Про жизнь

Жили мы хорошо. В завтрашнем дне были уверены. Спокойны за свое будущее и будущее детей наших. Село, где жили, большое и зажиточное. Колхоз «Луч Ильича» — богатый и крепкий. Живи да радуйся! Дети радовались открыто, по детски — всей душой. Дочка старшенькая уже в школе училась, хорошо училась, даже отлично, себе на разумение, а нам на радость.

И младшие сыновья нас не огорчали. Росли здоровые и спокойные. Вот мы и радовались всей семьёй, когда чай пили с сахаром или с халвой из сельмага. Остальное свое всё было: и хлеб, и масло, мясо, молоко, сметана, и много чего вкусного и сладкого. Жили-то хорошо, крепко. Июньским вечером, вернувшись с сенокоса, говорит мне муж:

— Луша, ты сусеки и лари освободи завтра. пусть просохнут и провеются. Скоро уж озимые поспеют, хлеба дружные стоят. Трудодней много заработали, засыпем полные закрома, да с бугорком. Хозяина слушаться надо, вот и взялась я за дело на другой день с утра пораньше. Дочка мне помогала, она не только умница была, но и помошница хорошая.

Привычную работу сделали быстро. Амбар освободили, старое зерно соседям раздали и скотине полные ясли насыпали. Ждём тятю нашего, Климентия. Одобрит ли он наши труды, суров он был, на похвалу скуп. А его всё нет и нет. По времени уж должен дома быть. Наконец скрипнула калитка, входит в избу, картуз снял, а лоб-то нахмуренный. Мы скорей к нему, дети с лаской, я с заботой, а он не замечает всего этого, и про сусеки не спрашивает.

Мол, почистила или нет. И о другом говорит: — Война, Лукерья! Такие вот дела. Председатель и секретарь перед мужиками речь держали. А и без речей всё ясно. Собирай-ка меня на войну. Дело мужицкое – земля да война. Землю оставить придётся, хлебушек не поспею собрать. Долго ждать не пришлось.

Почти всех мужиков из деревни снарядили на войну уже в начале июля. Осталась я одна со всем хозяйством, с пустым амбаром и с тремя детьми, а четвёртый в животе. Приближалась первая военная зима. Озимые собрали и отправили для фронта. А яровые и собрать-то не успели как следует, одни бабы да дети остались. Вот и пришлось нам без хлеба зимовать. Скотина совсем отощала,зарезать пришлось.

Тяжело одной в военную пору, да с тремя детьми. Но безмерно тяжело стало, когда извещение получила: «пропал без вести». Они под Москвой стояли, а что там происходило, то одному Богу ведомо. « Пропал без вести» в то время означало плен или предательство. Климентия я знала лучше себя, он на это был не способен.

Скорее всего он пропал в мясорубке, которая называется – война. И его просто не записали в погибших. Ну нам и досталось поэтому. Вернее, ничего не досталось: ни пенсии, ни пособия, ни помощи никакой. Одна четверых поднимала. Зиму провели голодные, сидя на печке. Избу протопить было трудно.

Нам приносили шерсть по разнарядке, своих-то овечек уж не было, зарезали, и мы из шерсти носки вязали для Красной Армии, но не для Климентия уже. С дочкой носки вязали, а малыш, который народился, умер к весне, от воспаления легких: голодно было, холодно. Но не все так жили. Кто-то жил и получше, сестра свёкра, например. У них хлеб был и картошка, но нас никогда не угощали, каждый сам за себя.

Свекор-то с нами жил, и тоже голодал — всё детишкам. Но как-то раз пошел он к своей сестре, она его и накормила, а он не справился с обилием еды и помер от этого. Босая ходила я в соседнюю деревню за подаянием. Кто подаст картошку, кто корку хлеба, кто жмых, кто очистки от картошки. Приду домой, ноги в кровь.

Разделим, что подали, и съедим. Как-то раз дали картофельные очистки, но мы их не съели, а в огороде посадили и поливали. Через три недели всходы появились. Уж как мы радовались! По осени несколько ведер картошки собрали и радовались ещё больше. А то от голода пухнуть начали. В деревне умирали многие. Так и тянулись мрачные военные дни.

Дочке пришлось школу оставить, зимой ходить было не в чем, валенок у неё не было. Учительница приходила и маленький гостинец принесла. Всё уговаривала дочь в школу отправить, она, ведь, отличница. Но без валенок зимой никак нельзя. Уже в конце войны приехали к нам в село уполномоченные и объявили набор в ФЗУ.

Я не хотела отпускать свою помошницу, но меня уговорили, объяснив, что она там получит одежду, еду и ещё стипендию деньгами и сможет всей семье помогать. Пришлось отпустить мою кровиночку далеко в город. И стали мы жить дальше. Теперь вот и дочка большая уже, и сыновья, и внуки есть.

Спрашивают меня внуки: « расскажи, бабушка, про войну, про деда, про подвиги». А что рассказывать, вспоминать не хочется, не то, что рассказывать. Сколько мужиков погибло, сколько пропало, сколько от ран умерло. В городах и сёлах дети и старики умирали. Была тяжёлая, страшно тяжёлая жизнь. А подвигов не было.

Сейчас по телевизору показывают, как много людей на площади и улицы выходят с портретами родных, которые погибли в войну. Мне остается толь- ко сидеть дома и смотреть, потому, что годы и здоровье не позволяют вы- ходить. А коли все бы вышли, кто в войну пострадал, чьи отцы и деды в войну погибли или без вести сгинули, то ни одна площадь, ни одна улица не вместили бы столько народу.

Владимир Филимонов