Школьное радио
Нина Ивановна
В одном из сел, у автобусной остановки, кряхтя и скрипя, всеми своими суставами-шарнирами, остановился, в меру, расхристанный, и потрепанный, рейсовый ПАЗик. Село то районное, длиннющее, почитай километров восемнадцать, в длину вытянулось. Самым протяженным селом в крае считается.
В 60-е годы, пока автобус из одного конца села, доберется до другого, с многочисленными своими остановками, по пути следования, это же какую уйму времени ждать его надобно. Вот почему очень редко ходят они, а уж ежели, подойдет, наконец, бедолага, то под завязку, битком набит людьми.
Люди деревенские терпеливые. И на остановках подолгу могут стоять и в давке и толчее, потом ехать. Вот и на этот раз, автобус поднатужился, и выдавил, с усилием из себя, нескольких человек. Изрядно помятых, но довольных. Среди них даже девушку. Ее, то, вытолкнули сразу, а вот чемоданчик фибровый, это тот, что из крашеного картона сделан,с уголками блестящими, без хозяйки, чуть дальше не уехал, кое-как выдернула его девчушка из спрессованной массы людской.
Стоявшие на обочине, несколько мужчин и женщин, сразу определили – девушка не местная, одета не по-нашенски, да в придачу чемодан еще этот. Не сумка и не мешок. Значица, одно из двух. Или в гости, или …
Девушка с чемоданом подошла к женщинам, достала из кармана бумажку.
— Здравствуйте! Скажите, я могу отсюда доехать до этого села?
И по слогам прочитала алтайское название деревни.
— Да, милая, отсюда и поедем.
Это ей женщина, средних лет, приветливо ответила, что стояла с двумя ведрами, доверху наполненными спелыми помидорами.
— А ты к кому, девонька, в нашу деревню, путь держишь? В гости, али еще по надобности какой?
— На работу я к вам, простите, не знаю, как вас звать-величать. В школу, учительницей. Малышей ваших учить.
— Вот значит как. Учительницей, это хорошо.
А почему хорошо, не стала объяснять. Задумалась на минуту.
Степанида Леонтьевна, так звали женщину, на своем веку, видала-перевидала, всех приезжающих в деревню, молодых учительниц. Именно, девушек. Парней, почему-то, никогда не присылали. И не припомнит вот сейчас Леонтьевна, чтобы, хоть одну из них, да выпустили парни деревенские, из села, не женившись на ней.
Другое дело, что потом эти пары, недолго в селе оставались. Большей частью, молодым женам удавалось уговорить парней, сменить местожительство. А те не сильно то и сопротивлялись. Всем хотелось чего-то нового, неизведанного. А убеждать девчонки могли. А деревенским пацанам, и крыть то, по сути, нечем было.
Вот и смотрела она на девушку, прикидывая, сколько же парней, у них на сей момент, в деревне холостых, и кто из них успеет первым глаз на нее положить. Девчонка то смазливая, и фигурка при ней, и личико красивое.
Вздохнула. Городская девчонка, трудно ей будет привыкнуть к быту и укладу деревенскому. К людям и порядкам, в ней, царившим. Ну, как говорится, не ты, голубушка, первая. Будет так, как было всегда.
— А тебе, голубушка, небось, сказали в районо, какой класс учить то будешь?
Это спросила женщина, стоящая рядом со Степанидой Леонтьевной.
— Конечно. Третий класс.
— Господи. Вот она и третья красавица появилась, не запылилась.
— Ты не обижайся на нее. У ней сынок в этом классе учится. Вот и получается, что каждый год новая учительница. Разве это хорошо?
— А почему так получилось?
— А вот и получилось. Смотрит она на тебя и думает – опять прислали, как специально, молоденькую, да красивенькую, не могли страшненькую подыскать. Дали ребятишкам бы спокойно доучиться до старших классов. Это же напасть какая-то, не успеет приехать девушка, ее наш охламон тут же в сельсовет. Свадьба, а потом дети. Вот первая учителка уже родила, с дитём сидит, вторая в декрет уходит. Ты третья. Боюсь, и тебе судьба такая же уготована. Нашим парням деревенским, такие девушки шибко глянутся.
Остановившийся грузовик с брезентовым верхом, а это и было совхозное грузотакси, не дал закончить Степаниде Леонтьевне ее повествование. На самом интересном месте.
Нина Ивановна, так представилась девушка, до сего дня, безвыездно жила в своем краевом центре, и как-то ни разу не удосужилось ей побывать даже в близлежащих селах. Про таких, в деревне с долей пренебрежения говорят – ну что с нее взять то, городская, чай. Если по-честному, она и гор то никогда не видела живьем, что вскоре откроются ее взору. Только на картинках, разве.
Полста первый ГАЗик, был, худо-бедно, приспособлен для перевозки людей. Брезент, что закрывал полностью кузов, был с узенькими, застекленными окошечками, несколько скамеек поперек кузова, сзади дверца для пассажиров, даже лесенка, чтобы удобнее было спускаться на землю. Брезентовый полог над дверью, который всегда подтыкали вверху, чтоб хоть немного воздух свежий поступал.
Машина подкатила к остановке, почти полностью загруженной людьми. Оставались незанятыми пара скамеек, что в самом заду. Девушку хотели протолкнуть поглубже, в серединку, но та отказалась, решив сесть поближе у задней двери, осматривая всё, что будет открываться перед ее глазами.
Улыбнулись, хмыкнули про себя, завсегдатаи этих поездок, но переубеждать не стали. Зачем? Пусть познает жизнь нашу. Посоветовали только одеть, если есть, курточку на себя, да платок на голову. Отмахнулась. Ну и ладно.
Красота началась сразу, как только тронулись. С обеих сторон. Особенно девушку восхищали горы, которые видеть до этого ей приходилось только на фотографиях. А здесь, вот они, рядышком, рукой подать, покрытые лесом и зеленым, разноцветным ковром, из травы и цветов.
Проехав несколько километров по селу, дорога неожиданно запетляла по какому-то ущелью. Горы, со всех сторон, смыкались над дорогой-змейкой, что казалось, еще немного и всё, — приехали. Это так казалось девушке, очарованной красотой алтайских гор, с полуоткрытым ртом смотрит вверх и не углядит вершин горных.
Правда, ротик то пришлось вскоре прикрыть. Асфальт давно кончился, а за машиной, тянулся длинный хвост, желто-коричневой, жирной пыли. Да ладно бы, за машиной только тянулся, но ведь эта вездесущая пылюка заполнила всё жизненное пространство под брезентом, особенно доставалось сидящим на последней скамейке.
Эйфории у девочки заметно поубавилось. Теперь довольствовалась только тем, что с места ей было видно. Вытягивать шею через открытый полог, или без зубов останешься, или вообще вылетишь за борт. Дорожка, не видевшая в жизни своей, грейдера, оставляла желать лучшего.
Нина видела через пыльную листву деревьев, что росли вдоль дороги, что нет-нет да промелькнет извилистая, блестящая полоска речушки, что рядышком с дорогой всё время течет.
А дорога всё время в горы шла. Не нужно быть шофером, чтобы по звуку мотора определить, как ему с каждым километром, становится всё тяжелее и тяжелее, поднимать себя и людей в горы. Тон его звучания становился всё выше, напряженнее, и вот дернувшись, на крутом подъеме, заполучив последнюю, в таких случаях, низшую передачу, мотор начинает выть из своих последних лошадиных силенок, а машина, медленно, но всё же, ползти вверх.
Синее облако выхлопных газов стелилось теперь не только по дороге, изрядная доля его была и под брезентом, где находились люди. Девушке, Нине Ивановне, уже давно было не до любования природой. Она то начинает прислушиваться, не собирается ли мотор заглохнуть, то смотрит на лица соседей, пытаясь по ним понять, всё ли в этой поездке штатно проходит.
— Ну вот, на перевал полезли, скоро из Шумиловки выскочим.
Сказал, кто-то из, сидящих. Хотя девушка ничего не поняла из сказанного, какой, такой, перевал, что за Шумиловка, но вроде получается, что какая-то часть пути, будет пройдена.
Наконец, пропев, последние ноты песни, о своей тяжелой судьбе-судьбинушке, грузовик остановился. Даже на ровном месте, кажись, остановился. Вовремя. А то некоторым женщинам, в кузове, от этого угарного дыма, совсем дурно стало, задыхаться начали. Кое-кто, из газет уже кульки приготовился сворачивать.
Дверца кабины хлопнула, и Сашка, водитель, веселым голосом прокричал:
— Вылезай! Приехали! Перекур – десять минут! Мальчикам – направо, девочкам – налево!
Грузовик остановился на зеленой поляне, на самой вершине перевала, на который, так долго и упорно взбирались. Отряхивая с себя изрядное количество пыли, Нина спросила у своих попутчиц:
— А куда это водитель нас приглашал пройти? Ни там, ни там, ничего нет, одни деревья.
— А ты чего, дурёха, там хотела увидеть то? Вот подальше в лес и приглашал нас, — женщины не на шутку развеселились.
— Пошли. А то до деревни больше остановок не будет, можешь и не дотерпеть.
— Нет, спасибо. Я лучше видом, вот этим, полюбуюсь. Боже! Красота, то, какая!
Пожали плечами женщины в ответ. Не понять им восхищение, этой городской девушки, открывшимся видом. Они, женщины эти, родились в этой красоте, прожили в ней, некоторые из них успели даже состариться. Но так и не удосужились выбрать время, чтобы просто полюбоваться местами, где прожили жизнь свою, по-другому взглянуть на всё, как вот эта девушка.
Всё как-то недосуг было. Всё бегом-бегом. Бегом на работу. Бегом с работы. Дом, дети, огород, скотина. Муж еще, вдобавок. Они искренне не понимали, ну чему тут можно восхищаться, с замиранием сердца вглядываться в эту бесконечную горную цепь.
Вот гора, за ней другая, а там и третья с четвертой выглядывают. А вырядились то как! Березками прикрылись, белоствольными. Вперемежку с молодыми лиственницами. Но, не полностью, много места оставили и для сенокосных угодий, где зеленая трава соседствует с яркими вкраплениями разноцветных цветов.
А дальние то горы уже не зеленые, а голубые и синие, а на самой высокой, кажись, еще шапка снега белеется и это в конце лета.
Любование природой оборвал громкий голос водителя, приглашавших всех занять свои места.
После остановки, поездка показалась девушке нашей совсем другой. Намного легче и веселей. Или, с перевала, совсем легко грузовичку бежать стало, исчезли куда-то его тягучие плаксивые ноты, только урчит довольно, да и пыли, вроде как, заметно поубавилось. И вид в заднее, импровизированное окно, совсем другой стал.
А когда сосед по скамейке, показал рукой, куда ей не помешает посмотреть, она, просто-напросто, потеряла дар речи, от увиденного. Не, насовсем, потеряла. На первые лишь секунды.
В каких-то считанных метрах от дороги, паслось целое стадо животных, даже к какому виду принадлежат они, девушка попросту не знала. Указательный палец в сторону стада, и повернутое лицо, с немым вопросом в сторону соседа, выражало, вероятно, следующее:
— Ну, и кто это там?
— Маралы.
Чудак сосед, думал, махнул рукой, сказал одно слово и этим всё закончится. Фигушки! Пришлось мужику долго и подробно рассказывать, кто такие маралы, для чего их пасут, огородив горы многокилометровым забором, что со срезанными пантами потом делают.
Рассказ “пользительный”, длинный получился. В аккурат, до самого места назначения хватило, так-как, полста первый газик с людьми, остановился в центре села. Где на небольшом пятачке было абсолютно всё. Контора, сельсовет, клуб, пара магазинов, столовая и детский сад с яслями.
Школы рядом не было. Она чуть дальше была, на этой же, единственной и длинной улице.
— Пойдем, Нина Ивановна. Провожу тебя, до жилья твоего, нового. По пути нам, да тут совсем рядышком.
Девушка и Степанида Леонтьевна, с двумя ведрами помидор алтайских, медленно зашагали по деревенской улице.
Мчащегося, во весь опор, коня, женщины заметили издали. А вот всадника заметить было сложнее. Нормального седока можно хорошо разглядеть, когда он и нормально в седле сидит. А тут совсем не как у людей, покажется голова всего лишь на миг, и снова нет его. Головушка у седока видимо так отяжелела, что удержать ее в нормальном положении, сил совсем не осталось. Падает она у него вместе с туловищем то в одну, то в другую сторону.
Вот же зараза, – коню на шею ложиться неудобно, трясёт, там седло, там можно и головушку разбить, а, ежели, вот болтаться из стороны в сторону, то самое то.
Непревзойденным “мастером” такой верховой езды, был в деревне только один человек, Санька Савельев. Что греха таить, частенько пьяненькими, садились мужики на коней, вроде, как и в порядке вещей было. Но так, как ездил Санька – не ездил больше никто.
Перед тем как начать куролесить Санька так “настропалит” своего Воронка, что у того пена со рта клочьями летит, глаза, и те, каким-то зелено-голубым светом загораются. Ну, а чтобы себя до кондиции подобающей довести, так это в первую голову Санька совершал.
Летать, сломя голову, по деревне, болтаясь где-то, чуть не под брюхом у лошади, людей в деревне поначалу шокировало, ждали, что вот-вот закончатся эти скачки, совсем печально для доморощенного джигита местного разлива. Но – нет! Время шло, а ничего не менялось.
Не помогали персональные выволочки, устраиваемые для Саньки в конторе, управляющим фермой и бригадиром.
— Всё! Больше ни в жисть! Клянусь клятвой пионерской! Да провалиться мне в подпол, прямо тут в конторе, не сходя с места, ежели, хоть еще раз!
Поругают и отпустят. Парень то – золотые руки! И работящий, пойди, найди еще такого. А вот, попадет шлея под хвост, и понеслась! Вся деревня, особенно малышня, знала, если по деревне несется Воронко, если только ошметки грязи во все стороны разлетаются, а Саньки на нем почти не видно, значит, пора быстренько сматываться с дороги. Растопчет и не заметит.
Вот и сегодня у Саньки очередной гон, а тут женщины на дороге. И не думают уступать эту дорогу ему. Одна с ведрами в обеих руках, вторая хоть и без ведер, но, дурёха полная, даже не скумекала, что отпрыгивать в сторону надобно, когда Санька Савельев изволит ехать. Быстро. Махом.
Со стороны хоть и кажется, что конь сам по себе, а болтающийся из стороны в сторону Санька, тоже, как-бы, сам по себе. “Не пришей кобыле хвост”, как говорится.
Ан, нет! Санька видит всё! И даже сейчас!
— Тпру! Стоять, Воронко! Доброго здоровьица, уважаемая Степанида Леонтьевна!
И тут он вдруг сообразил, что рядом с женщиной, стоит совершенно незнакомая девушка, стройная, красивая, хоть и напуганная его ездой, донельзя. Держит перед собой чемоданчик свой, будто защититься им хочет, с опаской на Воронка поглядывает. Красивый, очень красивый, но страшно то как!
— Опаньки! Вот так встреча! Здравствуй, красавица! И почему я тебя не знаю и где же ты раньше была?
— Здравствуй, Александр! Что, опять за старое принялся! Олух, царя небесного! Ох и доездишься у меня! Как возьму дрын, да как начну охаживать! Ты же нашу новую учительницу, чуть конем своим не сбил, про себя уж молчу.
Женщина еще что-то причитала, а Сашка уж давно не слушал ее. Он во все глаза уставился на девчонку, трезвея прям таки на глазах. Перемкнуло видать у парня что-то в черепушке его, может от тряски, может, от чего другого.
А Степанида Леонтьевна, глянув в этот момент на Саньку, вдруг подумала, что эта случайная встреча Саньки и Нины, на дороге, может круто изменить, бесшабашную жизнь деревенского любителя джигитовки.
Ведь в райцентре, когда она впервые увидела Нину, когда в уме своём, перебирала всех потенциальных, деревенских женихов для нее, она ведь даже и не вспомнила про этого баламута. А кажись, зря не вспомнила. Ох, чует сердце, быть… Да почему, беде то сразу! Но случиться что-то должно непременно.
Сельский клуб, в те давние, советские годы, был местом притяжения всего населения, способного, хотя бы мало-мальски шепериться, то бишь, двигаться. Телевизоров в домах еще нет, а тут, хоть раз-другой, в неделю фильмы покажут. Библиотека, тут же, в здании, даже бильярд большой установили в фойе. Вечерами танцы в клубе. Очаг культуры, одним словом.
Некоторые старушки, недаром, что-ли, на свете много лет прожили, те на вечерние киносеансы, со своими табуретками приноровились приходить. Идут по улице, в руках табуретка, тяжеловато, конечно, зато всегда гарантировано место в зале, хоть и в проходе, а так, ежели, без табуретки, хрен тебе молодежь место уступит на лавке.
Театр, как известно, с вешалки начинается. А клуб в селе – с крыльца. Крыльцо в сельском клубе было весьма приличных размеров. Этакая мини танцевальная площадка. Здесь, киномеханик, получив от человека двадцатикопеечную монетку, отрывал взамен голубенький билетик, дающий право пройти в зрительный зал. Здесь, мужики и парни, успевали выкурить по последней сигарете, перед началом сеанса. Здесь же, если уж совсем сильно приспичит, иногда проводились разборки с применением кулаков. Да, бывало и такое.
Перед вечерними киносеансами, на клубном крыльце, собирается почти вся деревенская молодежь. Молодцы, мужики-строители, догадались, при строительстве клуба, во всю длину крыльца, лавку пришпандорить намертво к стене. Благодать, рядом на площадке в волейбол режутся, а тут уже новая команда сидит. Всегда в волейбол только на “вылет” играли, “продули” – милости просим, на скамейку запасных.
Вот на игре в волейбол и остановимся, покамест. Потому, как в один из вечеров, здесь произошло весьма необычное событие в масштабе местном. Волейбол, это единственная в селе игра, в которую любило играть всё мужское население, от мала до велика.
Правда, волейбольная площадка стояла совсем в неудачном месте, в ограде клуба, в аккурат перед крыльцом. Причем с одной стороны был переулок, а с другой стороны огород, хозяин которого, грозился в клочки порвать мяч, если он еще хоть раз окажется в его картошке. А он, как на грех, снова и снова залетал туда, несмотря на сетку, что была натянута поверх забора. Да и зрители, спешащие в кино, вынуждены обходить ее с обеих сторон, так как ворота в клубную ограду, располагались сразу перед площадкой.
Вот и тем вечером поначалу шло всё как обычно. Люди потихоньку, или по одному, или парами семейными, тянулись к клубу на очередной сеанс. Женщины, на крыльце, покупали билеты и быстренько проходили в зрительный зал, стремясь занять места в середине его. Мужики закуривали последнюю папиросу, попутно обсуждая последние новости и наблюдая за игрой волейболистов местных. Подбадривая, или наоборот, крепким, непечатным словом, осуждая недотёпу.
Вот и в этот раз, парень так “запузырил” мяч, что он, пролетев в воздухе обе площадки, чуть не угодил в голову одной из девушек, что с подругой спешили в кино. Все ждали, что сейчас визг девчачий раздастся, врассыпную девушки бросятся. Если увернуться успеют.
А вот и не угадали! Не успели толком присутствующие еще ничего сообразить, как девушка, поймав в воздухе мяч, пробежала пару метров к линии подачи, и влепила такую “свечку крученую”, что на той стороне площадки, игроки в ответ, только рты успели разинуть.
Да уж! Невиданное, доселе, явление в деревне, чтобы девчонки могли вот так делать подачу. А если, совсем уж, по-честному, то в их деревне, девушки не только прилично, а вообще никак не играли в волейбол. Почему-то. А здесь, с разбега, подкинув мяч и подпрыгнув так, что легонькое, летнее платьице, оголило ее стройные ножки, гораздо выше дозволенного, она послала мяч над самой сеткой и точно в центр площадки.
Или игрокам обеих команд понравилась ее подача, или понравилось ее молодое, красивое тело в прыжке, а скорей всего, и то и другое, но девушке пришлось подавать мяч три раза кряду, а соперники так и не попытались сопротивляться. Да чего уж там, такого “кина” парни никогда не видели, какое тут может быть сопротивление.
Наконец, девушка догадалась, что их пассивность не что иное, как любопытство к своей особе, к ее, скажем прямо, совсем, не спортивному одеянию. Засмущавшись, поблагодарила всех, и вслед за подругой, которая, уже с купленными билетами, поджидала ее на крыльце, юркнула в зрительный зал.
Не могли знать доморощенные волейболисты деревенские, что эта дивчина была, чуть ли не кандидатом в мастера спорта по волейболу. В составе женской команды училища, она с подругами становилась неоднократным победителем различных соревнований, как в крае, так и за его пределами. Ну, это так, к слову. А сейчас…
Произошло всё это так быстро и неожиданно, что только сейчас, и игроки, и зрители на крыльце, смогли открыть рты свои для обсуждения.
— Ну, ни хрена, себе! И кто может сказать, откуда эта спортсменка у нас взялась? К кому-то приехала в гости, или как?
— Подруга-то, с ней шла, это учителка, что недавно приехала. Ее в школьном интернате пока поселили. И эта спортсменка, видать тоже с ней же.
И тут, молчащий до сих пор Сашка Соловьев, на удивление трезвый, который мучительно терзал “своё серое вещество в черепушке”, спрашивая его, ну где же он мог видеть эту девушку, вдруг громко, во всеуслышание, сказал.
— Не ломайте головы, парни. Эта девушка моя и мы скоро поженимся.
— Во, даёт! Ты, Сашка, случаем, разумом не тронулся? Никак с Воронка своего неудачно приземлился. Девчонку эту еще никто в деревне не видел, а гляньте-ка на него, уже и собственник ейный объявился.
Но Санька уже “закусил удила”. Он вспомнил, наконец, где видел эту девушку недавно. Правда, тогда она выглядела совсем не такой, как сейчас. Испуганной была, всё пыталась защититься от Воронка своим чемоданчиком.
— Я даже спорить с вами, тем более доказывать что-либо, не собираюсь. Любопытным и неверующим предлагаю убедиться, что я не вру, по окончании сеанса.
Ну, блин, вот дела то какие в деревне творятся! Те парни, что хотели уж по домам разойтись и те остались. Сидели, на скамейке длинной, курили, ждали, когда кино кончится. Позора Санькиного, прилюдного, ждали. Вслух не говорили, про себя ждали.
Наконец, двери распахнулись, народ стал вываливаться на крыльцо. Кто бегом домой, кто притормозил, покурить страсть захотелось, итак, сколько времени терпели. Все с нетерпением ждали, когда же спортсменка выйдет с подругой. Ждал и Санька.
Когда вышел последний зритель, все поняли, что девушки остались в фойе, где намечались традиционные, после киношные, танцы под радиолу. Толпой рванули в фойе. И точно, среди деревенских девушек, стояли чуть в сторонке, у стены, наши обе учительницы.
Толпа затаилась в предчувствии Санькиного позора. А тот, будто бы он каждый день только это и делал, быстро и решительно направился в сторону девушек. Вот-вот, сейчас, ужо точно отбреют нашего ловеласа. Огребет по полной. Трепло, так и надо тебе!
Жаль, далековато стояли девчонки, разговора совсем не слыхать, но странно, что его еще до сих пор не отправили восвояси или сами не ушли. Хуже того, спортсменка наша, даже засмеяться изволила. Не уж, Санька, не врал. Странно, и совсем не смешно.
А что, там-то… Подойдя к девушкам, Санька, как говорится, сразу взял быка за рога.
— Здравствуйте, красавицы! Разрешите представиться, меня зовут Санька Соловьев. И прежде всего я хочу извиниться вот перед этой девушкой, за предыдущую нашу встречу.
Видя, что у девушки вопросительно округляются глаза от сказанного, он, не давая ей и слова промолвить, продолжал:
— Мне поручено произнести все подобающие, в таких случаях, слова искренних извинений и от своего верного друга, Воронка. Он тоже очень сожалеет, что ненароком напугал вас тогда, и с радостью готов искупить свою вину, прокатив Вас на своей спине, столько раз, сколько Вы этого пожелаете.
Выпалив всё это, Санька и сам был несказанно поражен своему, нечаянно проснувшемуся, красноречию. И смелому своему предложению тоже. Нина, а это была она, не сразу узнала в этом красивом, высоком парне, с копной вьющихся волос на голове, того бесшабашного всадника, чуть не сбившего ее в первый день приезда. Но когда он заговорил о лошади, сразу девушка вспомнила его красивые, с зеленоватым отливом глаза, кокетливую челку. А тут такое предложение! Ее голубая мечта – научиться ездить на лошади! И вот он – шанс!
Рассмеявшись, девчонки, в свою очередь, тоже представились. Подругу звали Валей, и она тоже была не прочь покататься верхом на лошади. Санька тут же пообещал ей найти достойного учителя.
На выходе из клуба, Сашка всё же не удержался и сделал своим озадаченным дружкам подобающий жест рукой. Незаметно так, но чтобы знали наших, если что.
До школьного интерната, где обосновались девушки, Сашка, без устали, рассказывал обо всём, о чём бы они его не попросили. О деревне, о людях, в ней живущих, об обычаях и особенностях деревенской жизни. То, с чем девушкам придется столкнуться в самое ближайшее время.
Вот и оставим молодежь пока на этом их жизненном отрезке. У них впереди еще долгая, и очень хотелось бы верить, что непременно счастливая жизнь будет. И как тут не вспомнить Степаниду Леонтьевну, ее переживания по поводу будущего парня у девушки. Должно, всё путём, получиться у Нины Ивановны и Саньки Соловьева, уважаемая Степанида Леонтьевна. Дай да бог!
Владимир Игнатьевич Черданцев