Лучшие стихи Царскосельских лицеистов

Любовь

Кюхельбекер Вильгельм Карлович

Податель счастья и мученья,
Тебя ли я встречаю вновь?
И даже в мраке заточенья
Ты обрела меня, любовь!

Увы! почто твои приветы?
К чему улыбка мне твоя?
Твоим светилом ли согретый
Воскресну вновь для жизни я?

Нет! минула пора мечтаний,
Пора надежды и любви:
От мраза лютого страданий
Хладеет ток моей крови.

Для узника ли взоров страстных
Восторг, и блеск, и темнота?-
Погаснет луч в парах ненастных:
Забудь страдальца, красота!

Лучшие стихи царскосельских лицеистов

Мамина правда

Тётка Зоя, с трудом встала с кровати, до того болели ейные колени, особенно то, правое, которое, она в молодости повредила, слезая с повозки. — Силушки моей нет, и скорбит, и скорбит… Она надела свои любимые шмыгалки, так она называла тапочки, и тихонько вышла из дома. А зайдя в курятник, заохала: — Как такое случилось, ума не приложу, чтобы все куры померли.

— Она поправила свой белый, в мелкий горошек платок и добавила, — Ужо весна, должны и молодняк возить. Прикуплю. Так, кряхтя, она занялась делами, как вдруг услышала гудок машины и крик: — Хозяйка, курей домашних не желаете? И она, выйдя за калитку, увидела старую «Волгу», а в ней, сплетённые клетки, в которых сидели молодые курочки, а в других – красавцы петухи.

— А что ж, желаю, — ответила бабка Зоя. Продавец открыл клетки, и из них высунулись рыжие и белые головки кур. — Мне бы пяток кур и петушка. И отобрав их, она глянула на хроменькую курочку, что сидела прям в багажнике, на старой куртке: — А это чья такая? — Да случайно повредила себе лапку, хромая она, ну, а ежели возьмешь, то со скидкой отдам. Услыхав это слово, бабка Зоя обиделась даже, может вспомнив свою коленку и хромоту и добавила:

— Ты не обижай так-то, куплю как и всех. И посадив их всех в курятник, в котором уже всё было готово, она шепнула той, хроменькой: — А ты пока у меня в дому побудешь, подлечу тебя. Так и стала Белка, как назвала её бабка, жить у неё в избе, отгородив для неё угол подле печки. И до того курица привыкла к своей кличке, что как только бабка шепнёт ей:

— Иди, ешь Белка, — так та бежит и как кудахчет. Ну, как говорит с ней. — Чудно, право дело, чудно — чтобы курица, да так понимала и отвечала, — говорила она дочке, когда та звонила ей, справляясь о делах да здоровье. Так за делами и заботами бабка Зоя забывала о коленке, которая начинала ныть с утра, и которой она командовала:

— «Не до тебя мне, потом как-нибудь, потом». А уж о курах и о петушке она любила рассказывать дочке. — Не поверишь, доча, вот лежу с утра и слышу квохчат. Это они меня зовут, мол, пора бы и прийти. И куда, какой тута сон? Встаю и иду. А петушок до того благородный, до того заботливый, так и показывает курям: ешьте, мол, вот тута ешьте.

А когда дочка стала звать мать к себе, говоря о возрасте, о той же коленке, бабка Зоя шептала ей в этот мобильник: — Ты пойми, дочка, я тут с домом своим, а там, как колода, буду мешать всем.

Вот на Рождество вы все и приезжайте, у нас тут красота, у нас тут в подполе грибочки да огуречики солёные, банки с чем ты хошь. Приезжайте! А дочка, на том конце, вздохнув ответит: — Правда твоя, мама, правда..

Наталья Осинцева