Лучшие песни Владимира Высоцкого
Текст песни Вооружен и очень опасен
Запоминайте, приметы это суета,
Стреляйте в черного кота,
Но плюнуть трижды никогда не забывайте.
И не дрожите, молясь, вы можете всегда
Уйти от Страшного суда, а вот от пули, господа, не убежите.
Кто там крадется вдоль стены, всегда в тени и со спины
Его шаги едва слышны, остерегитесь.
Он врал, что истина в вине, кто доверял ему вполне
Уже упал с ножом в спине, поберегитесь.
За маской не узнать лица, в глазах по девять грамм свинца,
Расчет его точен и ясен, он не полезет на рожон,
Он до зубов вооружен и очень, очень опасен.
Не доверяйте ему ни тайн своих, ни снов,
Не говорите лишних слов
Под пули зря своих голов не подставляйте.
Гниль и болото произвели его на свет
Неважно прав ты или нет
Он в ход пускает пистолет с пол-оборота.
Он жаден, зол, хитер, труслив, когда он пьет, тогда слезлив,
Циничен он и не брезглив «Когда и сколько»
Сегодня я, а завтра ты, нас уберут без суеты.
Зрачки его черны, пусты как дула кольта.
За маской не узнать лица,
В глазах по девять грамм свинца,
Расчет его точен и ясен. Он не полезет на рожон,
Он до зубов вооружен и очень, очень опасен.
Все песни Владимира Высоцкого
НА КАРТОШКУ
Кто жил при «советах», помнит, что значит поехать на картошку. Ездили студенты, солдаты, курсанты, школьники и другие «не крестьяне». Будучи школьниками, мы с классом частенько туда ездили, а учился я с 1979 по 1989 годы. Бывало, нас очень долго эксплуатировали и мы ездили не неделю и не две, а месяц с лишним. Куда делись крестьяне, неужели всех большевики раскулачили, перестреляли, пересажали, а оставшихся отучили работать и залили дешевой водкой?
Однажды в 5 классе нас вот так долго возили в колхозы, уже порядком все устали и даже двоечникам хотелось уже посидеть за партой в теплом помещении и по-человечески покушать в столовой, но нас в очередной раз загнали туда, «куда Макар телят не гонял». Нет, если в меру, то мы любили на природу съездить, поработать, съесть припасы, заготовленные мамами, и под магнитофон (кассетный), с которого ласково пели дискогруппы, ехать себе по просторам родного края, любуясь прекрасной порой, «очей очарованьем».
Но вот переборы случались, а мы все-таки дети и на дворе не военное и даже не послевоенное время, в магазинах все необходимое более или менее было, еда то уж точно была, и картошка в том числе. Дефицит в других товарах и продуктах был. Особенно тяжело мне давался сбор кормовой свеклы. Высоченная, выше меня и тяжелая, как ее выколупывать из земли?
Показали, что надо ногой выбивать и укладывать плодом внутрь, а листьями наружу. Но тяжело было все-таки, я даже к себе прижимал эту свеклу, чтобы донести до места сбора, от этого у меня на куртке на уровне живота оставался характерный след, как от грязного мячика, помню, старшеклассники по этому поводу уважительно отозвались, что вот, мол, парень как трудился, не щадя живота своего. В тот день нас очередной раз «загнали за город» в прямом смысле, ибо учился я в городе. Мы тогда в 5 классе были. До обеда мы с ребятами работали, как всегда, а потом объявили перерыв.
Мы с Артуром — моим одноклассником — пришли к автобусной остановке и там перекусили. Обычно мамы давали нам с собой бутерброды с плавлеными сырками, вареные яйца, зеленый огурчик, термос с чаем. После обеда выглянуло солнце, стало тепло и хорошо, рядом с остановкой был пруд и в нем плавали уточки. Мы с Артуром оставшийся от обеда хлебушек уткам и скормили. Было интересно, нам, городским, такие приключения в диковинку. Мне сразу деревенька моя вспомнилась.
Я уже точно не помню, но кто-то сказал, что после обеда работы не будет и скоро поедем обратно, поэтому мы не возвращались в поле и ждали остальных. Но что-то долго все не шли. Потом пришли к остановке наши самые хулиганистые ребята и со смешком так объявили, что учительница Людмила Петровна объявила, что те, кто не работал после обеда, пойдут домой пешком! Это прозвучало страшно, ибо до дома около 20 км!
Сначала мы с Артуром не поверили, надеялись, что может ребята шутят или учителя передумают. Но вот вырулила и сама тетя Люда — учитель рисования и черчения, не имевшая образования, а еще только учившаяся на педагога, но в силу природного дара — красиво рисовать, уже вовсю преподававшая нам. Эта тетя подтвердила слова ребят и «заботливо» подсказала, что лучше идти сейчас, не тратя времени, чтобы до заката успеть домой. Мы пошли. Дошли до перекрестка и стали вспоминать куда идти, чтобы в город попасть.
Тут тракторист ехал, и мы спросили у него, он махнул рукой на север и, сочувственно посмотрев на нас, поехал работать в другую сторону. Идти было затруднительно от того, что мы все были в резиновых сапогах, а, как назло, погода улучшилась и даже становилось жарковато, а мы были в куртках, т.к. с утра было и прохладно и вообще, мы же в поле работали — там то ветер, а то и дождь. Лучше теплее одеться.
А сейчас нам эта одежда мешала и деть ее было не куда. На дворе, напомню, 1984 год, мобилы нет, позвонить нет возможности, денег на такси ни у кого не было, какое такси тогда для пятиклассников! Это сейчас у некоторых деток карманных денег больше, чем у учителей. Сейчас бы они вызвали такси и, показав учителю и всем остальным, что ждали на остановке ЛИАЗ, средний палец, весело уехали бы домой, и жалобу родители на учителей написали и в СМИ шум подняли, на следующий день эти две учительницы уже бы пошли в центр занятости и давали бы показания в прокуратуре.
Но тогда ничего такого представить себе было нельзя, все привыкли бояться начальства и не спорить, а учитель для нас был представителем этого начальства, государства, если хотите. Хотя попытка не пытка и на месте своих родителей я бы все таки написал в Городской отдел народного образования. Мы долго шли, поначалу о чем-то говорили, нас было около 10 человек. Я и не предполагал, что столько не вышло работать, мы-то с Артуром поверили, что после обеда работы не будет, такое иногда случалось. Постепенно говорили мы меньше, т.к. начинали уставать.
Потом самые шустрые из хулиганистых стали голосовать и их подвозили колхозные ЗИЛы, но машины не ехали в город, поэтому, проехав километр или два, парни снова оказывались на трассе. Я помню, что с Артуром мы один раз тоже прокатились. Но в основном мы шли пешком. Резина сапогов натерла уже ногу, было противно от того, что очень тепло и ноги потеют, куртку хоть выкидывай, в ней жарко, а в руках нести тяжело, ведь приходится еще пакет с термосом тащить. Шел, как в бреду или во сне, ног не чувствовал, просто тупо переставлял их. и все.
Вдруг мы увидели автобус, увозивший «уважаемых» учителей: садистку и тряпку, которая не посмела перечить, а также остальных примерных учеников. Мы с ребятами не из хулиганства, а от отчаянья и от усталости решили перекрыть собой дорогу и, взявшись за руки, встали на трассу. Автобус приближался, и уже были различимы лица водителя и той самой Людмилы батьковны. Она стояла рядом с водилой и командовала им. Как она подмяла под себя и этого мужика, и как он не испугался ответственности — непонятно, ведь он из другой организации и школе не подчиняется, мог бы послать ее и посадить нас в автобус, ведь, случись чего, он бы подельником пошел и надолго в советские лагеря ушел бы?
Но эта бабенка подмяла и его, и он, вероятно, по ее команде вместо того, чтобы хотя бы притормозить, наоборот — нажал на газ. Оставалось метров 10 и мы, конечно расступились, мы же пятиклассники, а это 12 лет всего, и в подобных передрягах еще не участвовали. Сейчас бы я ему стекло бы разбил в след камушком, и он бы запомнил нас надолго. КОЗЕЛ И ТРЯПКА! На детей поехал!!! Достойно мужчины! ФАШИСТ! Ругаюсь я сейчас, как родитель, а тогда и в мыслях мы не смели на взрослых плохо подумать и решили, что и правда виноваты, несем заслуженное наказание и терпели.
Мы снова переставляем негнущиеся ноги и идем уже медленно. Не знал я тогда ничего о Всевышнем, все было под запретом, поэтому не мог мысленно помолиться и ребята тоже, никакого утешения в душе не было, страшно сейчас и подумать. Мыслей уже никаких не было, только дорога перед нами, спешащие машины и никому из взрослых нет дела, почему такая группа детей идет по трассе пешком. Равнодушие окружающих меня всегда особенно угнетало и впоследствии не раз еще приходилось его испытывать.
Тут меня хватились дома. Мама заподозрила что-то неладное, по времени уже пора было давно мне вернуться. Она спустилась этажом ниже к однокласснику Сереге и тот поведал ей горькую правду жизни: — Они пошли пешком, их наказали за то, что они после обеда не работали. Интересно, он сильно и долго гордился, что он оказался в числе «работавших после обеда»?
Мама позвонила папке в воинскую часть, объяснила все как есть. Мы уже подходили к перекрестку с Минским шоссе, за которым до дома осталось бы еще 5 км, если срезать по полю, правда, сил на эти километры уже не было совсем. Тут перед нами остановился военный УАЗик и вышел мой папка. Мой любимый добрый папка! По форме одетый, ведь он капитан Вооруженных Сил! Настоящий защитник Отечества! Я бросился к нему, мы обнялись. Артур грустно, чуть не плача сказал: — Везет тебе.
— Он повторял это несколько раз, думая, что мы сейчас уедем, а он и ребята будут дальше терпеть издевательство школьной садистки и идти на негнущихся ногах до еще далекого дома. Но мой папка не такой, он очень добрый и чужим готов помогать порой больше, чем своим даже. Он сказал им, чтобы садились в машину. Ребята мигом уселись, и мы молча ехали до дома. Я сидел у папы на коленях, я обмяк на нем, т.к. сил уже не было. Машина останавливалась, ребята вылезали у своих домов, благодарили и мы ехали дальше.
Вот и мой дом. Я зашел в квартиру и, не раздеваясь, упал на свою кровать. Я горько заплакал. От усталости катились по щекам детские слезы, и от обиды за то, что нас обрекла на эти мучения учительница тетя Люда! Ну, привезли бы нас домой, на следующий день отругали бы на пионерском собрании — и все, наверно, достаточно было бы. Ведь мы же дети и шли по трассе, где носятся с большой скоростью колхозные грузовики, а по Минке фуры, и мы просто могли бы погибнуть!
А бешеная усталость?! Средневековая педагогика! На следующий день нам снова надо было ехать в колхоз и снова с Людой и с той, что попала под влияние — учительницей по географии. Я не знаю, почему мои родители ничего не предприняли, чтобы наказать этих «Макаренковых». Мама к директору только сходила и высказала, что думает по этому поводу, да ее подруга этой Люде пару ласковых сказала. Директор же вместе с Людой, как потом выяснилось, частенько «закладывал за воротник» на пару и ничего конечно не предпринял.
Когда я пришел к водонапорной башне — месту сбора юных покорителей колхозных полей, то географичка подбежала ко мне и спросила: -Ты рассказал маме про то, что вы шли пешком? -Да. — Больше я ничего не говорил, да и вопрошавшая ушла к садистке пошептаться. Вопрошавшая явно ночь не спала, готовила последнее слово на суде, да и на Люде лица не было.
Я бы своих детей больше в такие колхозы с такими вот училками не пустил бы и пропесочил бы их по полной! Но тогда было другое время, хошь не хошь, а ехать надо. Страда, Родине нужна картошка и бесплатный детский труд, гастарбайтеров и колхозников уже почти не было. Любая забастовка расценивалась как заговор против Советской-таки власти и каралась жестко.
Но Милосердный Судья даже за нас, некрещенных и неверующих деток, воздал ей сполна, не видя в ее злом сердце добрых прослоек. За наши слезы и возможно, за что-то еще, она погибла в вине, ее выгнали из школы за пьянство, и она опустилась на дно общества.
Андрей Коршунов