Петровна

Петровна долго сидела за столом, опустив голову на руки, скорбно вздыхала и думала, думала…Слабела она с каждым зимним морозным  днем. Болячки, как заразы, вылезали одна за другой и мучили ее старое тело. Таблетки Петровна пила горстями. Старалась  хоть как-то облегчить боль, а еще все надеялась на то, что здоровье, как по взмаху волшебной палочки, улучшится, ну, хотя бы стабилизируется…Вот так  пожелала очередная медсестра, которая приехала сделать ей укол.

  Слово «стабилизация» Петровне было неведомо применительно к ее состоянию. То ли оно означало как  улучшение, то ли как  пожелание, чтобы не было ухудшения, но во всяком случае слово это было произнесено молоденькой медсестрой (а, может быть, фельдшерицей) с таким вдохновением, что Петровна сразу поверила в обнадеживающую эту стабилизацию. Женщина была готова терпеть сегодняшнюю боль, только бы хуже не стало!

Она спустила ноги с кровати, долго откашливалась, сморкалась в видавшую виды тряпочку, хотя штук десять новых  носовых платков  лежали в комоде. Но вот старческая привычка беречь доброе на «потом» упрямо держала ее  в тисках скупости: добрые скатерти спрятаны, лучшая посуда – тоже, носки теплые, мягкие, именно такие она и любила, были заботливо сложены на полке. Петровна штопала старенькие носочки, шурилась  подслеповатыми глазами, но шерстяную нитку в ушко иголки — цыганки вставляла без очков.

Соседки, тоже старушки, отчаянно завидовали ей и не раз незлобиво перемывали косточки. А как же! Она вдова инвалида Великой Отечественной войны, пенсия -то у нее хорошая! Опять же дети, хотя и живут далеко, но ее не забывают, посылки к празднику присылают, в гости раз в год то сын прилетит, то дочь. Оно, конечно, неведомо соседям, что вдова все денежки под  матрас прячет и детям, внукам отдает. А с другой стороны, ну на что ей деньги тратить? Женщина с социальной службы продукты купит, питается Петровна хорошо: курочку любит вареную, картошечку-пюрешку, макароны с сахарком, конфетки долгоиграющие.

А  шоколадные конфеты внуки ей присылают. Как Петровна любит этот посылочный — раз в месяц —  день! Почтальон торжественно заносит картонный коробок, который пахнет большим городом, еще чем – то приятным, недосягаемым. А вечером соседки приходят на чай, иногда Петровна их угощает кофе. То-то разговоров в такой вечер! Вспоминают свое житье – бытье, когда еще мужья были живы, а теперь – то одни вдовы в доме.  

Да и сам дом состарился под тяжестью лет и череды похорон. Состарился восьмиквартирный дом, скособочился, даже замшел…а еще пропах лекарствами. Петровна кое – как добралась до телевизора, включила его и стала слушать новости. Ох, как она любила слушать президента! Причем доверяла посулам каждого нового главы государства, доверяла не потому, что наивная была, а потому  что являлась патриоткой. А президента почитай по телевизору показывают каждый день. Он говорит что-то, а Петровна согласно кивает.

Но  оппозицию решительно осуждает: ходють, ходють туда – сюда, смыкаются с плакатами, таращатся  друг на друга и кричат. Как же, недовольные они властью! А сами-то вовсе не бедные. Как раздражалась женщина на таких вот людей, даже кулачком иногда грозила телевизору – кому ж еще ей грозить… А вот и  Субботний вечер! Это хорошо, потому что песни  поют, народ веселят. Только вот Басков неприлично, по мнению Петровны, себя ведет. Как бы любуется собой, тьфу ты,  сам мелкий, а все  туда же — воображала!

А вот Филя – красавец! Вон как носится – то по сцене. Высокий, яркий, голос опять же мощный и  не мельтешит, как Басков, который свой голосище разменял на эстраду, а ведь мог и в опере петь. Петровна поймала себя на мысли о том, что все это она не думает, а говорит вслух. Заговоришь тут…день-деньской одна — тоскливо! Эх, скоро праздник! Как она любила новогоднюю суету, запах мандаринов, любила готовить разные вкусности на праздничный стол. А кому теперь готовить? Да и сил никаких нет, болячки одолели совсем.

Соседки вот уже который день не приходят…И посылка к Новому году не пришла…Оно понятно: у детей уже внуки взрослые, своих забот хватает. Звонили, правда, недавно, а теперь Петровна как уронила телефон, так он и не работает. Вот помрет невзначай – не сразу и обнаружат… Она зябко передернула остренькими, худенькими плечами, заплакала сначала тоненько так, тоскливо, потом затряслась в рыданиях, слезы лились помимо ее воли,  стекали по сухим морщинистым впавшим щекам, пропадали в старческих бороздках на подбородке…

Что ж, поплакала Петровна. Повздыхала горестно. А тоска накатывалась комом, сдавливала дыхание… Субботним вечером разливалась соловьем Юля Началова. Петровне всегда нравился ее голос! Но теперь она сжалась в стареньком скрипучем кресле, как та облезлая курица на насесте, собрала скрюченные пальцы в кулачки и стала вслушиваться в себя: неужели это уже смерть? В глазах постепенно темнело, она перестала различать свет, все вокруг погружалось  в густой, удушающий мрак, который накатывал безысходностью и животным страхом.

Каким-то фантастическим усилием воли она все-таки оторвала себя от кресла и  поплелась на кухню, держась за стену, осторожно  передвигая одеревеневшие ноги. Мучительная жажда прояснила разум – значит, жива, если пить хочется! Пила крупными, горловыми глотками, так что давилась, вода стекала на грудь, намочила халатик. Петровна разжала другой кулак и нащупала в кармане  таблетку.

Спасение! Потом она присела на стул и надолго замерла, прислушиваясь к изменениям в организме. Тоска, приступ страха отступали, уходила и боль. Но она все еще боялась пошевелиться. Как теперь жить? Наверно, пошел последний этап ее жизни…Последний! Что ж, она давно готовилась к нему: все на смерть собрала, чтобы близкие по магазинам потом не бегали, деньги тоже приготовила, чтобы помянули по-русски, как полагается, чтобы на столе  поминальном еды много было — столько еды, как на праздник.

А что?!. Пожила она, хотя и трудно, но достойно, перед людьми не стыдно: детей хороших с мужем вырастили, внуки — ребята хорошие, правнуки пошли… Вот представляется Петровне, что на ее поминальном столе колбаска хорошая, сырок, обязательно селедочка, потому как любила она ее, фрукты тоже должны быть, и чтобы было все  чинно, как полагается. Господи, о чем это она думает – то? Скоро перед Богом предстанет, а о еде размышляет… Петровна вдруг почувствовала, что подступает тошнота, но не болезненная, а от голода. Она медленно встала, подошла к холодильнику, открыла дверцу и долго стояла в раздумье.

Потом на тарелку положила колбаску, яйцо и ломтик мороженого сала. Как все это приятно и так знакомо-сладко шкворчало на сковородке! Женщина зашлась слюной. Ела смачно, жадно, как будто  последний раз в жизни. Потом запила теплым чаем с конфетами и тут же, за кухонным столом, задремала. Снилось ей море, которого она за свою долгую жизнь так ни разу и не увидела — только по телевизору. Никогда не плескалась в морской воде, не загорала  у Черного моря…А тут снится женщине пляж, на котором много людей, а она вроде бы идет по берегу у самой воды, так что ступнями  ног чувствует влагу, ощущая  такую легкость в теле!

И в том, внезапном сне, светло и благостно, как бывает в церкви в  религиозные праздники. И Петровна молодая, красивая, навстречу ей идет муж — живой, тоже молодой, красивый! Ветерок обдувает ей лицо влажным воздухом, и она смахивает морские капли со щек ладонью. Проснулась Петровна внезапно, как от толчка…Лицо мокро от слез, ладони липкие, влажные, а на сердце вдруг словно благодать сошла, и стало как будто легче. Женщина пошла к шкафу, бережно перебрала аккуратно сложенные вещи, выложила теплые, мягкие носочки, платочек носовой, новый халатик…

Потом умылась, переоделась во все чистое, даже помадой чиркнула по губам и засмотрелась на себя в зеркало. Уже за восемьдесят давно, а годы не тронули  голубизны глаз, морщинок, конечно, много, волосы вот  седые совсем, но не согнулась женщина под тяжестью лет. А еще годы не посмели тронуть ее голос. На праздниках раньше, бывало, не перепоешь ее! Голос и сейчас не уступал молодым, но просто петь некому.

Подруги многие ушли на тот  непонятный свет, праздники отмечать не с кем… Петровна выключила телевизор и тихо запела. «По Дону гуляет, по Дону гуляет, по Дону гуляет казак молодой…» — она пела и сама удивлялась своему голосу, А потом запела частушки, вспомнила  самые давнишние, те, которые уже лет десять не пела… Она достала из комода коробок с новогодними гирляндами и игрушками, стала украшать свою комнату, ведь до праздника осталось несколько дней. Жаль только, что шары не сможет сама надуть, потому что силы не те…

Но и без шаров получилось очень даже празднично, гирлянду лампочек приладила – совсем стало красиво! А посылка почему-то не пришла. Внуки и дети всегда к празднику высылали что – нибудь  вкусное, необычное. И телефон не работает, а они, наверно, уже много раз пытались дозвониться… Из собеса женщина неделю не приходит…Соседки тоже не заходят…Петровна выключила свет и подошла к окну. Приоткрыла шторку –за окном метель. А в комнате тепло! Шума  не слышно, потому как несколько лет назад внук установил бабушке стеклопакеты. И эти пакеты надежно сохраняли тепло.

Женщина обратила внимание, что в домах напротив нет света, конечно, все уже давно спят…не с кем поговорить, а так хочется рассказать, что в коротком сне видела мужа, который шел ей навстречу, — видать, скоро уже с ним она встретится там, на небесах. Может быть, конечно, не на небесах, но где –то там они все равно должны увидеться – она это твердо знала, в это отчаянно верила! Петровна подошла к кровати, пошарила под матрасом и вытащила свою заветную захоронку – деньги.

Тут их немало — целых сто тысяч. Вот все собиралась попросить почтальона, чтобы та отослала внукам, но все как – то не сподобилась…Она бережно перебирала денежки, разглаживала загнутые уголки и складывала в аккуратную стопочку, любуясь. Вот сколько собрала за полгода! А сколько ей самой – то надо?! За квартиру   заплатить да на питание немножко. Ест женщина в последнее время совсем мало. Покупать ничего не покупает, кроме еды.

Вот и в магазин редко ходит… Изредка к ней заглядывает  подружка Лидушка. Вот тогда у Петровны праздник, потому что подружка сразу становится к плите, блинчиков наладит, а потом они сядут за обеденный стол, начнут разговоры заводить о жизни, о новостях, даже о политике, а потом Петровна угостит дорогую гостью коньячком, который ей сынок привозит для праздников. Выпьют по маленькой стопочке, раскраснеются…

День так быстро пролетает!  Жизнь как бы потихоньку вытекает из Петровны, но цепкая память не отчаивается, потому что перед глазами встают картины счастливых дней молодости, семейной жизни, рождения детей, внуков… Плохое отметается, а вспоминается только хорошее, поэтому так хочется жить – жить даже в одиночестве!  Были у Петровны сомнения насчет счастливой жизни ТАМ…Вот во что она точно верила, так это в то, что встретится с мужем, умершими близкими, друзьями, а вот жизнь ТАМ не представляла и все мучилась сомнениями на этот счет, даже батюшку об этом не однажды спрашивала, на что тот в последний раз укоризненно покачал головой и сказал:

«Вера Ваша, Надежда Петровна, некрепкая, больше молитесь и просите Господа о милости». Так  она  и молилась, вот только в церковь уже редко ходила по причине слабости. И  пост не всегда соблюдала. Могла мясо покушать, сало любила, сырок, который мягкий…Запомнилось,  как батюшка ее по имени отчеству назвал. Это когда она работала, то обращались к ней официально, а вот уже тридцать лет в основном Петровной величают.

Да она и не в обиде, потому что понимает, что статус у нее давно пенсионный, а во дворе  или в магазине называют  Петровной. Смущала ее пачка денежек, отложенных для детей и внуков, смущала по той самой причине, что любимая подружка  глазами плохо видеть стала, то есть одним глазом  ничего и не видит. Она-то помоложе Петровны будет на десять годков. Операцию ей предложили, а денег нет. Пенсия у нее вот такая и есть, которую таковский кот наплакал, хотя 40 лет трудового стажа, а сын непутевый, пьющий, у матери вечно деньги выпрашивает.

Жена его бросила и уехала, так что Лидушка и внуков не видит. Словом, помочь ей некому. И давно Петровна мучительно думает о том, правильно ли она поступит, если от этой пачечки денежек 20 тысяч хоть на операцию одного глаза выделит подружке. Ей-то самой уже ничего не надо, стара стала совсем, слаба, а Лидушка еще ничего, взялась вот подработать, полы в соседнем доме моет. А глаза ее подводят…Петровна долго в раздумье смотрела на деньги, потом решительно отсчитала 20 тысяч, написала на листке «Подружке на операцию» и завернула в бумагу.

Фу, прямо как гора с плеч! Петровна почувствовала, что очень устала. Прилегла.   Тишина. Такая тишина, что кажется,  будто  весь мир  куда-то пропал, а она одна осталась. И опять тоска наваливалась, сжимала тисками дыхание…

Звонок в дверь трезвонил беспрерывно. Послышались голоса, наверно, соседи с кем — то разговаривают. Знакомые голоса…Неужели дочка с мужем приехали? Это ж они почти сутки в дороге на машине… Не дозвонились, сорвались и приехали… Угасающим сознанием Петровна подумала о том, какие у нее все-таки внимательные, хорошие дети, и улыбнулась. Она так и умерла с улыбкой.  

 Людмила Дудка