Мне досталось такое наследство

Что нельзя ни купить, ни отнять.
Деревенское, сельское детство,
Летних дней и ночей благодать.

С подоконника свесив коленки,
Выпив тёплый стакан молока.
Спрыгну вниз по бревенчатой стенке,
Оцарапав коленку слегка.

Не забыв захватить свою удочку,
Где клюют пескари и плотва.
Босиком, словно крыса под дудочку,
Побегу где рыбачит братва.

Где на хлебные мякиши ловится,
Только то, чтобы кошкам скормить.
Наловлю штук пяток, успокоюсь,
И ай-да плёс большой переплыть.

И не только признания ради,
От своих деревенских друзей.
Я свои сенокосные грабли,
Не жалею, стараюсь сильней.

Мне такое досталось наследство,
Но куда подевалось оно.
Деревенское светлое детство,
Покажите хотя бы в кино.

Покажите без мата, без фальши,
Нарисуйте без пафоса быт.
Как мы жили и верили-дальше,
Целый мир перед нами открыт.

Мне досталось, и в сердце осталось,
Никому не отнять, не купить.

Я желаю лишь самую малость,
Это всё хоть на миг повторить.

Жолобов Дмитрий

Дрова

Сашка-тракторист привёз тётке Фаине дрова, опрокинул их с кузова и, стукнув в окошко, крикнул: — Давай расчёт, тёть Фай, а мне некогда. Та, взяла ранее заготовленные деньги и, сунув их в Сашкины руки, сказала: — А вот поколоть бы, Саш, мне уж не под силу.

— Поколоть, — усмехнулся тот, — это двойной расход, копи, может и поколю когда. И сев в свою технику, уехал. — Грехи мои, — зашептала тётушка, — это когда ж я такую пропасть исколю. Она поохала, как бы набираясь силы и, выйдя за калитку, принялась их убирать с дороги. А тут, может на грех или ещё на что, ехал сосед

– Мишка-кудрявый, с улицы напротив, и высунувшись в окошко, прокричал: — А чё, тёть Фай, зарядкой занимаесся? И покатил дальше, только завизжали его тормоза. — Ты понимаешь, а, – непойми к кому закричала она обращаясь, – понимаешь?

Смеётся над стару.. . Она хотела продолжить и дальше, и по порядку своей обиды, высказаться в некуда, но тут, это уж как на радость, показался Шурик, тоже их деревенский бедолага. — А вот и я, – начал он, – могу, чем могу помочь. И так как тётушка ещё кипела сердитостью, то и глянула ею на него:

— Вам бы лишь бы смеяться, задери вас оглобля, – осмелясь выдохнула последние капли её, огласила Фаина. А потом, мягко, как и подобает ей добавила: – Саш, ты ж путный мужик-то, я же помню, тебя ещё лихим хлопцем, которого добрее и не было в нашей деревне. Уж вот ты бы и помог мне, справиться с этим добром, а.

Сашка крутил глазами, пока тётушка вспоминала о нём хорошо, а потом глаза его остановились на этой огромной куче бывших берёз. — Я бы, – начал, но продолжения ведь может и не быть, ты же знаешь… Он чесал затылок, несколько минут, словно считал каждое поленище, и вдруг сказал, – неси колун. Тётушка мигом засеменила в сарай и притащила его:

— Я ить заплачу, Шурка, только не оставь в помощи. А Шурка уже как и не слышал, махал этим колуном направо и налево так, что казалось, что колет автомат. Тётушка собирала поленушки в тележку и возила прям тут, неподалёку. Потом подошёл дед Гриша и молча начал помогать. Тётушка охнула, перекрестилась и начала было говорить, что это так дружно и…

Но дед Григорий, махнул на неё рукой и только изрёк: — За давнее, твой дед тоже мне помог. Слёзы радости потекли у тётушки по щекам и она зашептала: — А то разе. Мой тоже был человеком добрым, он и уважал каждого и рад был помочь. – Она зашептала ещё горше, – Вот, Коленька, люди тебя не забыли, а уж я то…

Она стояла и ревела, собирая слёзы в уголки платка. А тут, не понимая что творится у соседки, вышел ихний сын, недавно вернувшийся из армии и, поприветствовав всех принёс свой колун и тоже начал помогать.

— Господи, – шептала опять тётушка, ты прости меня за неверие в доброту людскую, а вон как мне показал-то.И вытерев слёзы, перекрестившись, она побежала в дом готовить обед работникам. Так вот под стук колунов, она и собрала стол, вытащив из подпола закрутки, обезглавила курочку в честь такого дела и вытащила припасённую бутылку первача — по граммульке значит.

И вот что вы думаете? До вечера, помощники и управились, а ровная поленница, красовалась у дома тётушки. А что потом? Да гуляли потом, вспоминали и деда её, и её самою, и доброе её сердце. Пришли и соседи, такие же пожилые, такие же добрые соседи по жизни.

И пели песни, после этой граммулечки. А дед Макар, отец помощника, принёс гармошку, на которой, как он выразился, не играл аж сто лет. «Хорошо-то как, – думала тётушка, думали соседи, молодые и старые, – вот бы так-то, да завсегда вместе, дружно. На том и порешили.  

НАТАЛЬЯ ОСИНЦЕВА