Детство деревенское мое

С годами все чаще памятью человек возвращается в детство. Почему – никто не знает. Может быть, с высоты прожитых лет и пережитых чувств, то, что было так давно, кажется милым и трогательным, вспоминая которое хочется улыбнуться и приветливо помахать детству рукой. И прошептать ему: «Не волнуйся, я ничего не забыла, я помню все, что меня волновало, что доставляло огорчение и радость, что заставляло плакать и смеяться.

Я помню всех, кто был и остался для меня близким и дорогим. Не забыла – значит, не предала. Спасибо, детство, что ты было именно таким!» В детстве я боялась темноты и оставаться в одиночестве. Жили мы в небольшой , но красивой деревеньке недалеко от областного центра. Мама и папа – учителя начальной школы, а школа и наш дом – одно здание под общей крышей. Большая часть здания – классы, а меньшая – жилые комнаты.

Дверь из комнаты откроешь – и ты уже в классе. Сейчас выглядело бы прикольно, а тогда было нормой. Я самая младшая из четырех сестер, поэтому, когда все уходили в школу, я сидела за дверью в комнате и слушала все, что происходило в классе. Сидеть одной было почему-то страшно, поэтому я забиралась на подоконник и смотрела на улицу. Прямо под окнами – клумбы с цветами, в основном с неприхотливыми георгинами, астрами и соломкой.

Дальше – школьный двор с высокими тополями, а за ними – улица с тополями и вербами. Деревья нашей деревни. Два ряда тополей и верб вдоль проезжей части. Людей на улице нет: все на работе, все при деле. Взрослые – в колхозе, дети – в школе. Чирикают воробьи, копошатся в песке куры. За стеной голос мамы. И мне уже не так страшно: я не одна.

Страхи бывают большие и маленькие – все зависит и от возраста, и от характера, и от состояния души. Можно делать вид, что ты ничего не боишься, можно заставлять себя не бояться, можно злиться на себя и даже смеяться над собой и своим страхом, но совсем победить его вряд ли кому удавалось… Потом меня стали сажать в классе за последнюю парту, и я самостоятельно делала то, чем занимались первоклашки.

Так я научилась читать, писать и считать, и родители не знали, что со мной делать: отправлять в первый класс на законных основаниях или переводить во второй. Помогла инспектор РОНО. Послушав мое чтение и посмотрев на мое письмо, она разрешила зачислить меня во второй класс. Тогда, наверно, с этим было проще: не было такого, как теперь, бюрократизма. Хотя само время было трудным во всех отношениях.

Но голода я не помню. Все в деревне жили собственным хозяйством: держали коров , лошадей, свиней, кур; сажали картофель, морковь, свеклу и сеяли зерновые. Сады – на каждом огороде. Лес – рядом, летом по два, иногда по три раза в день ходили за ягодами, варили варенье и сушили мешками. Зимой, сидя на печи, я ела горстями сухую чернику – до сих пор во рту чувствую ее кисловато-сладкий вкус.

Ею лечили живот, так как других лекарств не было и в помине. В начале шестидесятых, помню, натурального продукта ( в виде творога, сметаны и яиц) в доме было столько, что не успевали съедать. Холодильников не было, и в кладовке в больших мисках стояли творог (желтый, со сметаной) и яйца, и мама скармливала их курам.

Сегодня на этом люди делают маленький бизнес, а тогда продажа чего бы то ни было для учителя именовалась криминальным словом « спекуляция». А вот денег не хватало всегда. Скудную учительскую зарплату мама хранила в специальной сумочке в шкафу, разложив ее на «порции» : на еду, на одежду, на корм домашним животным и просто на незапланированные расходы. Сидит на кровати с сумочкой в руках и пересчитывает жалкие гроши. Такая грустно-сосредоточенная , такая несчастная – обнять и плакать.

Раз в месяц ( в день зарплаты ) отец устраивал для детей праздник: привозил из города всякую вкуснятину в виде копченой красной рыбки, копченой колбаски ( настоящей мясной, а не мясосодержащей) , сдобы и шоколада. Этим сейчас никого не удивишь, как не удивить современных детей игрушками, которыми забиты диваны, чемоданы и коробки. А у меня была всего одна резиновая кукла, купленная по случаю моей болезни, хотя и с ней мне было неинтересно играть: просто не любила я играть в куклы.

Как общаться с тем, кто не может тебе ответить, хоть как-то отреагировать на твои слова? Например, мяукнуть, гавкнуть, промычать, прокукарекать…Интересно и полезно живое общение. Живое – это с кем-то живым. Пусть даже не голосом, а просто жестами и мимикой. Кстати, они порой бывают куда красноречивее, чем голос, даже искреннее.

Можно научиться толкнуть умную речь, особенно если заучить ее, а вот умным лицо не сделаешь, как ни старайся – пластическая хирургия здесь тоже бессильна. Пожалуй, у моих знакомых детей в деревне игрушек тоже не было. Но скучать нам было некогда, игра сплеталась с делом. Если летом на речку купаться и загорать – обязательно с мешком.

Сначала лебедой мешки наполнишь: держишь стебель левой рукой, а правой снизу вверх по стеблю проводишь – листики и мелкие веточки – в горсти. Так наловчишься, что мешок в два счета наполнишь. Ногой лебеду в мешке утопчешь, чтобы больше вместилось. Мешок – на лугу, а сами – в речке. Домой по лугу мешок волоком тащишь, а по полю – на спине. Лебеду из мешка обязательно высыпать надо, иначе сопреет, сгорит – и весь твой труд даром.

Так приятное с полезным сочетали: свинкам ведь тоже витаминчики нужны. Зимой гоняли по улице кто на чем, но больше всего нравилось на « торпедах ». Торпеда – это согнутый дугой металлический прут, концы которого – под ногой, что-то вроде двух самокатов. И принцип езды – тот же: одна нога на пруте, второй отталкиваешься. Чем чаще отталкиваешься, тем выше скорость, особенно на льду. Снегом и льдом выскользишь прутья до стального блеска, и скорость езды увеличивается вдвое.

Опять же приятное с полезным: ноги тренируешь. У каждого своя личная « торпеда» была, как теперь автомобиль. К слову, об автомобилях. В деревне их ни у кого не было – лошади в каждом дворе. А как без них в хозяйстве? И вспахать, и дров заготовить, и сено привезти, и картошку посадить и убрать… Даже свадьбы на лошадях возили. Помню, зимой свадьба была. Тройка лошадей в возок впряжена, а возок кукольный, росписной – загляденье одно!

Дуги у лошадей разноцветными лентами обвиты, в лошадиные гривы яркие ленты и искусственные цветочки вплетены. Жених с невестой под гармошку в набитый сеном возок на овчинный тулуп усаживались – и в сельсовет за восемь километров, а потом в церковь за шесть километров. Сельсовет и церковь в разных деревнях, утром как уедут – к вечеру возвращаются. Вся деревня встречала молодых песнями под гармонь – такая традиция была. Летом дети в деревне на работу тоже ходили – на прополку и поливку.

Сад колхозный большущий, между рядами яблонь – свекла, морковь, капуста. Утром полем – вечером поливаем. За лето загорали до черноты, на лице одни глаза белками сверкали. Зарабатывали мы на прополке гроши – три рубля за десять выходов. И никто не оспаривал и не возмущался – ни вслух, ни про себя. Дали – скажи спасибо и радуйся, что вообще заплатили. Партии видней, сколько, кому и за что платить…

Кстати, если говорить об эксплуатации детского труда, то вовсе не надо заглядывать в глубь истории – достаточно спросить у моего поколения, пока оно еще живо. А тогда мы были и такому заработку рады – это были личные деньги, которыми можно было распоряжаться по своему усмотрению. На заработанные деньги покупали в магазине газировку, печенье, вафли и конфеты. Сдачу никто нам не давал, ковырнет тетя Женя-продавец слипшуюся конфету-подушечку, в руку сунет – вот и вся сдача. А однажды магазин сгорел.

По своей воле или кто помог – осталось тайной. Мы, детвора, бегали по пожарищу , ковырялись в полуобгоревших вещах и отрыли целую гору монеток. Наверно, это недоданная нам сдача была, не пошла, видно, впрок. Жалко только, что монетки к тому времени из употребления вышли – мы их растаскали и растеряли. Летом в нашей деревне было весело: школа превращалась в пионерский лагерь. Два класса – два отряда. Дощатая столовая во дворе.

Смастеренная папой трибуна и флагшток. Папа – начальник лагеря. По горну дети вставали, шли на линейку и ложились спать. Под горн знамя поднималось и опускалось. Днем игры , походы на речку и в лес. Три месяца веселой жизни. На открытие и закрытие смен – костер в лесу, с музыкой и песнями. Я еще дошкольница. Пионервожатый, молоденький парнишка, наверно, студент вуза, сажает меня к себе на плечо:

— Какие у тебя красивые глазки! Будешь сводить с ума парней, да? Первый в жизни комплимент. Ничегусеньки еще не смыслю в любви, но как приятно! Оказывается, женское начало заложено в каждой девочке с рождения. Впрочем, как и материнское. И умирает вместе с ней – так задумано Всевышним. Если бы помнили об этом мужчины, только бы не забывали сами женщины… И не растерять бы самой, как те ненужные монетки с пожарища…

Были в моей детской жизни два разочарования – приятное и не очень. Помню, никак не могла справиться с таблицей умножения. Я тогда еще не знала, что в науке есть понятие – тупо запомнить. Не осмысливая, не пытаясь включать логику, то есть строить логическую цепочку. Уезжая по делам в город, отец строго приказывает: — До моего приезда таблицу выучить! И все. И точка. Учи как хочешь, хоть умри.

От страха перед неминуемым наказанием тупею окончательно, память дает сбой. А время летит неумолимо. Отец приехал и о чем-то говорит с мамой. Я стараюсь не попадаться на глаза и жду вечера. Вот уже пора идти спать, а папа молчит. Забыл? Или сделал вид, что забыл? Нет – помиловал! Без слов, без назидательных речей, без унижения. Просто еще раз дал шанс. Этот урок запомнила на всю жизнь и сделала вывод: невероятно приятно быть обманутой, если вместо обещанного наказания ты получаешь прощение.

Второе разочарование оставило неприятный осадок в душе. Деревенские мальчишки ругались матом, как взрослые: по поводу и просто для связки слов. И мои десятилетние сверстники не уступали в этом « искусстве» своим отцам и дедам, крывшим матом все живое и неживое на земле. Я как-то сделала им замечание, на что они тут же выдали:

— А твой папка тоже ругается! Я спорила с ними до слез, готова была даже драться, потому что в доме у нас матов не было вообще. И каким же горьким было мое разочарование, когда однажды, проходя мимо сарая, я услышала, как отец негромко, но внятно ругал матом кого-то из животных. Так пошатнулась впервые моя уверенность в отцовской непогрешимости, ведь он был не просто мой отец, а учитель. В этом слове для меня сливалось множество понятий: культура, образованность и просто образец и пример для подражания .

Вера не просто пошатнулась – она посеяла зерно сомнения: может, я не все знаю о своем отце? Это разочарование было обидным и оскорбительным для меня. Годы спустя я такого наслышалась от своих коллег, да и сама была далеко не ангел, что то мое разочарование показалось мне таким наивным и глупым… И еще одна обида, несправедливо ( так казалось мне) нанесенная, засела в памяти. А все тому виной детский писатель Гайдар, а точнее, его книга «Тимур и его команда». Смысл ее мы, деревенская детвора, поняли буквально: а чем мы хуже?

Позавтракав на скорую руку, мы собирались гурьбой и ходили по деревне от одной одинокой старушки к другой и помогали по хозяйству: носили дрова, воду из колодца, мыли в доме полы, подметали дворы и заодно улицу возле дворов…И трудились так самозабвенно, что забывали о еде. Мне пару раз простили отсутствие во время обеда, а в третий раз, когда я, голодная, но гордая своим бескорыстным трудом, еле волоча ноги от усталости, приплелась к закату домой, мама выпорола меня веткой вербы.

Физической боли я не чувствовала, а вот в душе поднялась такая буря негодования и протеста, что я чуть не вылила это словесно. Но, взглянув на возмущенное лицо мамы, тут же проглотила все слова: вместо дубца в руках у нее могла быть и бельевая веревка, висевшая на гвозде возле крыльца. Но обиду я все же затаила и в знак протеста не разговаривала с мамой весь следующий день . А тимуровскую работу все равно не прекратила.

Вот таким было мое ушедшее вдаль детство, в которое хочется возвращаться все чаще и воспоминаниями о котором тоже хочется поделиться… Память оставляет на своих полках только то, что когда-то всколыхнуло душу. И тех, кто оставил в сердце след, неважно какой – добрый или наоборот. Все зависит от яркости впечатления. Если продолжать вспоминать дальше, то можно незаметно перешагнуть в юность . Но это уже будет другой рассказ…

Бреус Светлана