О простых бабушках и мире, который мы теряем

Скажу честно, если бы мне эти истории рассказал кто-то другой, я бы, возможно, многому не поверила бы. Но отца Анатолия мы с мужем знаем давно и хорошо и очень его любим. Поэтому я, конечно, удивлялась, но ни секунды не сомневалась, что так оно и было… “Когда этих бабушек слушаешь – как будто жития святых читаешь”, – говорил мне отец Анатолий, наш знакомый местный батюшка. Да что там знакомый, просто близкий друг.

Мы ехали в село Великая Знаменка, где он служит, и отец Анатолий увлеченно и с большой нежностью рассказывал о своих стареньких прихожанках, с которыми собирался меня познакомить, и которым уже за 90 лет. “По ним пройдешься, пообщаешься – и прямо благодати наберешься, – говорил он. – У них все по-настоящему – вера, добро, любовь. Мы у этих людей живем взаймы, понимаешь? Пока они с нами, светят нам, греют, молятся, пока духовный опыт с нами разделяют, в этом мире еще что-то хорошее происходит”…

Дед в фартуке и нецензурная брань Бабушка Маша… Она давно похоронила мужа, а потом и сына, который ее досматривал. И сама уже два раза собиралась умирать. Звала отца Анатолия ее “напоследок” исповедовать и причастить, но жива до сих пор. Перед одной из своих “смертей” она и рассказала эту историю… …Мария родилась и почти всю жизнь прожила в Знаменке. Родители у нее были верующими. В советское время их местный храм, как и многие, был разрушен, и семья ходила на службы в соседнее село – Каменку.

Гонения на церковь усиливались, антицерковная пропаганда тоже, и когда Маша стала подростком, то в храм уже не ходила. В послевоенное время девушка уехала – работать на завод. Атмосфера в среде, куда попала Маша, была не из лучших. “Все сквернословили и много еще чего делали, – вспоминает она. – Постепенно я тоже втянулась, привыкла ругаться “по-черному”, вообще научилась нехорошему”… Вскоре Мария вышла замуж и родила ребенка. После родов возникли сильные осложнения. И через какое-то время она уже не могла ни есть, ни вставать с кровати. Машу перевели в отдельную палату для безнадежных – умирать.

“Сначала медсестра заходила чем-то мне помочь, а потом перестала. Иногда только заглядывала проверить – жива ли я еще”. Однажды дверь в палату Марии открылась и вошел какой-то “дед в фартуке”. “Дитятко, тебе тяжело?” – спросил он девушку. “Тяжело”. “Ну ничего, вставай, вот тебе тапочки, и иди за мной”. “Да как же я пойду? – удивилась Маша. – Я даже сесть сама не могу. Умираю я”. “А я тебе помогу”, – говорит старичок. Он взял Марию за руку, поднял с кровати, довел до двери, открыл… “А вместо коридора – дорога, небо и храм, – вспоминает она.

– Завел старик меня в притвор, а там две двери в разные стороны”. “Хочешь посмотреть, что за этими дверями?” – спрашивает. “Хочу!”. Открыл дед одну дверь – там свечи горят, иконы, и как будто ангелы поют… И радость и спокойствие необыкновенные. “Нравится?”… “Нравится, дедушка!” Открыл вторую. А там тьма и копошение какое-то. И страх оттуда леденящий. У Марии внутри все обмерло от ужаса.

“А здесь нравится? Хочешь сюда?” “Нет!” “Так знай, кто сквернословит, сюда попадает”, – сказал старичок. Потом отвел Машу обратно в палату, посадил на кровать и вышел. И тут же медсестра заходит… “Ты как села?!? Ты же того…. этого…”. “Меня дедушка с бородой и в фартуке посадил. Он меня и в храм водил”. “Какой дедушка? Профессор наш?” – спрашивает медсестра, а сама с подозрением посматривает на нее – все ли с головой в порядке. Позвали профессора. Он осмотрел – все хорошо, температура в норме …

“Кушать хочешь?” – спрашивает. “Очень хочу!”. Вскоре Марию выписали. А еще через некоторое время она с семьей поселилась в своём родном селе и как-то попала на службу в храм, куда ее мать водила девочкой. “А там с правой стороны – дед в фартуке, тот самый, – радостно говорит она. – А потом я узнала, что это не просто дед, а Серафим Саровский. И не фартук у него, а епитрахиль”…

“После этого случая бабушка Маша (а тогда ещё просто Мария) из храма уже ни ногой, не смотря ни на какие гонения, – рассказывает отец Анатолий. – Кем только там не работала. А потом и церковь в нашей Знаменке восстанавливала и открывала. Пока были силы, все там делала. А сейчас все спрашивает меня: “Батюшка, когда же я умру?”. А я ей отвечаю: “Бабушка Маша, не умирайте, лучше помолитесь за нас”….

Ведь это люди, молитвами которых мы живём…” Свадьба по-партийному Бабушка Ксения совсем неграмотная. Но ещё в детстве многие молитвы знала наизусть. Родители всегда брали девочку с собой в храм. Да и дома у них много молились, и часто кто-нибудь из взрослых читал вслух Писание. Когда была молоденькой девушкой, полюбила парня, Сергея. И он её. Тянуть долго не стал – пришёл свататься. И все бы хорошо, но семья жениха была неверующей. Более того, сам Сергей – партийный работник. А отец вообще из комиссаров.

Родители же Ксении категорически отказались выдавать дочку замуж без венчания. “Папаша-комиссар попыхтел-попыхтел, а потом, скрипя зубами, согласился, – вспоминает старушка. – Расписались. Но когда подъезжали к церкви, он на подножку стал и никого из машины не выпустил. Обманул нас. Приехали домой. Как я горько плакала! Понимала, что без разрешения такого папы никто нас не обвенчал бы. Времена-то какие…”

Вскоре в семье родился первенец. И сразу заболел. Температура высокая, чахнет прямо на глазах. Врачи сказали: “Не жилец”. Тогда поехала Ксения в церковь в Каменку (в ту самую, где Мария увидела на иконе своего “деда в фартуке”). А там был мужичок чудаковатый. Все его звали “блаженный Никола”.

“Я в церкву ту захожу, плачу, от слез ничего не вижу, – рассказывает бабушка Ксения, – а Никола спрашивает: “Чего ревешь?”. “Так и так… Сынок помирает”. “А вы венчаны? -спрашивает. – Вот как повенчаетесь – выздоровеет”. Я мужу сказала, свекрухе, она как-то договорилась, и нас тайно ночью батюшка обвенчал. А как повенчались, сразу температура у сына спала, кушать начал. И муж мой сказал: “Есть Бог!”. Да так поверил, что партбилет порвал”.

В 42-м Сергея забрали на фронт. “Он всю войну прошёл с верой и молитвой, – вспоминает бабушка Ксения. – А когда вернулся, говорил: “Как же не верить, если у меня вся гимнастёрка пулями изорвана, а я живой. По одежде “чикали”, а меня не касались”. Но с войны муж вернулся не сразу. Когда брали Берлин, во время одного боя в дом, где они находились, попал снаряд. На него с товарищем упала стена, тот погиб, а Сергей оказался в госпитале.

Война закончилась, а муж все не возвращался… Ксения много плакала, боялась, что погиб или бросил. И однажды, как она рассказывает, ей во сне явилась Божия Матерь и говорит: “Подожди, скоро придёт”. Так и случилось… “Семья у нас была многодетная, жили трудно, но в Бога верили и ничего не боялись”, – вспоминает бабушка Ксения.

А некоторые все приставали: “Зачем вам это надо, сделай аборт и живи как нормальный человек”. А мы только улыбались… Не понимали они нас…” Но однажды, когда в очередной раз узнала, что беременна, Ксения начала унывать. “Может они правы?”. Пока муж был на работе, решила съездить в больницу, сделать аборт. “Прямо наваждение какое-то нашло, – говорит она. – В тот день погода стояла тихая, а только я ворота открыла – оттуда ураган. Меня аж во двор обратно задуло. Тут я в себя пришла и поняла, что хотела сотворить”…

Отец Анатолий очень любит бабушку Ксению, старается почаще её навещать. “Знаешь, из-за чего она очень переживает? – спросил меня батюшка. – Из-за того, что раньше люди были добрые, а теперь часто каждый сам за себя. А тогда, рассказывает, во время войны и потом, если у кого коробок спичек был, на всю улицу делили. И хлеб тоже. И плачет. Жалеет нас”… Возвращение добра Бабушке Параскеве 94 года.

“Недавно она сломала шейку бедра и, понимая, что возможно больше не встанет или даже умрет, она позвала меня к себе, – начинает новый рассказ отец Анатолий. – Мы долго беседовали и в итоге, я спросил, не держит ли она на кого-нибудь обиды. Оказалось, что эта почти 100-летняя старушка в жизни ни на кого не обиделась”. Бабушка Параскева (или баба Паша, как её называют) помнит, как отец с детства учил их всегда делать только добро – всем, любому человеку.

“Зашёл кто к нам во двор , нравится он нам, не нравится – приглашай в дом, – рассказывает она. – Не спрашивай – хочет он, или нет, а сразу накрывай стол, наливай чай”. Был у Паши в молодости случай. Почему-то невзлюбила её одна женщина. “Клеветала на меня, говорила всем, что я такая-сякая. Мне соседи зачем-то передали…. А смотрю как-то, идёт она с работы, и как раз мимо моего дома”. Параскева позвала свою обидчицу, пригласила в дом, напоила чаем, расспросила, как у неё дела. Женщина только глазами хлопала от удивления.

А соседи потом у виска крутили: “Она ж про тебя гадости такие говорит, а ты ее чаем поишь”. “А я каждый раз так делала, когда она мимо моего дома шла. В конце концов, она прощения у меня попросила, и мы подружились”. У самой бабушки Паши в семье не все гладко. Внучка непутевая. Вышла замуж, а потом мужа Николая бросила и уехала с другим. Парень дошел до отчаяния, чуть руки на себя не наложил.

Но бабушка Параскева его всегда к себе звала, утешала. Спасла от отчаяния. Когда Николай решил опять жениться и дом купить, она деньгами помогла, хотя, считай, он ей никто уже – бывший муж внучки. А когда баба Паша шейку бедра сломала, отец Николая, Иван, узнав об этом, ей и продукты, и деньги привёз. Навещает часто. Хотя в селе его недолюбливают и считают “жмотом”. Но не забыл Иван, как Параскева сыну его помогла. “Да и какой Иван плохой человек, если так обо мне заботится”, – удивляется старушка…

“А ещё она часто повторяет, что если с человеком по добру поступать, то Бог никогда не оставит, – говорит отец Анатолий. – Так отец её учил. Что добро всегда рождает другое добро. И так она просто обо всем этом рассказывает, что видишь, что для человека это жизненный принцип, он по-другому не умеет…” Бабушка-хулиганка и половина хлеба Баба Шура – местная “хулиганка”… Весёлая и разбитная. К отцу Анатолию обращается исключительно “на ты”. И вообще – с ним запанибрата. Рассказывает, что в семье их было девять детей.

“Я родилась самая слабая. Времена были голодные, кормить нас было практически нечем. А тут я ещё и заболела. Лежу-умираю, а мамка рядом сидит – плачет”. Вдруг в дом заходит священник. Просит поесть. “Мамка достала, что было, отдала. А он спрашивает: “Чего плачешь?”. “Да вот, дочка умирает”. “Не умрет, – говорит батюшка, – ты у неё ещё на свадьбе гулять будешь. Дольше всех проживёт”.

Так и получилось. Все братья-сестры бабы Шуры уже умерли, а она живёт. И все шутит и смеётся… А бабушка Маша (не из первой истории, другая) тоже на всю жизнь запомнила поступок своей матери. Детство у них тоже было тяжёлое. Как, собственно, почти у всех тогда. Часто дома вообще было нечего есть. “Однажды мама только булку испекла, поставила остывать, – рассказывает она, – заходит какой-то старичок. А мы, дети, сидим, ждём покушать”.

“Мир вашему дому”, – приветствует старик. Рассказывает, что с пути, просит поесть. “Мама половину хлеба отрезает, ему отдаёт, – вспоминает бабушка Маша. – А он благодарит и говорит: “Как бы тяжело ни было, в вашем доме с голоду никто не умрет”. И ушёл… Мы за ним выбежали, смотрим – а нет никого. Только соседи на лавочке сидят. “Где дедушка, который от нас вышел?” – спрашиваем. А они плечами пожимают: “Не было никакого дедушки”. Но как старичок сказал, так и получилось.

“Многие тогда с голоду умерли, а у нас всегда с этого дня дома хлеб был. И с другими еще хватало делиться”… Мы с отцом Анатолием немного помолчали. Наверное, он думал о своих любимых бабушках. А я мечтала поскорее с ними познакомиться. Что вскоре и произошло. И они мне все это подтвердили и много чего еще рассказали. Но это уже другая история…

“У этих людей добро в крови, – заговорил опять отец Анатолий. – Потому что Господь для них по-настоящему есть. Они для него живут. И для людей. И столько они в жизни всего видели и знают – горе, смерть, чудо, милость Божию, что понимаешь, что с их уходом мы потеряем целый мир. Потому что этого сейчас уже нет… Мы другие…”.

Елена Кучеренко