Жуть

Кота звали Жуть. Чья-то мать завизжала при первой встрече: «Фу, жуть какая!». С тех пор кличка и прицепилась — гвоздодёром  не оторвёшь.

Вид у кота и правда был жуткий. Чёрная шкура в островках проплешин, изогнутые как попало клыки, заросшая мясом дыра на месте правого глаза. Из-за перебитой задней ноги при беге его заносило влево.

Но дети, несмотря на запреты взрослых, с радостью возились с общим питомцем. Глупые, ещё не научились любить глазами. Лишь Вовка из третьего подъезда при виде кота бросался наутёк: «Зомби! Зомби идёт!..».

Ребята таскали из дома лакомства для Жути: рыбьи головы, колбасные шкурки, консервные банки на «облизать». Кот благосклонно принимал подношения; не брезговал и капустной кочерыжкой, чтобы сделать приятное двуногим.

Единственным взрослым, кто не просто терпел кота, а дружил с ним, был глухонемой дядя Алик. Многое сближало их: бездомность, отсутствие родных, молчаливость. Два друга часто сидели на скамейке, рассеянно глядя на снующую вокруг ребятню, думали каждый о своём и жевали корку хлеба по очереди.

Иногда кот являл и другую сущность. Стоило во двор забрести бродячему псу, как на него налетала пушистая молния, издающая адские звуки. Чужаки позорно бежали с поля боя, так его и не начав.
Вот другой случай. Нинку, доверчивую девчушку из шестого подъезда, как-то подозвал незнакомый добрый дядька. Обещал конфеты вкусные. Как назло, двор тогда пустовал. И Нинка так бы и ушла хвостиком за незнакомцем, но дорогу им преградил Жуть. Он намертво вцепился в ногу «доброго» дядьки и даже сквозь зубы орал таким благим матом, что вскоре сбежались взрослые. Быстро разобрались что к чему и сделали строгое внушение дяде за все его конфеты.

Как-то ребята гурьбой собрались на площадке — решали, во что играть. Кто-то заметил плачущего в стороне дядю Алика. Все притихли и подошли узнать, что стряслось. Тот сидел прямо на тротуаре, мычал и тёр грязной от земли ладонью мокрые глаза. В другой руке сжимал любимую игрушку Жути — шарик от пинг-понга на нитке.

Дети жестами уговорили глухонемого подняться. Он взял старшую девочку Леру за руку и повёл детей на пустырь за гаражами.

На возвышенности, густо заросшей репейником, они нашли земляной холмик. На свежей почве виднелись отпечатки неуклюжих рук.

Дети не смогли разобрать из мычания дяди Алика, что же случилось с Жутью. Тогда тот взял палочку с острым концом и на влажной от недавнего дождя земле нацарапал ряд картинок. Лера видела похожие знаки в учебнике истории старшего брата. Давным-давно их рисовали внутри египетских пирамид.

Оказалось, что кота сбила машина. Водитель не только не помог, но и спихнул его, ещё живого, ногой в придорожный арык. И уехал. К жене, детям и горячему супу на ужин.
Дядя Алик видел, что произошло. Но был довольно далеко и спасти друга уже не смог. Вытащил его из канавы, присел рядом и гладил по тяжко вздымающемуся боку. Чувствовал, как вместе с каждым выдохом из Жути драгоценной пыльцой вылетает жизнь. Пока не вылетела вся до остатка.
Конечно, дядя Алик живописал совсем не так красочно — художником он был слабым. Но детское воображение увидело именно так.

А ещё в этот день у могилки дети отчётливо и насовсем поняли, что настоящая жуть — не коты. И даже не злые бродячие собаки. Жуть — это люди. Хорошо, что лишь некоторые…
Дядя Алик закончил, взглянул на холмик, и слёзы покатились из его глаз обильнее. Лера хотела было успокоить, объяснить прописную истину: у кошек девять жизней и шанс, что Жуть скоро вернётся, велик. Но не cмогла найти ни подходящих слов, ни, тем более, картинок.
Тем временем Вовка, тот, что боялся зомби, принёс горсть камней. Встал на колени и стал выкладывать на холмике буквы: «Ж», «У». Закончить не успел: Лера отодвинула его, вынула гальку и начала своё: «К», «Р», «А».

— Несите ещё! — скомандовала остальным. — Не хватит…
«Кра… Красавчик, — догадался дядя Алик. — Хорошее имя для кота!».
Морщины на его лбу постепенно разгладились.

Время не разглаживает морщины, а вот воспоминания — легко.
Ребята о Жути говорили и думали всё реже и реже. Только дядя Алик исправно посещал могилку, подправлял надпись. Даже раздобыл где-то семена кошачьей мяты, так любимой Жутью при жизни, и обсадил холмик по кругу.

Однажды дети, запускавшие на пустыре воздушного змея, заметили невдалеке дядю Алика. Обычно спокойный, сейчас он нетерпеливо подпрыгивал на месте и как мельница размахивал руками. Ребятам стало жутко интересно, что же столь важное могло приключиться, и они, напрочь позабыв о змее, помчались наперегонки к дядь Алику.

Ещё издали Лера заметила ярко-зелёное пятно у стены одного из гаражей. И узнала в пятне куртку. Дядя Алик очень дорожил дешёвым китайским пуховиком, который подарил ему отец Леры. А теперь куртка лежала прямо на земле — в пыли и соре.

Только подбежав ближе, Лера и другие ребята увидели, что пуховик не пустует. И жильцов там не меньше полудюжины — крупная серо-рыже-белая кошка и котята, присосавшиеся к её брюху.
Дядя Алик, дабы не потревожить покой кошачьего семейства, жестами велел не подходить слишком близко и не шуметь. Но дети и сами замолчали — завороженно следили за чудом.
Вдруг один пушистый комок оторвался от трапезы и невозмутимо потопал прочь от братьев и сестёр. Он был чёрный, явно в отца, и весь какой-то всклокоченный, будто после доброй драки.

Чёрные его глаза непослушно разъезжались в стороны. Впрочем, как и лапы.
Мать-кошка вяло мяукнула вслед: мол, «назад, дурачок, обед ещё не закончен, голодным останешься». Но котёнок никак не отреагировал, выбрался из куртки и поковылял к детям. Прямо к ногам Вовки, стоявшего впереди остальных.

Тот поначалу замер, по-рыбьи выпучив глаза и так же, по-рыбьи, разинув рот. А потом развернулся и с криком: «Зомби! Зомби вернулся!» — понёсся без оглядки домой. Дети захохотали, глядя вслед убегающему другу, и, конечно, не видели, как на Вовкином лице от уха до уха протягивалась счастливая улыбка.

Дядя Алик тоже рассмеялся и поднял благодарный взгляд на небо. Там, на лазурной поляне, испещрённой крупными соцветиями кучевых облаков, Великий Вселенский Кот играл клубком оранжевых ниток. Клубком, который люди зовут почему-то звездой по имени Солнце.

Тимур Нигматов