Я уехал в Магадан
Лучшие песни Владимира Высоцкого
Ты думаешь, что мне — не по годам,
Я очень редко раскрываю душу.
Я расскажу тебе про Магадан
Слушай!
Как я видел Нагайскую бухту,
Да тракты,
Улетел я туда не с бухты-
Барахты.
Однажды я уехал в Магадан,
Я от себя бежал, как от чахотки.
Я сразу там напился вдрабадан
Водки!
Но я видел Нагайскую бухту
Да тракты,
Улетел я туда не с бухты-
Барахты.
За мной летели слухи по следам,
Опережая самолет и вьюгу.
Я все-таки уехал в Магадан
К другу!
И я видел Нагайскую бухту
Да тракты.
Улетел я туда не с бухты-
Барахты.
Я повода врагам своим не дал,
Не взрезал вену, не порвал аорту.
Я взял да как уехал в Магадан,
К черту!
Я увидел Нагайскую бухту
Да тракты.
Улетел я туда не с бухты-
Барахты.
Я, правда, здесь оставил много дам,
Писали мне, все ваши дамы биты.
Ну что ж — а я уехал в Магадан-
Квиты!
И я видел Нагайскую бухту
Да тракты.
Улетел я туда не с бухты-
Барахты.
Когда подходит дело к холодам,
Пусть это далеко, да и накладно.
Могу уехать к другу в Магадан —
Ладно!
Ты не видел Нагайской бухту —
Дурак ты!
Улетел я туда не с бухты-
Барахты.
Все песни Владимира Высоцкого
Свекруха
Свекровь у Валентины была, мягко говоря, не самым приятным человеком. Причём абсолютно объективно, а вовсе не потому, что взаимоотношения свекрови и невестки являются чуть ли не повсеместно притчей во языцех. И даже не потому, что жили они все на общей территории, в одной квартире с матерью мужа, а просто в силу того, что так оно и было. Угрюмая, замкнутая, прижимистая, Мария Степановна и внешне выглядела так, словно являлась продолжением своего внутреннего содержания
. Худая и жилистая, с характерными, глубокими морщинами, сообщающие прежде всяких слов о её неуживчивом характере и суровом, нелюдимом нраве. Одна морщинистая складка вертикальной скважиной разрезала её лоб пополам, две другие брали своё начало от крыльев носа и неровными, рыхлыми отрезками, тянули за собой вниз края бесцветных, почти всегда плотно сжатых губ и исчезали где-то под слегка выдающимся, прямоугольным подбородком.
О том, чтобы съехать на квартиру, не могло быть и речи. Это сейчас и материнский капитал, и относительно доступное жильё в пригородах, а тогда двадцать лет назад, об этом даже мечтать никому не приходило в голову… Откуда лишние деньги у двух вчерашних студентов, а ныне начинающих бюджетников от образования с минимальным окладом труда? Хотя поначалу, устав от бесконечного брюзжания и мелочных придирок Марии Степановны, Валя раз или два после семейных сцен, принималась на поиски съёмного жилья и один раз они действительно ушли на квартиру, хотя мужа перспектива обитать на конце города в полутёмной, сырой времянке отчего-то не слишком привлекала.
— Да лучше так! — кипятилась Валя, разогревая на безжалостно коптящем баллонном газе какой-то немудрёный ужин, — Чем без конца выслушивать от твоей матери, что я неумеха и белоручка. — Мама никогда так тебя не называла, — хмуро отвечал муж. — Может, не прямо, конечно, но косвенно давала понять именно это, — заводилась Валя, — кому понравится, если его всё время поучают, да ещё таким менторским, назидательным тоном? Моя мама хоть раз тыкала тебя носом в твои недочёты или ошибки? — Что плохого в том, что моя мать подсказывала тебе что-то по хозяйству? — начинал в свою очередь возмущаться муж,
— Прости, конечно, но ты ведь действительно почти ничего не умела. Почему-то твоей замечательной мамочке ни разу не пришло в голову, что девушке всё же желательно научиться готовить, хотя бы самые простые блюда… И этим вынуждена была заниматься моя… Ну, извини, что она при этом не рассыпалась в комплиментах, улыбках и похвале твоим несравненным блистательным качествам…
Дальше такие диалоги обычно развивались в одном из двух направлений: либо в бурное выяснение отношений, с взаимными упрёками и хлопаньем ни в чём не повинной двери или в уход, всегда неизменно со стороны Вали в глухую оборону, состоящую из тяжёлого, плотного молчания. Она облачалась в молчание, как в некую броню, и становилась далека и недоступна, как одинокий мыс в холодном и неприветливом море. Этого Сергей, муж, просто не выносил. Такое состояние было намного хуже, чем если бы он был просто один.
Такая тишина напоминала удушливый покой склепа. Уж лучше шумная, но живая ссора. И через некоторое время, Сергей примиряющим тоном начинал рассказывать, что его мать — самая старшая из шести детей, после неожиданной и трагичной смерти собственной матери, стала для всей семьи, по сути, единственной надеждой и опорой. Даже для растерявшегося и опустившего по началу руки отца. Не допустила, чтобы её братьев и сестёр определили в интернаты и тем самым разлучили.
Обо всех заботилась, все они выучились, в люди вышли. Самая младшая — Ниночка, родившаяся, когда Марии было тринадцать лет, всю жизнь называет её мамой, а не сестрой, поскольку родной матери не помнит. Вышла замуж Мария, уже почти в тридцать, когда все, кроме Ниночки уже определились. За вдовца, человека много старше себя, но надёжного и любящего.
— Это был мой отец, — рассказывал Сергей, — которого я помню уже глубоко больным и очень пожилым человеком. Десять лет мать ухаживала за лежачим отцом, до самой его смерти. И никогда не переставала помогать братьям и сёстрам. Валя знала, что всё это так, вспомнила с улыбкой дородную с громким, раскатистым голосом Нину Степановну, многодетную мать семейства, нежно обращавшуюся к грозной Валиной свекрухе — мама Маша , в которой очень трудно было разглядеть ту маленькую, испуганную Ниночку, так рано лишившуюся матери.
Знала и то, что мужу нелегко это рассказывать ей, в который раз являясь инициатором примирения, всё с новыми, неизвестными до сих пор подробностями. И она была ему благодарна за это. После таких откровений, Валентина часто думала, а она смогла бы вот так вести себя по отношению к своим брату и сестре? Но ответ, как-то терялся, ускользал от неё, вместо него появлялись какие-то отвлечённые мысли, воспоминания, ощущения.
Например, Валя думала, что они ведь родные только по матери, а это большая разница. Хотя сама себе тут же противоречила: не такая уж и большая. Потом вспоминала тот жгучий стыд, когда она шестнадцатилетняя узнала, что у неё скоро будет братик и сестричка, потому что мама и её молодой, весёлый муж, Валин отчим, ждут двойню. Валя помнила, как две недели после этой новости не ходила в школу, и у неё на самом деле наблюдалось что-то вроде небольшой лихорадки.
Так проявляло себя то стыдное, запретное, слишком интимное, что больше не желало оставаться лишь в рамках их семьи. Оно скоро выйдет на поверхность из укромного, тёмного уголка, где скрывалось до поры, потому как растёт, увеличивается и требует отдельного места, большего внимания и признания самого факта своего существования. Странно, даже если бы квартира её матери была больше на несколько комнат, она почти уверена, что ей бы даже не пришло в голову жить со своим мужем у неё. Никогда.
В материнской лёгкости и беспечности, привлекающей на первых порах, открытости и радушии, отчетливо сквозило, особенно в последнее время, совершенно неприкрытая отстранённость и равнодушие. Странно, почему-то она раньше этого не замечала, хотя уйти из родительского дома хотелось всегда. И это несмотря на кажущееся таким искренним участие матери и её готовность к принятию, не взирая на доброжелательное остроумие её молодого мужа и общую приподнято-оптимистическую атмосферу дома. Это утомляло, это было похоже на безмерно затянувшийся и странный праздник.
Где все рады друг другу, но без обременения и ненужных проблем. От них отмахивались, от них избавлялись с помощью неистребимого юмора и элементарного обесценивания ситуации. К ним было приятно приходить в гости. И то ненадолго. Теперь Валя понимала, почему все подружки предпочитали собираться у неё и так восхищались её матерью. Её привлекательностью, лучезарной улыбкой и абсолютной демократичностью. Раньше она этого не замечала, потому, как и сама жила в такой атмосфере.
Человек, работающий в кондитерском цеху, через какое-то время прекращает обращать внимание на запах и становится равнодушен к выпускаемой продукции. В той времянке они прожили восемь месяцев, и вернулись к Марии Степановне за месяц до рождения Тёмочки. И всё началось сначала. Только ещё хуже. Теперь свекруха брала с них квартирную плату. Умеренную весьма, но всё же. Валя очень обижалась. Сёстрам и братьям помогала столько лет, а им не может? Не стыдно ли с единственного сына, у которого жена и новорожденный ребёнок, требовать деньги?
Помимо этого, в хозяйстве была введена тотальная экономия, и вёлся строгий учёт. Во всём и всего. Через полтора года, Валя вышла на работу, так как на одну зарплату жить было очень сложно, да ещё и в том экономическом режиме, за которым зорко следила свекруха и который распространялся на все сферы их жизни. С внуком стала сидеть Мария Степановна. Услуги няни также были оговорены и оплачивались отдельно. Возмущению Вали не было предела. Её подруги и коллеги были убеждены, что свекровь Валентины — это порождение ада и искренне ей сочувствовали.
— Мы платим буквально за всё, — рассказывала Валя, — только она закупает продукты, потому что знает лучше, где это нужно делать… Вместо того, чтобы отдохнуть в Турции, муж отдал эти деньги своей маме на целый год, чтобы она положила их под какой-то там выгодный процент, вы представляете? — Тогда какой смысл жить в её квартире, — резонно замечал кто-то, — если вы всё равно за всё платите? — Муж и слышать не хочет о съёмном жилье, — вздыхала Валя, — и потом сын всё-таки с бабушкой родной, здесь я как раз спокойна, Тёму она очень любит…
Окончательно Валентина заподозрила свекруху в связи с сатаной, когда забеременела вторым ребёнком и собралась на аборт. Ну а какие ещё варианты, когда седьмой год живут и никаких пока сдвигов в материальном или жилищном вопросе не наблюдается? — Не делай этого, — вдруг сказала свекровь ей накануне вечером. Валя догадалась, что муж рассказал матери и о её положении и о выходе из него, которое она приняла единолично. Валентина разозлилась не на шутку. И ледяным тоном попросила Марию Степановну сделать великое одолжение и хотя бы такие решения оставить на их усмотрение.
— Не делай, — упрямо качнула головой та, — пожалеешь потом… Валя, наливаясь пунцовым цветом, набрала в грудь воздуха и демонстративно скрылась в комнате. — Нет, ну надо же, — с возмущением выговаривала она мужу, — даже сюда лезет… Наверное, уже подсчитала, сколько потребует с нас за двоих… … Потом Валентине было очень стыдно. Она вспомнила, как ненавидела свекровь, упрекала её в жадности, скопидомстве, нечистоплотном и мелочном желании заработать на них…
В тот же вечер, час спустя Мария Степановна сообщила, что ей удалось за несколько лет накопить с их, безусловно, помощью некоторую сумму. И если эти деньги добавить к тем сбережениям, что у неё есть, их вполне хватит на покупку квартиры. Их квартиры: светлой, удобной и достаточно просторной для семьи с двумя детьми. Она выразительно посмотрела на них. Сын, невестка и даже шестилетний Артём стояли, по-прежнему, не двигаясь и не произнося ни слова:
— Хотела дождаться семилетия со дня вашей свадьбы, — пояснила она, — и сообщить об этом более торжественно, но тут такое дело… Обещайте, по крайней мере, подумать, — мягко дотронулась она до Валиного плеча, прежде чем выйти из комнаты. — Конечно, — ошарашено ответил Сергей. — Мария Степановна, — окликнула женщину Валя, — спасибо вам… Голос предательски задрожал, и она схватила мужа за руку, чтобы не расплакаться.
— И простите меня, — прошептала она, пока тёплая волна, смешанная из стыда, восторга, удивления и дикой, неудержимой радости окатила её всю, сконцентрировавшись где-то внизу живота, где крошечным, но самым чудесным из всех чудес света, билась в ней новая жизнь…
Автор : Лариса Порхун