Юность моя

Молодежные песни

Юность моя — перекресток дорог,
Мир перед нами велик и широк.
Легендарного времени крестники
Поднимаются рядом ровесники,
За любовь и за мир, поколенье мое.

Юность моя, ты гори — не сгорай,
Юность моя, ты друзей собирай.
Руки свои дайте, друзья,
С вами бесстрашная юность моя.

Пусть нам бессонные вьюги грозят,
Но мы не знаем дороги назад.
Время светит надеждами новыми,
На борьбу и на подвиг готовыми,
За любовь и за мир поколенье мое!

Юность моя, ты гори — не сгорай,
Юность моя, ты друзей собирай.
Руки свои дайте, друзья,
С вами бесстрашная юность моя.

 

Все молодежные песни

Арья бахова

Май принёс тепло. В первых числах река очистилась ото льда. Старики качали головами: «Не к добру элакий жар. Быть лету плоху». И подставляли с видимым удовольствием поношенные лики солнцу. Накануне дня Победы в класс пришёл отец Кольки Лапина. Рассказал про службу на флоте. Лапа младший важно оглядывался по сторонам, один раз ткнул Митьку в бок, прошептав: «Во какой у меня батя геройский!»

После уроков шли домой с Колькой. Вспомнили недавние катания по реке на льдинах, о рыбалке поговорили, делах школьных и вдруг Лапа брякнул: — Твой батя при штабе, говорят, ошивался. Значит ты будешь «писарчуков сын». — Язык показал. Подрались они. Мама, увидев синяки и царапины на лице Митьки, всплеснула руками: — Да кто это так извозил-то тебя? Веть не дракун ты, с кем закоторился?

— Не ссорился я ни с кем, с горки поскользнулся, скатился на куст шиповника, вот и поцарапался, — ответил. Не поверила. Прошло две недели. Мама с отцом отправились гостевать в соседнюю деревню. Перед уходом поручили наносить дров и воды для бани. После трудов можно будет посмотреть купленный на почте «Крокодил». За час управился Митька с делами.

Вспомнил о журнале, поискал в передней избе, не нашёл. В горнице тоже нет. Заглянул в родительскую светёлку, в верхнем ящике комода ключ торчит. Может быть, там? Открыл замок, выдвинул ящик. Сверху бумаги казённые, за ними тряпичка байковая. Потянул. Тяжёлая. Положил на комод, развернул. И обомлел. В луче солнца засверкали, заиграли золотыми и серебряными бликами ордена и медали.

Батино это всё! Положил на место, комод закрыл. Молчал с неделю, ходил сам не свой, мучался: почему отец не носит награды, и на вопросы других фронтовиков отвечает хмуро: «Да нечем хвастать-то». Не выдержал пытки, сознался маме и вопросы те задал. Отца дома в этот вечер не было — сети с мужиками ставил. Покачала она головой: – Да уж носыря ты, Митяй. Што ж, коли так получилось, слушай.

Но запреж дай слово никому не баять о чём узнашь. Поклялся самым дорогим – подаренным бабушкой голубком щепным. — Тата снайпером на войне служил. Сколько людей положил не сказыват. Нать думать немало. Не хочет он об этом говорить. Доверил мне лишь один случай. В последний год лежал он в здании каком-то разрушенном, в засаде. Три часа минуло, нет цели. И тут в окне второго этажа супротивного дома патефон заиграл. Иван-от обомлел: уж больно чудно — война и музыка, светлая, душевная.

А в окне том солдатик вдруг явился. Забыл што ли обо всём? Не видит, не чует ничего, ровно глухарь на току, слушает да улыбается. Лицом совсем молоденький. У Ивана палец уж на курке застыл и окно то самое на мушке. Только и он оцепенел будто, песня подняла на крылах, к родным лесам-лугам унесла. Да сзади его вдруг клацнуло што-то об пол. Штукатурка, бат? Дёрнулся Иван чуть… Палец курок и нажал…

Парнишке немецкому прямо меж глаз ево серых пуля и вошла. А музыка всё играла. Завыл тогда батя, по полу закатался: — Нешто звери мы, нелюди, убиваем друг друга бессчётно. Нет што-то не так всё устроено на свете! Напился он в тот день порато. А на другой-то и угодил в дом, где он на посту был, снаряд. Иванушку осколками посекло да оглушило шибко.

В госпиталь увезли. Домой на костылях в последний день войны добрался. Да, видно, не для всех она проклятая закончилась. Тяжко на душе у таты. Лицо парнишки вспоминает по ночам да других солдат, им убиенных, стонет во сне, зубами скрежешшет. А тут как-то лет пять назад по радио музыка заиграла. У Иванушки слёзы покатились, лицом побелел да на стол уронил ево.

Почитай минут пять, не боле баская звучала, он вздрагивал только. Поняла я — та самая песня, из войны. Што и говорить, светла она как небо летнее, добра, душевна, ровно баушка Степанида. Закончилась игра, диктор бает: «слушали арью севостьяна бахова». Так вроде? …Зарыдал батя.

— Мама, дак ведь он фрицев убивал! Они же не люди! — Ох, сыночек, и они люди. Чьи-то детки, братья, отцы. Напасть кака-то, помутнение на людей находит, когда убивают друг друга. Не для того жизнь свыше дадена. Ладно, подрастёшь, сердешный, быват, поймёшь. Даст Бог не придётся стрелять тебе в человека.

Долго не мог заснуть Митька в эту ночь, ворочался с боку на бок, об отце думал, о войне. В кино всё просто: наше дело правое, врагов надо убивать. А в жизни? …Вспомнил бабушку. Погладила она его по голове. Заснул. Снился ему высокий берег реки, на нём отец в старом брезентовом плаще. И немец молодой из войны, в пиджаке, шляпа на голове. Светло было, ярко даже. Слушали они арью бахову и радовались белому свету.

Александр Чашев