Лучшее видео студии Link Top vidio Link 

Творчество юных                    Creativity of the young

Лучшие творческие работы молодежи.

  адрес электронной почты: pushkinec-club@mail.ru

Фильм фильм фильм. Я мечтал в кино сниматься на экране красоваться.

Фильм фильм фильм

Я мечтал в кино сниматься на экране красоваться получилось слава небесам

Фильм, фильм, фильм…
Профессий много, но
Прекрасней всех  кино.

Кто в этот мир попал ,
Навеки счастлив стал.

Фильм, фильм, фильм…
Фильм, фильм, фильм…

Фильм, фильм, фильм…
Фильм, фильм, фильм…

И нам, конечно лгут,
Что там тяжелый труд.

Кино волшебный сон.
Ах, сладкий сон!

Фильм, фильм, фильм…
Фильм, фильм, фильм…

Фильм, фильм, фильм…
Фильм, фильм, фильм… 

Видеоклипы студии «LINK» собравшие миллионы просмотров

Кума

Мы обращались друг к другу так: хлопали по плечу, и, смеясь, заглядывали в лицо: «Ну, как дела, кума?» Или: «Послушай, кума…», — но это в начале, потом попривыкли, и уже не смеялись — хихикали. А выплыло это весёлое прозвище из внезапного откровения всеизвестного Бориски, прославившегося как-то по школе своими нумизматическими изысками (сдавший это богатство в школьный музей: и деньги, и музей, спустя время, исчезли) и конкурсным сочинением, напечатанном в районной газете. Сочинение написал его старший брат, Генка. Однажды Бориска заявил в классе во всеуслышанье:

   -Слушай, Нинка, вот мы с Костей братья по матери, вы с ним — по отцам, а мы тогда кто с тобой? Кто-то из знатоков родословной вякнул: «Кумы… э-э-э, то есть кумовья!» Многих это позабавило. Кум в классе было человека четыре, обращение такое к себе претерпевали только самые балдёжные пацаны, ну и сестра, она тоже была весёлой. Закончили восьмилетку, свалили экзамены, получили аттестаты, отгуляли выпускной вечер, встретили рассвет, и разбрелись с горы в разные стороны: интернатские – в одну, остальные – в свою деревню.  И по свету.

Я уехал учиться в девятый в соседнюю область, за реку, в районное село, определившись на постой к тётке своей, Борискиной матери (они переехали прошлым летом), когда встретил поздней осенью на разъезде дорог (собрался на выходной домой) своего бывшего одноклассника Тольку Берковского. Он только что приехал из своей деревни: вышел из автобуса. За три месяца он мало изменился, чуть подтянулся, ещё более подсох. Последний раз мы виделись на горе. По дороге, пока шли в темноте по горно-лесной тропинке, нахлебались из литровой банки разливного красного вина, предусмотрительно прихваченного нашим молодым учителем, учившим нас чему-то до Армии в нашей школе — сам вчерашний ученик.

Ныне его уже нет с нами — по этой причине. Толька подпоил из этой же банки вялую одноклассницу Ленку, на которую раньше никто не обращал внимания, и исчез с нею в ночном лесу. Я знал о нём мало, учился с ним всего год: жили они вдвоём с матерью на краю села в маленьком домике (мимо которого мы зимой ходили по субботам из интерната в свою деревню), сюда приехали из тайги года три назад. Мать работала на ферме дояркой.

Был ещё сродный брат Митька, невысокий добродушный крепыш, живший всю жизнь в сей деревне. Учение и обучение Толька проходил не очень прилежно, как и все мы, пацаны, но он ещё хуже. Парнем же он был уравновешенным, покладистым. Мы обрадовались встрече: шутливо, но искренно обнялись, соблюдая ритуал — похлопали друг друга по спине. Поговорили о том, о сём… Мне никак не терпелось узнать о прошедшей ночи, а он не заводил тему. Тогда я спросил:

-Кума, как там с Ленкой-то, ну на горе? Толька как-то стушевался, сбился с шутливого тона, сморщился, наклонил голову и затараторил: -Да ничего толкового. Плохо. Лежит как эта, как деревянная…, — и замолчал. Мы ещё поговорили об одноклассниках – кто, где находится, кого видел, как и когда. И видно было, что Толька изменился, стал другим, дёрганным каким-то…

-Давай, кума, заскочим в универмаг, посмотрим, что там, — предложил Толька. Магазин находился через дорогу. Мы поднимались темноватой лестницей на второй этаж, когда Толька сказал, оглядываясь, весело: -Кума, ты, это, посмотри, фуфайка у меня на спине не в крови? Я схватил за кушак, притормаживая его у тусклого оконца, смеясь: -Вроде, не видно, а ты что, зайца тащил…? -Да нет, ты слыхал про шофёра-то, убили, с Карлушки? -Слыхал, — насторожился я.

-Так это мы с Вовкой Пономарёвым, — бухнул Толька по голове, моей. Я запнулся. Мы вошли в магазин и принялись болтаться меж тесными стеллажами с барахлом, рядами одежды на вешалках. Народу в зале было мало — суббота. -Как вы его? — спросил я сдавленным голосом, продолжая  цепенеть. -Из пистолета. -А зачем? -Машину надо было. Мы побродили ещё — я переваривал. -Ну, и куда вы его? -Завернули в палатку — и в Катунь. -А пистолет где взяли? -У Вовки был.

Мы поплутали ещё, спустились вниз, перешли улицу. В голове у меня что-то отключилось, в тулове заклинило. Толька тоже молчал. -Ну, ладно, Костик, я пошёл, — сказал Толька не очень весело. -Ты куда? -Надо к брату заскочить,- сказал он, вероятно. Руки не подал.  Да и я тоже. И он пошёл.

-Ну, ладно, давай, — махнул я слабо. И он пошёл мимо высоких голых тополей (теперь их нет) вдоль тракта, свернул на улицу Советскую, на которой находилась милиция. Он уже знал: можно пройти мимо милиционера и не бояться, что страж остановит и спросит, резко, властно: «А это не ты убил шофёра?» Я долго смотрел ему вслед, как он шёл — присогнувшись, боком — до тех пор, пока он не скрылся за деревянными домами. И ещё долго металась моя совесть между октябрятско-пионерскими наказами и народной мудростью, смахивающей на трусость.

Под Новый год донеслось, что Толька попался: понёс часы шофёра в городскую мастерскую, и его вычислили по номеру на механизме. Взяли и Вовку. Он колол дрова дома, в деревне; подошёл мужчина в штатском — разговорились, и Вовка, по необычной для наших мест говорливости, понял: за ним. Дёргаться не стал. Подошёл «УАЗик» с сотрудниками. Сделали обыск: ничего не нашли.

Тронулись от дома, и тогда один внушающий доверие сотрудник сказал, что могут и скостить срок, ежели он, Вовка, сам скажет, где оружие. Вернулись. Пистолет был в кладовке, за балкою, завёрнут в капроновый женский чулок. По окрестным деревням поползли слухи, обрастая подробностями. Одна бабёшка, из тех, кто всё знает, округлив ясные синие глаза, рассказывала: -А сели они на машину у Карлушки, шофёр согласился их довезти, докуда они просились.

По дороге ему сказали, что поедем туда-то, везти орех, и обещали хорошо заплатить. Где-то вверху, в тайге, они нашли избушку, полную ореха, уже готового, в одну ночь проделали дыру, замаскировали её и поехали искать машину — везти орех. А шофёр заартачился, нет, не поеду и всё. Тогда Вовка говорит Тольке: «Делай дело». Толька: «Нет, не могу, боюсь». «Стреляй, а то я тебя».  Толька и выстрелил, прямо в голову, из пистолета. -Где-то пистолет прямо нашли, — вздохнула сердобольная толстая женщина.

-А это Вовка, когда ещё в Барнауле на заводе работал, у охранника отнял, стукнул чем-то по голове и отнял. Потом этот охранник был на суду, что-то у него с головой было… -Что было? -Да что-то неладно — стрёс он её, головушку-то, — доложила женщина в полушалке, видно с этой или соседней деревни. -Поди, дети есть? -Трое… сам-то он с Бийска. Подержалась тишина.

— Говорят, сильно просил шофёр-то — не убивать: дети. Да где там?! Опять помолчали. -Ну, вот, Толька-то и говорит, — продолжила синеглазая. — «Куда теперь его?» А Вовка: «Возьми в кузове палатку, заверни и тащи». — А ково он, парнишка, — не может. «Тащи, щенок», — говорит этот… Вовка. — Он и потащил. Вовке-то надо было машину охранять.

Накидал в палатку камней и спихнул в Катунь, у Манжерока. Потом всё равно нашли, он так у берега и остался, там заводушка была — тихо. Поехали и перевернулись, ездить-то не умеют ладом. Ехал трактор, отвалил, им ехать, а бензина нет, вытек. Тогда они пошли, отбили лодку Василия Иваныча, переплыли на нашу сторону и шли горами, домой. Тащили друг на друге себя — следы заметали. Пришли в деревню, Вовка и говорит: «Чтобы тебя завтра здесь не было, уезжай, куда хочешь». Толька и уехал к дяде в Томскую область. Месяц живёт, второй, дядя его и спрашивает:

«Ты что, Толя, домой не едешь? Что-нибудь случилось»? — Дядя у его в милиции работал, офицером. — «Ты скажи, что случилось, может, чем помогу?» — Вот так потихоньку и выведал: Толька и сознался. Тогда дядя ему и говорит: «Ты поезжай домой, я никому ничего не скажу». Он и уехал, и мотался по родне, боялся домой-то… Этот зверь-то здесь жил: купил домик небольшой, перевёз из города жену с ребёночком. Ещё крышу на своём дому палатками военными покрыл.

Устроился на работу лесником, и всё ходил на лыжах в горы куда-то, на охоту… -Что, дядя его выдал? — перебила нетерпеливая женщина. Подмораживало, потрескивал на лужах лёд. -Дядя. Дядя позвонил сюда, в милицию, в город, — сказала неуверенно ясноглазая, глядя на баб. -Говорят, жена… -Что, жена? -Жена Вовкина доказала, — уверила серьёзная женщина в полушалке. — Был у неё уже сударчик, завела ещё там, в городе. Всё ездила туда: то, то болит, то это… Женщины притихли. Серьёзная продолжила: -А дома всего было натаскано, всё везли кули сахару, муки, тюки матерьяла… Так-то где взять?

-А где брали? -На тракту воровали, на Семинском. Машина едет в перевал, они запрыгнут ночью и скидывают; спрячут в лесу, а потом вывозют. И домой ночью возили. -Не слыхать было, вроде, чтоб забрали. -У матери всё было. Женщины вновь примолкли. -А, говорят, Толька с часами попался. А потом и Вовку выдал. -Ну, теперь наговорят, — отстаивала свою версию серьёзная.

Через несколько лет узналось: ребят перебила охрана — при попытке к бегству. Они отсидели почти по два года: Тольке оставалось шесть лет, Вовке — восемь. Тольку подбил на побег опять же Вовка. На работах они разоружили зазевавшегося охранника, приткнули молодого его же штык-ножом, и долго уходили тайгой. Погоня длилась остаток дня, ночь и ещё день, за ними шёл взвод автоматчиков с собакой. К исходу второй ночи, в горах, они, полагая, что запутали следы и ушли, забрались в сено — и заснули.

Лето клонилось к осени. Строгие тёмные ели среди бледных берёз и кустарника. Холодный ясный месяц на звёздном, светлеющем небе. И одинокий стожок на чистом косогоре. На росистой полянке хорошо видны две тёмные полоски, обратного хода нет. Взвод выстроился полукругом и по команде затарахтел, затрещал автоматами – в цель. Стожок осел.

Когда их доставали из-под трухи, нашли и искорёженный автомат: посыпались щепки — всё, что осталось от приклада. Поматерился потом крестьянин, когда приволок по первопутку копну домой и принялся задавать корм скоту: пули так и застучали по деревянному настилу — пришлось перетряхивать всё сено. Мужик так и не понял, откуда металл в сене: думал, охотники за зверьём баловались — два этих факта он связать никак не мог. Сосед его предложил на рассмотрение варианты, Борис на это промолчал. Он так и остался стоять, опершись на вилы, глядя в даль: на березняк, на белые горы. И за них.

Василий Поликарпов