Ошибка

 

Марина Цветаева

Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой  она слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя.

Когда пленясь прозрачностью медузы,
Ее коснемся мы капризом рук,
Она, как пленник, заключенный в узы,
Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.

Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах
Видать не грезу, а земную быль,
Где их наряд, от них на наших пальцах
Одна зарей раскрашенная пыль.

Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках.
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках.

Нельзя тому, что было грустью зыбкой,
Сказать: Будь страсть! Горя безумствуй, рдей.
Твоя любовь была такой ошибкой, 
Но без любви мы гибнем. Чародей.

 

 

Стихи которые берут за душу

Половики

«А и правда, — подумала Африкановна, обещаясь подруге к завтрему, — чего без дела-то сидеть, да и руки работы просят!» Свои запасы старых, давно обмалевших и вышедших из моды одёжек она давным-давно изрезала на ряски, смотала в большие, пёстрые клубки и перевязала на коврики да половики. Всеми цветами радуги, искусно переплетёнными в незамысловатые узоры, светились её кругляши и дорожки!

Диво такое цветастое и под ноги бросить жалко! А как увидали прошлым летом горожахи эти половики на заборе у Африкановны, так столбом и встали, словно в землю вросли да дар речи потеряли! Глаза выпучили, рты открыли! А когда от красоты-то такой немного отошли, тотчас телефоны свои вытащили и давай самих себя на фоне соседкиных половиков снимать!

На той поре и Аннушка из дома вышла – вот и привязались эти москвички к ней: продай да продай! Видно, нет в столице-то такого барахла! На что Африкановна им и сказала: — Да вы не дурите, почто я вам буду топтаны дорожки с полу продавать, у меня и поновей найдутся, уж сколько времени лежат в закутке, пылятся. Смотрите, коль приглянутся, забирайте!

Вытащила из закутка две дюжины новых ковриков и дорожек ручной работы. Добрую половину зимы она вязала их крючком, благо это было ей в удовольствие и успокаивало худые старушкины нервы, гнало дурные мысли из головы и грусть-печаль из души. Все свои платья, халаты, кофты, купленные ещё в молодости, без сожаления изрезала она на ряски, то и дело ловя себя на мысли, сматывая очередной клубок: та или иная вещь — это целая история из ее толстой и потертой временем Книги жизни…

Платье белое в синий горошек: она пошла в нём на танцы с подругами в соседнюю деревню и встретила там весёлого и шебутного гармониста Геннадия, будущего мужа… А вот в красном платье с вышитым цветами подолом она с Геной своим поехала в райцентр заявление в сельсовет подавать…

Голубое платье, с оборками от груди и завышенной талией — в нём молоденькая Аннушка носила первенца, Алёшку, а потом и братьев его, двойников Сёму да Стёпу… Много нарядов было у Африкановны, да куда они теперь? И поэтому без жалости и сожаления кромсала она их по вечерам, чтобы потом явить народу вязаную рукотворную красоту.

Первые свои дорожки да кругляши она раздарила знакомым и подругам. Дальше – больше! Снабдила Африкановна половиками этими всех невесток да родню, пущай на радость ходят босиком по тёплым и ярким коврикам да добрым словом мастерицу вспоминают! Собралась к Марусе Африкановна только после обеда. Отзвонилась, что вышла, дескать, чайник ставь, и отправилась в сторону моста через речку, а там уж до подруженьки и рукой подать.

Денёк хороший выдался, морозный, ясный. Куда ни глянь — везде баньки топятся, дым столбом: суббота! С той стороны моста, где спуск к реке высокий, ребятишки горку устроили: визжат, смеются, катаются! Почти у каждого дома витает сладкий, теплый дух домашней выпечки, так и манит зайти и отведать свежих ягодников да капустников. На заборах половики развешаны, девки-молодицы их вицами хлещут по радужным бокам, видать, уборку дома перед баней затеяли.

Узнала Африкановна своё рукоделье, и так ей от этого на душе радостно стало, так светло: пригодились её дорожки да кругляши людям, не зря, значит, старалась, узоры из разноцветных рясочек вывязывала! — Здравствуй, Сергуня! — поприветствовала Африкановна мужа Маруси, который вытряхивал на крылечке всё те же цветастые дорожки ее работы.

— Дома ли хозяйка-то? — Здорово-здорово, Анна,— заулыбался щербато Сергей, подняв руку над головой в знак приветствия, — заходи, озябла, небось? Мария там печевом с утра занимается. — Да я уж чую, што сдобой так и зазыват в гости, еще у моста унюхала да на запах и иду! — рассмеялась гостья, обметая берёзовым голиком новые катанцы. Маруся выскочила встречать подругу, запахивая на ходу стёганую жакетку на груди, видно, услышав их с мужем разговор на крыльце:

— Да ты пошто гостью-то мою на пороге держишь, в дом не пущаешь? — засуетилась, шутливо ворча на супруга и обнимая на радостях Аннушку. После приятного чаепития со сковородниками да ватрушками подруги отправились разбирать шкафы, которые давным-давно ломились от ненужного тряпья — Маруся всё никак не могла собраться да выкинуть старые вещи: то ли жалела, то ли ждала повода. Решили поступить так: скидать в кучу ноское да годящее, а чего в ходу и не шибко старое, — отдельно.

На ряски Африкановне — в отдельную кучу. А уж совсем негодное никуда, даже полы мыть, — в третью кучу. Часа три перетряхивали подруги шмотки: спорили, шутили, мерили, делили… Наконец-таки разделались! Скорёхонько пустые гардеробы обтёрли от пыли, развешали всё по плечикам, уложили по полочкам, задвижечкам да ящичкам и, довольнёхонькие, уселись опять чаёвничать!

ечером Анну ещё и на баню уговорили остаться, после чего муж Маруси посулился довезти гостью до дома с двумя баулами вещей. — Африкановна, карета подана! — весело окликнул женщин, сидящих за чаёчком с коньячком, Сергей, запустив с улицы в открытые двери морозные белые клубы. Через десять минут машинка примчала её к дому, Африкановна отказалась от помощи Сергуни: помочь донести баулы до крылечка, искренне поблагодарила его за извоз да хлопоты и отпустила с Богом.

Дома, перебирая снова и снова Марусины платья, она по привычке примечала про себя, что каждое из них ей очень знакомо и связано с тем или иным событием в жизни подруги: — Вот ведь как оно быват: уже и платья, в которых мы молоденькими на танцы бегали, на ряски для половиков только и годятся… А кабыть только вчерась и вытанцовывали в них! Да и сами мы не молодеем… А жись-то, вон она как быстро летит — назад не глядим, бежим-спешим, сами себя подгоняем…

А чего торопимся? Черёд и наш придёт! А что они, платья-то? Ну, хоть память кака людям будет, пущай радуются, что по красоте да по теплу ходят, а я им ещё навяжу! — Ой, смотри-ко, то самое — припомнила Африкановна знакомый васильковый ситчик, — Маруся ведь сама на свадьбу нашу с Генашей шила… И тёплая и трепетная тоска внутри овладела вмиг её сознанием, окунула в прошлое… Она медленно и тяжело встала с дивана, открыла скрипящую, провисшую дверинку шифоньера, откинула в сторону все вешалки, достала откуда-то снизу небольшой бумажный свёрток.

— Думала, дочери отдам, на радость, — развернув своё свадебное, простенькое белое кружевное платье ручной работы, сшитое на заказ, всплакнула Аннушка, — да Бог дочери не дал, сыновьями наградил… А уж как меня Генушка-то в этом платье на руках из сельсовета нёс, да и пуговка потерялась… Погладила Африкановна пожелтевшее от времени кружево:

– На счастье, говорит! И так потом всё и просил для него это платьице надеть: обнимет, подымет на руки, как пушинку, да закружит… Но про любовь история другая будет…

Ирина Некипелова