Уединение

Мы покидали город. С его небоскрёбами и проспектами, скверами и подворотнями. Сожаления по этому поводу не было, ибо город опустошил наши души одним большим глотком. Сколотив небольшую сумму, мы с мужем купили в деревне дом. Стоил он не дорого, а ремонта требовал большого. — Ну, да ладно, справимся,- вздохнул муж. Мы распаковали чемоданы, раскидали по углам мебель и приготовились жить по- сельски. Как это – «по- сельски», мы не имели ни малейшего представления.

— Ничего, попривыкнем,- успокаивала я и мужа, и себя. Неделю на новом месте нам не спалось – слишком много было вокруг тишины. Редкая мышь тревожила наш покой, редким гостем был автомобиль на улице. А расстояния между соседскими домами казались непреодолимыми. Сельские бабы – особый сорт женщин, отличный от горожанок. Им жизненно необходимо знать, кто приехал, откуда и почём в городе яйца? В общем, к приходу гостей мы были готовы давно.

Первой знакомиться пришла тётя Лиза. Бутылочка самогона в деревне – это залог состоявшихся отношений. Или хороших, или плохих. — Тёть Лиза я! Здравствуйте… Через два дома от вас живу,- и грохнула на стол бутыль без этикетки. — Михаил,- представился муж. — Маша, — я поставила на стол не хитрую снедь. — Вот и познакомилися! .. Тётя Лиза частенько добавляла к слову лишнюю буковку «я».

— Значицца, справа живут Петровы, слева баба Катя – ох, и вредная бабка! – похрустывая огурцом, женщина охотно поведала подробности интимной жизни соседей. — Я спать,- буркнул муж. Чересчур разговорчивые женщины внушали ему скуку. Я молча кивала соседке до тех пор, пока не закончилась закуска. — Ой, засиделася я с тобой! Приходи, соседушка, на чай!

Через месяц нас с мужем было не узнать. Миша поменял кожаную куртку на телогрейку, а я переобулась в валенки. — В валенках ты выглядишь интереснее, — констатировал муж. Зима в этом году выдалась ранняя. По утрам, на выпавшем снегу, виднелись следы птиц и «невиданных зверей» – кошек и собак. Видимо, они приходили в сумерках, топтались у крыльца и скромно удалялись восвояси…

Стайка лесных хохлатых птиц прилетала в сад, чтобы полакомиться ягодами калины. Так и висели красные гроздья, присыпанные снегом, до самой весны… В прозрачной сельской тишине изредка слышался собачий лай или скрип снега под ногами не частых прохожих. Морозный воздух приятно пах печным дымком. Деревья в саду иногда покрывались инеем, и казалось, что живём мы в сказочном лесу… — Маш, а где мои рукавицы? — В сенях висят, на лосиных рогах, под шапкой…

— В жизни бы не догадался…А валенки? — Валенки под вешалкой… Рога принёс сосед Юра. Это был мужчина той внешности, о которых обычно говорят: маленькая собачка до старости щенок. Сколько Юре лет, понять было невозможно. Он говорил скороговоркой, был юрким, подвижным и часто закладывал за воротник. — Мариночка, эх, Марина, — вздыхал подвыпивший Юра,- был бы я помоложе…

— Я не Марина, а Мария… — Да какая разница… После одного небольшого происшествия Юра сильно зауважал мужа и подарил ему те самые лосиные рога. Как- то я отправила Мишу в магазин за хлебом – в доме не было ни крошки. Метель только- только успокоилась, но позёмка ещё путалась и крутилась под ногами. Муж ушёл и надолго пропал. Я часто выглядывала в окно, но в наступивших сумерках были едва различимы занесённые снегом дома и пустынная улица…

Наконец, хлопнула дверь. — Ты где пропадал? Муж отряхнул с валенок снег: — Юру спасал… — Что, за Юрой гнался белый медведь? — Не злись… На улице стремительно темнело. Миша достал две булки промёрзшего насквозь хлеба, и потирая белые от холода руки, рассказал такую историю. Купив в магазине хлеб, решил сократить путь и пойти напрямик, через проулок.

Тропинку занесло так, что пробираться приходилось по колено в снегу. Улицы села были пустынны. В такую погоду сельские жители вяжут носки, смотрят телевизор или плюют в потолок… Пройдя несколько метров, Миша остановился. Ему показался подозрительным огромный сугроб, из которого торчала не то рука, не то клюка. Муж свернул с тропинки и увяз в снегу по пояс.

Орудуя руками что есть сил, наконец разглядел находку . Под вой ветра, в сугробе замерзал Юра. Одиночество или водка выгнали его в такую погоду из дома – никто не знает. Жены у Юры не было… Муж взвалил соседа на плечи и понёс домой. Мой супруг – косая сажень в плечах – мог себе это позволить. — Мишка, я ж тебе по гроб жизни теперь обязан!- тараторил сосед, когда протрезвел.

– Подарок тебе принёс, не побрезгуй. И достал из мешка лосиные рога. Мы с мужем переглянулись и зашлись в хохоте. — Юр, а рога- то кому наставил? Не бабке ли Кате? — Да идите вы, — обиделся Юра.- Катерине, старой перечнице, уже восемьдесят семь годков, а я ишшо мальчишка супротив неё. Мне только семьдесят три… И Юра с достоинством удалился. Вот таким странным образом в селе уживались пьянство и достоинство, вера и суеверия, и много чего ещё. Впрочем, как и везде.

За окном, на черёмухе, затрещала сорока. Видимо, к гостям. Тётя Лиза впорхнула в дверь без стука, привнеся с собой клубы морозного пара. Есть люди, которые никогда и никуда не стучат. Им кажется, что они всегда желанны, в любом месте и в любое время. — Слушай, Маш, чево скажу…Страсти- то какие! — Что такое, пожар? — С Валькой я поругалась, с подружкой ненаглядной…

Вот стерва! Тётя Лиза и тётя Валя дружили лет сто и были схожи, как земля и небо. Тётя Лиза – болтушка и хохотушка, статная, на подъём лёгкая. Волосы – небольшими завитками, глаза весёлые. Морщинок почти нет. Тётя Валя – полная ей противоположность. Грузная, молчаливая. На голове – пучок седых волос, пронзённый шпильками. На лице, возле поджатых губ, глубокие морщины. — Что не поделили? — Вальке шестьдесят семь лет, а дура дурой!..

Пришла я к ней пообчацца, а она меня и на порог не пустила. Иди, говорит, ведьма проклятая, откуда пришла…Чево это ведьма, спрашиваю. А Валька мне птаху показывает. Летает, значицца, воробей у ней из комнаты в комнату. Живут они в прорехе у Вальки под крышей. Видать, от холода, бедолага, залетел. — Ну, выпустили бы воробья совместными усилиями – и делу конец…

— Крыша у Вальки давно едет, Маш! И как я с ней дружу – сама не понимаю…Ну так вот, Валька говорит: у меня утром тесто убежало, стакан с молоком вдребезги уронила, ишшо руку обожгла…Это, говорит, ты на меня порчу наслала в образе воробья. Окстись, говорю, Валя! Чего понапраслину возводишь? Стыда у тебя нету…Шибко я на Вальку обиделась, хлопнула дверью и ушла.

— Тётя Лиза, а может причина у тёти Вали какая была — понапраслину возводить? — Ой, девонька, да как же не было? Конечно, была! Ейный мужик, теперича покойник, глаз на меня положил да клинья подбивал. Вот Валька и злится, всю жизнь простить не может… — Может, вам тогда и общаться не нужно? — Да ты в своём уме, Мария? А с кем тогда общаться- то? С Егоровной? Да она – грязнуля из грязнуль!..

Маш, а самогоночки, часом, нету? Чевой- то я на нерьвах вся, налей рюмашечку… Повинуясь сельскому менталитету, у нас с мужем всегда водился в доме самогон. Как правило, первак. Так, на всякий случай – на праздник, к нечаянному гостю, в качестве душевного бальзама после бани…Да мало ли какие случаи в жизни бывают! Самогон гнали и продавали чуть ли не в каждом дворе на нашей улице. Через три дома от нас – Степановы, через пять – Ивановы, через семь – Егоршины…

Это только те, о ком нам с мужем было ведомо. Тётя Лиза замахнула рюмочку и повеселела: — Эх, хороша бражка, да мала чашка!.. Приходите, коли чё. Картошечки, лучка вам насыплю. У вас- то своего урожая пока нет…Мой Иван завсегда гостям рад! И тётя Лиза испарилась, как и не бывало. — Тётя Лиса приходила? – спросил муж, вошедший следом.- Курочка по- зёрнышку клюёт…

Везде наша соседка поспевает! С него градом катился пот. Муж чистил во дворе снег – долго и добросовестно. Как, впрочем, всё, за что брался. Я выглянула во двор. Тропинки были очищены так, что виднелась мёрзлая земля. Казалось, вот- вот – и прорастёт зелёная травка,

Мне снился город, с его улицами и площадями, скверами и подворотнями. Мне снилось любимое уютное кафе на площади Лермонтова. Будто сижу я за столиком, и подходит ко мне официант: — Чего угодно, сударыня? — Угодно, — говорю, — чтобы зимой я жила в городе, а летом – в деревне!.. Не могу больше изо дня в день смотреть на одну и ту же улицу, занесённую снегом…

Домик в деревне хорош только летом. — Будет исполнено! И в тот же миг я оказалась одетой в тулуп, шаль и русские валенки. И будто иду я по знакомой улице, а вокруг порхают бабочки, жужжат пчёлы и пахнет мёдом. Следом за мной бегут сельские ребятишки, тычут вслед пальцем и кричат: — Смотрите, дурочка идёт, дурочка! …Проснулась я в холодном поту.

— Машка! – муж тряс меня за плечо. — Приснилось чего? — Миш, зачем мы сюда приехали? В город хочу, обратно… — Дурочка, везде хорошо, где нас нет. — Ну вот, и ты – туда же… — Не понял… Маш, постарайся быть счастливой здесь и сейчас … Спи. И тишина декабрьской ночи накрыла нас с головой.

Наталья Колмогорова