это просто
Конкурс детского и молодежного творчества в области хореографиии вокала «СЕРЕБРЯНЫЙ ДЕЛЬФИН».
«Римские каникулы» театр-студии танца «КРиС»
«Римские каникулы» театр-студии танца «КРиС»
«Римские каникулы» театр-студии танца «КРиС»
Международный фестиваль хореографического искусства «Северная столица».
Чемионат города по авиамодельному спорту.
конкурс детского и молодежного творчества в области хореографии. греция.
Фестиваль искусства танца «Царскосельская весна».
Спортивный клуб «Контакт» районного подросткового центра «Пушкинец»
Международный детский фестиваль-конкурс «Созопольские звёзды-2013»
[1] [2]
Степан Корнеевич, чудик деревенский
Все мы чудики по жизни, правда, одни, в большей степени, другие, в меньшей. Но, иной раз, или сам, или кто-то другой, такое отчебучит, что потом только диву даешься. Ни хрена, себе, да такого и быть не могло, а вот возьми, да и случилось. Ну ладно бы, по пьяни, а то ведь казусы случаются и совсем на ровном месте и вроде на трезвую голову.
Жил в небольшом селе, мужик один. Совсем небольшого роста, но коренастый, с широким, добрым лицом, этакого сказочника и годиков ему в ту пору было уже немало. На артиста Михаила Пуговкина чем то смахивал. Таких мужиков в деревне вообще-то хоть пруд пруди, но Степан Корнеевич, а попросту Корнеич, стоял среди них особняком.
Шуток-прибауток, занимательных историй, знал, кажись, бесчисленное количество. Но самое главное его достоинство – это давать людям советы. Не важно, в каких областях. В какой области попросят, в той и ответ получат. И ведь что интересно, он так умел расположить к себе собеседника, так убедительно ему присоветовать, что тот безоговорочно следовал его рекомендациям.
— Привет, Корнеич, ты куда путь держишь? Чегой-то в телеге, то под сеном, прячешь?
— Тпрруу! И тебе не хворать. А под сеном у меня лёд. С зимы припас ишшо.
— На кой хрен лёд то сдался тебе?
— Не мне, милок, не мне. Добрым людям предлагаю. Вишь, какая жара на улице. А холодильников то нет у людей, вот и обкладывают им хучь мясо, хучь молоко. Всё дольше сохранится. Тебе, случаем, не надо? Совсем недорого продаю.
— Ну ты и жучара, Корнеич! Хотя, может и взаправду, доброе дело делаешь людям. Ведь никто больше и не допёр в деревне, что и на льду можно деньги делать. Я ведь тебя, Корнеич, вот почему остановил. Совет мне твой нужен.
— Давай, говори быстрей. А то у меня товар то, под сеном, чай, тает. Убытки несу.
— Беда у меня, Корнеич, просто беда! Ты же знаешь, какая у меня супружница. Пила-“стахановка”, с тупыми зубьями. Пилит и пилит с утра до ночи.
— Погодь, погодь, милок. Для интересу своего спрошу, а почему зубья то у пилы ейной тупые?
— Ты что, Корнеич, тоже совсем тупой или только прикидываешься? Тупыми зубьями, мясо то больнее рвать, небось.
— Ну, не серчай. Рассказывай дальше.
— Так вот. А недавно в моей хате появилась и вторая пила, у которой зубья, кажись, не только тупые, а совсем нарастопырку.
— Батюшки, свет! Боюсь даже, и спросить, откуда вторая-то пила появилась, да и не разведенная ишшо.
— Откуль знаешь, что не разведенная? Тьфу ты, он про развод пилы гуторит, а я то чо подумать успел. Теща моя, ненаглядная, прости господи, Корнеич, на подмогу, к дочери с запада приехала. Вот они теперича двумя “стахановками” и понужают меня с утра до ночи. Силов нет моих никаких, одна надёжа на тебя, Корнеич. Советуй, как бедному крестьянину шкуру бы свою спасти, пока совсем не изгрызли.
— Ну, что я тебе, мил человек, скажу. Случай твой тяжелый, но совсем не смертельный. Спасу я тебя от твоей тёщи. И будет тебе, твоё и ее исцеление, стоить всего одну бутылку беленькой.
— Корнеич, дорогой мой, да не вопрос, хучь две. Говори быстрей.
— Значица так. Нужно немного стекловаты. Если у тебя её нет, приходи ко мне. Как только теща твоя выйдет из дома, ты аккуратненько и потруси стекловату на ее простынь. Самую малость. Смотри, не переборщи только.
А утречком, когда она начнет жаловаться, обязательно говори ей, что во всём виноват климат здешний. Мол, у тещи моего знакомого, точно так же было. А уехала обратно домой, всё и прекратилось. Повторяй так несколько раз. Понял? Ну, покамест, не будет результата, можешь не ходить ко мне с расчетом.
Прошла неделя, а может и две. Корнеич уже и забывать стал про свой совет, что давал жертве двух любительниц, пилить мужика по живому, как тот сам нагрянул к нему в его избенку. В руке он держал обещанную расплату.
— Корнеич, дорогой, мой! Кто бы только знал, как ты меня выручил тем советом. Мне и самому было интересно, что из этого получится, думал, может, Корнеич так решил подшутковать надо мной. Но когда я услышал утром тёщины причитания, которая враз забыла и про пилу и зятя своего, когда увидел ее исчесанное, напрочь, красное тело, то от жалости к ней, чуть не забыл сказать про неподходящий для ее организма наш климат.
На три ночи только и хватило моей тёщи. Утречком, на рейсовом автобусе укатила, даже не попрощалась с зятем любимым. Зато с места сразу письмо написала, что, мол, правильно ты, зятек мой дорогой, присоветовал мне. Что нужно срочно уезжать. Как рукой сразу всё сняло, и сыпь и зуд.
Вот такой он, один из многочисленных советов нашего деревенского гуру, действенный, но садистский, но, слава богу, не смертельный. А бывали случаи и посерьезней.
— Корнеич, на тебя одна надежда! Врачи из больницы тещу выписали, сказали, ничем помочь уже не можем. Не надо мучить ее, пусть дома конца своего ожидает. Слышал, у тебя снадобье какое-то есть, выручай, может, полегчает. Стонет уж больно громко и жалостно.
— Есть. Но это снадобье — яд гольный. По ложке в день. Может и поможет.
Назавтра мужик с пузырьком прибегает обратно.
— Корнеич! Забирай обратно отраву свою. Померла старуха. Правда, перед смертью, успел ей в рот ложку твоего снадобья влить.
— А каким размером ложка то твоя была?
— Ну, как, какая, столовая, конечно.
— Язви тебя, в шары, то! Так и знал! Совсем забыл тебе вчерась сказать, что по чайной ложке надобно было.
Ну что тут можно комментировать? Врачебная ошибка знахаря нашего налицо. Ладно, что старушка уже сама была готова отправиться в неблизкий путь. Может, помогли ей мужички поскорее убраться, а может и взаправду срок пришел.
А еще Степан Корнеич страсть любил поблажить. Как говорится, хлебом не корми, нашего Корнеича, дай только эту блажь наружу выплеснуть.
Периодически, с завидным постоянством, в любое время года, нашему мужичку необходимо было провести пеший обход деревни. Конечно же, в ночное время. Желательно, во второй половине этой ночи, когда, притомившиеся за день, люди, только-только начинали сладко засыпать.
А тут и он – не дремлющий разрушитель этих сновидений, наш Степан Корнеич. Жил наш чудик в самом, что ни на есть, нижнем краю деревни, а его обходы таинственным образом, начинались всегда только с верхнего края.
Проверено неоднократно – против течения или против шерсти, он походы свои ночные никогда не устраивал. Упаси бог – только с верхнего края. А вот как он себя доставлял к месту старта и в одной и той же кондиции – большая загадка и по сей день.
Всегда в надлежащей форме, то бишь, пьяненький, но не совсем, иначе до финиша можно и не дойти, а ночевать в чужих домах Корнеичу сроду не приходилось.
И вот в ночном, деревенском небе, вперемежку с лаем разбуженных собак, раздается его коронное, то ли, песни, то ли, частушки начало:
— Эх, запевай, срослась до пупа, ягодиночка моя!
Это значит, что Степан Корнеич, начал своё ночное рандеву. Это значит, молите бога, чтобы ночной гость миновал вашу хату, хотя молитвы ваши, вам вряд ли помогут, потому как все деревенские собаки, как и их хозяева, оченно хорошо знали этого ночного гостя. Поэтому, тявкнув пару раз для приличия, чтоб хозяев разбудить, собаки прячутся обратно в свои теплые будки.
Отсутствие света в доме и накинутый крючок на входную дверь, нисколько не смущают непрошенного гостя. И свет зажгут, и крючок откинут со двери.
Корнеич, мужик безобидный, поэтому в деревне у него нет ни недругов, тем паче, врагов. Двери открывают все. Переполошив весь дом, чтоб все проснулись в нем, от мала до велика, поклявшись в любви и верности к хозяину и хозяйке, и если повезет, хлопнув стакашек пивца на дорожку, Степан Корнеич вываливается на улицу. Не забыв троекратно расцеловаться с “радостным и гостеприимным” хозяином.
Конечно, рад хозяин, что живет в верхнем краю и для него уже всё закончилось. А если бы жил, не дай бог, в середине или ближе к нижнему краю деревни.
Ночью в деревне слышимость хорошая, особенно летом, когда из окон вынуты вторые, зимние рамы. По громкому пению Корнеича, у ягодиночки которого, где-то, и что-то срослось, по лаю собак, постепенно приближающего, становится ясно, что можно не ложиться.
Чудаки, некоторые сельчане, они думают, что выключив свет и быстро юркнув под одеяла, тем самым убедят Корнеича пропустить их дом. Дудки! Это мы уже проходили. Будем долго стучать, попутно будя соседей, если уже уснули.
И ведь не ради выпивки Степан Корнеич делает такие обходы, подают ему стакан-другой пивца алтайского, скорей всего, чтобы, побыстрее, спровадить. А у мужика видать сложился вот такой своеобразный вид общения с земляками. Фишка, значит, по современному,
Фу! Наконец-то до дома своего дошел. Устал. Есть еще время и самому вздремнуть, а то из-за “гостей этих назойливых” и выспаться, как следует, не придется.
На следующий день в деревню хоть не показывайся. На каждом шагу, каждый встречный-поперечный, тебе такого про тебя расскажет! Мама, не горюй!
Оказывается, Корнеич, назавтра абсолютно не помнит, что он ночью вытворял. Когда ему об этом рассказывают, он, то головой своей, сокрушенно качает, то под мышку ее спрячет, то извиняться невпопад начнет, костеря себя самыми нелестными эпитетами. Иной раз, осыпая бранью себя, прямо скажем, за дело.
— Ты вот скажи, Степан Корнеич, зачем ты упёр с собой из сенок мешочек с пельменями. Утром хватилась сварить, а их и след простыл.
— Да милая, ты моя! То-то я смотрю, чей это мешочек беленький с пельменями на веранде лежит. Христа ради, прости. Знать не ведал, что творил. Счас, сбегаю, принесу их домой тебе.
— Да я что, не знаю, что-ли, какой вор из тебя. Не ведал, что и творил. Ладно, принесешь, когда путь в наши края будет.
Вслед женщине еще долго несутся извинения и причитания незадачливого любителя, замороженных пельменей, с угрозами в свой адрес, немедленно прекратить брать в рот, ее родимую. И с ночными вылазками пора завязывать. От греха подальше. Но это, как мы знаем, совсем ненадолго, самобичевание это.
Вот вы и узнали, совсем чуть-чуть, об одном из деревенских чудиков прошлого столетия. Их у нас тогда дивно было, сейчас, может, и перевелись все, врать не буду, не ведаю. А жаль, если перевелись, с ними жить было гораздо веселее.
Владимир Игнатьевич Черданцев