Хлеб с молоком
Случилось это в 1966 году, стояла противная осенняя погода, было пасмурно, моросил нудный холодный дождь. Люди с зонтами быстро шагали, возвращаясь с работы домой. Я, в ту пору мне было десять лет, медленно шел, не замечая дождя. Зонтика не было, поэтому волосы на моей голове были мокрыми. Капли с них стекали по лбу и дальше, по щекам, за воротник. Я шел по лужам, особо их не обходя.
В руке нес сетку в крупную ячейку, сквозь которую виднелась бутылка молока и булка хлеба. Шел я в роддом, там лежала моя мама, которая несколько дней назад родила четвертого по счету сына. Среди них я был старшим. Отец ждал дочь, и когда узнал, что родился снова мальчик, с расстройства ушел в загул и наотрез отказался появляться в роддоме.
Мне было жалко маму, роды были у нее сложными, делали операцию. Прошло несколько дней, но отец и не думал навестить мать. Роддом от нашего дома был неблизко, но дорогу я знал туда хорошо. «Надо ей что-то купить», – подумал я, обшарив карманы и просмотрев все ящики в комоде, в которые мама иногда убирала деньги, – я наскреб пятьдесят копеек.
\Зайдя в магазин, задумался, что же купить, и решил, что полезней всего сейчас для мамы будет хлеб да молоко… Как сейчас помню, 24 копейки стоила бутылка молока и 22 копейки булка хлеба. Денег как раз на все хватало. Пока я добрался до роддома, почти весь вымок.
– Ты к кому такой? – спросила санитарка, смотря на меня удивленным взглядом. Я назвал имя и фамилию мамы. Санитарка стала искать по спискам, в какой палате лежит мама. В этот момент подошел молодой мужчина и произнес: – Ирине в 11-ю палату передайте, да, и вот еще записку, – добавил он. «Надо тоже написать записку», – подумал я.
– Пожалуйста, дайте мне листочек бумаги и ручку, – попросил я у санитарки. Она снова взглянула на меня тем же удивленным взглядом, но лист бумаги и ручку дала. – В 7-й палате лежит твоя мама, – произнесла она. На листочке я написал:
– Мама, я тебя люблю! Записку свернул вчетверо и вместе с продуктами передал санитарке. Она посмотрела на сетку, на меня, потом снова на сетку, на меня. Чувствовалось, хотела что-то сказать, но так и не сказала, просто взяла сетку и записку. Уже поднимаясь по лестнице, она крикнула: – Подожди меня тут!
– Ладно, – сказал я, вытирая на лице воду, стекавшую с мокрых волос. Через некоторое время санитарка подошла ко мне и сказала: – У окна тебя будет ждать мама, ее палата на втором этаже, выйдешь на улицу и увидишь.
– Спасибо! – ответил я и выбежал на улицу. Действительно, у окна на втором этаже я увидел свою маму. Она, увидев меня, заулыбалась и стала махать мне рукой. Другой рукой она держала небольшой сверток, это был мой еще один родившийся братишка. Я стоял внизу, мама на втором этаже, мы смотрели друг на друга и улыбались. Лил дождь, и мама махнула мне рукой, как бы говоря:
– Иди, не мокни. На следующий день после школы я сдал пару молочных бутылок, снова наскреб на хлеб с молоком и отправился в роддом. Санитарка меня сразу же узнала, посмотрела на то, что я передаю, и спросила:
– Отца нет, что ли? Я промолчал. – Иди к окну, я ей скажу, она подойдет, – сказала она. – Да, вот еще передайте, – спохватился я, протягивая ей записку. В ней написал: «Мама, мы тебя любим и ждем». Я уже знал, какое окошко.
Встал напротив и стал ждать. Через некоторое время в этом окне я увидел маму. Она мне улыбалась, а по щекам текли слезы. В одной руке она держала мою записку, а в другой носовой платочек, которым утирала слезы на глазах. Я увидел, как она повернулась и кому-то что-то сказала. К окну подошли еще несколько женщин, которые смотрели на меня и тоже улыбались.
Одна из них, улыбаясь, в одной руке держала бутылку молока, а другую, сжатую в кулак и с поднятым вверх большим пальцем, показывала мне, как бы говоря, что ничего нет вкуснее этого хлеба с молоком. Мама смотрела на меня, продолжала что-то говорить женщинам и плакала.
Валерий Щербаков