Бабка надвое сказала

Первым пришёл мой брат поздравить с рождением дочери, принёс игрушки-погремушки, посмотрел на малышку:  

  – Красавица! – ушёл. Не успела закрыться дверь, звонок. Приехали с подарками сёстры мужа и свекровь. Скинув пальтишко и платок, Устинья Афанасьевна бегуниной в нашу комнату, что-то пошептала, молясь над колыбелькой, протянула мне пятьдесят рублей.  

   – Бери, сношка, бери. Дочку в колыбельку, приданное в коробейку, – и в ванную стирать пелёнки.      Мама вызвала меня в кухню:  

   – Золовкам ребенка не показывай, нельзя чужим смотреть на младенца, сглазят…      Я дословно передала это мужу. Он возмутился:  

   – Значит мои сёстры чужие, а твой брат нет? – Прав. Сёстры посмотрели на малышку, похвалили, уехали, свекровь осталась.                

     Бабушки сидят на кухне, пьют чай.      – Малышку назовём Леночкой, – настаивает моя мама. – Хорошее имя, красивое.    

  – Кака така Лена? – не соглашается Устинья Афанасьевна. – Ленов развелось, что червей под коровьей лепёшкой. Пусть будет Наталья в честь моей свекровки. Хорошая была баба, добрая, работящая. Они спорят, мы с мужем перемигиваемся, мы давно выбрали имя.  

   Заплакала дочь, бабки, толкаясь, кинулись к нам в комнату. Володя встал на пути:      – Мамы, мы сами управимся.      Пока я перепелёнывала дочку, муж настроил магнитофон, что получил от моих родителей месяц назад на своё двадцатилетие, и записал плач ребёнка.  

   Я покормила девочку, наевшись, она заснула.      – Давай прослушаем запись, – предложил Володя и включил магнитофон. На всю квартиру раздался громкий плач ребёнка. Из кухни выскочила Устинья Афанасьевна:    

  – Изверги, тама детё плачет, они тута сидять…– она вбежала в нашу комнату, через минуту вышла обескураженная.  – Спит ангелок… – и вернулась на кухню.  

   – Давай ещё раз разыграем маму, – снова раздался плач. Дальше всё повторилось точь-в-точь. – Мама, это я записал плач на магнитофон. – Свекровь подошла к Володе, заглянула ему через плечо, подождала, пока он снова включил запись, отшатнулась:  

   – Страм какой, над маткой надсмехаешься, раз я необразованная, значится дура-дурой. Ничо, мы люди простые, не гордые. Енто ты со своей Ралиской больно грамотные. Дочь бы хоть пожалели: услышит плач, напужается…– Володя обнял её за плечи, поцеловал, Устинья Афанасьевна успокоилась.    

  Сидим втроём на кухне, пьём чай с вареньем из лесных ягод, которое привезла свекровь.      Папа читает книгу. Мама стелет диван для гостьи.      – Ралисонька, я думала ты позже родишь? – уставилась на меня свекруха.  

   – Я родила на месяц раньше. – Та наморщила лоб:      – Енто ты её восьмимесячной родила?      – Да, но у дочки нормальный вес, рост… – Устинья Афанасьевна посмотрела на меня с состраданием…      – Горемычная моя! Ты душой к дочери не привязывайся, не жиличка она на белом свете, не жиличка…      – Мама, ты что говоришь? Зачем нас пугаешь, – перебил её Володя.  

   – Молчи сынок, умный молчит, дурак говорит. Восьмимесячных бог любит, к себе берёт. Даёт им срок месяц, год, пять, всё одно не жильцы они на белом свете. – Я побледнела. 

     Володя взял мою ладонь, погладил, повернулся к свекрови.      – Предрассудки это, теперь не те времена, когда верили во всякую чушь.  

   – Не спорь с матерью, – отрубила Устинья Афанасьевна, – молод истчо матке указывать. Думаешь подженился, умный стал. От твово ума, можно сойти с ума. – Ты не переживай, сношка, доченька твоя ангел безгрешный, бог ей около себя местечко подыщет.

– У меня выступили слёзы, свекровь не унимается. – Я понимаю, трудно деток терять, сама потеряла. И лягушке её головастик – луч солнца. Смирись, девка, смирись. На всё воля божья…– Она меня широко перекрестила.      Не знаю, чем бы закончился этот разговор, но в кухню зашла моя мама:      – Сватья, иди, ложись, я тебе постелила…  

     Я потеряла покой. Стоило дочери заболеть, а болела она часто, я вспоминала пророчество свекрови и меня охватывал ужас.  

   Так продолжалось четыре года. Завтра у дочери день рождения. Я задремала. Ясно вижу тётю Полю, сестру покойного дедушки. Я с ней встречалась пару раз в жизни и никогда о ней не вспоминала. Тётя Поля уселась на краешек кровати:  

   – Ларисонька, я попрощаться пришла. Сегодня я умру. У меня нет детей, мне некого оберегать. С этого дня я стану ангелом-хранителем для твоей дочери, её заступницей перед богом. Не бойся за неё – тётя Поля растворилась в темноте. Я провела ладошкой по краешку кровати – никого.  

   Едва дождавшись утра, я побежала к маме.      – Мамочка, тётя Поля умерла. – Подкрашиваясь перед зеркалом, мама перебила меня:    

  – Я тороплюсь, а ты ерунду несёшь. Иди, готовь внучке завтрак, у неё между прочим день рождения, а у тебя ещё масса дел.      После обеда нам принесли телеграмму, в которой сообщалось, что ночью умерла тётя Поля.  

   С тех самых пор я перестала бояться за дочь, а она стала реже болеть.

Лора Рай