Столько просьб у любимой всегда
Анна Ахматова
Столько просьб у любимой всегда,
У разлюбленной просьб не бывает.
Как я рада, что нынче вода
Под бесцветным ледком замирает.
И я стану Христос, помоги,
На покров этот, светлый и ломкий,
А ты письма мои береги,
Чтобы нас рассудили потомки.
Чтоб отчетливей и ясней
Ты был виден им, мудрый и смелый.
В биографии славной твоей
Разве можно оставить пробелы.
Слишком сладко земное питье,
Слишком плотны любовные сети.
Пусть когда-нибудь имя мое
Прочитают в учебнике дети.
И, печальную повесть узнав,
Пусть они улыбнутся лукаво,
Мне любви и покоя не дав,
Подари меня горькою славой.
Стихи которые берут за душу
Бабушкина любовь
Бабушка к нам не приезжала. Она болела, а жили мы далеко, хоть и в одном городе. Поэтому чаще мы наведывались к ней, в основном, на выходных. Но однажды зимой, когда все улицы завалило снегом, она все-таки приехала. Папа привез ее к нам на машине, на время, пока мама была в командировке. Я училась тогда во втором классе, во вторую смену.
Уходя на работу, отец строго настрого наказывал не пинать балду до обеда, а делать уроки. Но как только за ним захлопывалась дверь, мы с бабушкой просачивались в зал и поудобнее устраивались в креслах перед телевизором. Я с уроками, она — с вязанием. Я включала Электрон, и мы смотрели фильм «Михайло Ломоносов». Родители ни в жисть бы мне, конечно, не разрешили делать уроки с работающим телевизором, да еще сидя кое-как за журнальным столиком: в полуоборот, пожав под себя ногу.
Но наивной бабушке я наплела, что эти аспекты не влияют на производительность, и она поверила. Фильм был степенный, длинный, с авторским закадровым голосом и множеством исторических фактов. Мерно скрипели бабушкины спицы и моя ручка по тетрадным листам в клеточку. За окном падал снег, который не спешил ни к первому, ни ко второму уроку.
Разглядывая его сквозь вензеля, нарисованные морозом на окнах, я с удивлением думала о том, что уютными, оказываются, бывают не только вечера. Когда у меня что-то не выходило, я вздыхала, и бабушка откладывала вязанье. — Эх, кабы я могла тебе чем помочь. Вот ведь… – с сочувствием и уважением смотрела она на мою писанину вверх ногами. Бабушка была неграмотной и расписываясь в ведомости о пенсии, ставила крестик. Я это знала, но до конца никогда не могла толком представить — как это?
Как это – не уметь прочитать вывеску на магазине, красиво написать свои имя, посчитать в уме до ста и обратно? Наверное, бабушка немного привирает. Не может же она быть совсем безграмотной. Так не бывает. Да и выглядит бабушка слишком обычно для такого странного человека.
По крайней мере, ни лаптей, ни посоха, которые мне виделись непременными атрибутами необразованного крестьянина, у нее не наблюдалось. — Ученье – свет, а не ученье – тьма. – говорила бабушка и принималась за вязание. О точности этой прописной истины я узнала на собственном опыте, опять же от бабушки. Когда мне было пять, я залезла в ее квартире на подоконник и с грохотом опрокинула стоявшую там квашню. Прибежав на звук, бабушка всплеснула руками и поставив меня по центру комнаты, строго допросила:
— Ты нарочно или нечаянно? Я смотрела на нее и хлопала ресницами. — Ты нарочно или нечаянно? Говори, как есть. Счет шел на секунды. Я лихорадочно пыталась вспомнить, что значит «нарочно» и «нечаянно». Так никто не говорил у нас дома, но я читала книжки и точно их где-то видела, но где? Что-то из них точно означает «случайно», а другое, видимо, наоборот.
Но что именно? Какие похожие слова – «нарочно» и «нечаянно»… оба начинаются на «н» и заканчиваются на «о». Ну, как тут не перепутать?! — Ну?! Зажмурившись, я ткнула пальцем в небо. — Нарочно. — Ишь ты. – сказала бабушка и тут же поставила меня в угол думать о своем поведении. Ковыряя ногтем пестрые обои, я думала о том, что, если я не хочу всю жизнь провести в углу, надо бы запомнить, что случайно — это нечаянно. …подпитавшись сочувствием бабушки, я принималась снова за уроки, а она за вязание носков.
Мне было хорошо и спокойно. Бабушка ничего от меня не требовала – сидеть ровно, писать чисто, решать быстро… Она просто вязала носки, а я наслаждалась в ее присутствии. Если бы я сказала тогда об этом бабушке, она бы удивилась и наверняка не поверила («да буде те»). Но тогда я не смогла бы это выразить, зато чувствовать могла…
Однажды, покончив с уроками, я попросила бабушку показать мне, как она вяжет носки. Со стороны это казалось таким простым и ритмичным делом. Спицы то и дело мелькали в ее руках. — Ну, смотри, вот это резинка, вот тут лицевая вязка, тут, значицца, изнаночная. Потом все делим на три части…
Я следила за тем, как мелькают серебряные спицы в ее руках, как нитка превращается в аккуратную петлю и думала о том, что я была права. Какая же бабушка безграмотная, когда держит в голове столько всего и умеет делить на три, а я еще не умею?
Стесняясь признаться, что все это для меня гораздо сложнее, чем все мои уроки вместе взятые, я убегала в школу, думая, что завтра-то я обязательно научусь. Но завтра все не наступало. А потом закончился фильм, вернулась из командировки мама, и бабушка уехала домой, оставив мне на память щемящее воспоминание о нашей с ней абсолютной близости, которая обходилась без слов, а также толстые шерстяные носочки, вязать которые я так и не научилась…
Автор: Дарья Исаченко