Самый тяжелый металл в  в мире. Интересные факты обо всем.

 Два самых тяжелых металла  есть в таблице элементов– это Осмий и Иридий. Они оба имеют плотность 22,6 г/см3. Масса обоих металлов отличаетя буквально на тысячные доли. Добывают самый тяжелый металл из самородков, которые представляют собой соединение рутения, осмия, платины, палладия и самого иридия. Полученный элемент представляет собой порошкообразное вещество.

Осмий и Иридий самые тяжелые металлы  в мире  

Иридий был открыт в 1803 году английским химиком Смитсоном Теннатом. Данного металла за год можно произвести не более 1000 кг. Чаще всего иридий обнаруживают в тех местах, где падали метеориты.
Оловянно-белый с голубым оттенком осмий открыл Смитсон Теннат год спустя после обнаружения иридия в платине. Он по большей части содержится в метеоритах, но и на нашей планете можно встретить крупные месторождения в России, США, ЮАР.

 Самый тяжелый металл в мире. Интересные факты обо всем

Детство послевоенной поры

После войны в деревне было сыграно множество свадеб. Подросли бывшие девчушки–подростки, подтянулись ребята, с фронтов вернулись истосковавшиеся по домашнему теплу и уюту, по женской ласке молодые воины. Все благоприятствовало объединению двух любящих сердец. Семьи моих односельчан, образованные после войны, оказались на редкость крепкими и многодетными.

Василевские, Петрович, Дядечкины, Горнак, Леоненко, Мясоедовы, Кастрохины, Труханенко, Лаптиенко, Салины – семьи, в которых родилось и воспитывалось от четырех до девяти ребятишек. Шло естественное восполнение потерь населения деревни за годы войны. А народная педагогика утверждала, что единственный ребенок не может получить правильного воспитания.

«Один сын – не сын, два сына – полсына, три сына — весь сын», — гласила русская пословица. А бурятская подтверждает: «Одна головешка – не костер, единственный сын – не человек». На сессиях Высоко Городецкого сельсовета неоднократно рассматривался вопрос о пособиях многодетным матерям и награждении их Орденами и медалями.

Так Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 24 августа 1953 года медалью материнства 1-ой степени награждена Дядечкина Федора Григорьевна, медалью материнства 2-ой степени – Ганчицкая Евгения Матвеевна, Петрович Мария Андреевна, Дядечкина Антонина Даниловна. Указом Президиума Верховного Совета от 30 мая и 12 сентября 1957 года награждены: Орденом «Материнская Слава» 3-ей степени – Погорельская Евдокия Ивановна, Орденом «Материнская Слава» 1 – ой степени – Дядечкина Федора Григорьевна.

Позднее медали материнства получат: Дядечкина Мария Мефодьевна, Горнак Галина Семеновна, Горнак Екатерина Федосовна, Дядечкина Лидия Даниловна, Лаптиенко Вера Васильевна, Мясоедова Нина Федоровна, Дядечкина Анна Евдокимовна, а пособия, о которых говорили постоянно на сессиях сельсовета, были мизерными.

Четыре рубля ежемесячно платило Государство семье с рождением четырех детей, а с рождением пятого, шестого ребенка и больше — пособия повышались, но в пределах десяти рублей. В деревне к беременной женщине относились как–то уважительно. Нет, особых поблажек и снисхождения на работе ей не делалось, а вот в быту чувствовалось некое потакание ее желаниям.

В подтверждение этому я приведу случай, что произошел с Ниной Михайловной Дядечкиной и ею рассказанный. Как – то, идя с работы, в лесу Нина Михайловна встретила младшего сына Лахмоткиных — Виктора, возвращавшегося с охоты с хорошей добычей. Он нес за поясом несколько убитых уток. Увидев уток, Нина вдруг страшно захотела поесть мясо утиное.

Желание стало таким сильным, что Нина стала просить Виктора одну утку отдать ей. Юный охотник отказал: ему хотелось похвастаться перед родителями своей удачей. Так и разошлись по домам каждый при своем. Виктор, придя домой, показал свои трофеи матери и рассказал о просьбе односельчанки. Серафина Семеновна – мама шести детей, женщина большой, щедрой души знала, что Нина ждет ребенка и что беременным грешно отказывать в их желании, тут же снарядила посыльного с уткой в дом к Дядечкиным.

Будущая мама, получив тушку утки, быстро ее обработала, разделала и, так как был уже поздний вечер, отложила готовку утиного мяса на утро. Утром следующего дня Нина поставила в чугуне в печь тушиться уточку: в деревне завтраки и обеды готовили в русской печи. Сама отправилась на работу в поле. Весь день беременная женщина глотала слюну, заставляла себя забыть мясо, но желание поесть его не давало покоя. Наконец–то кончился рабочий день, Нина спешит домой.

Но каково же было ее горе и разочарование, когда она узнала, что домочадцы в обед съели всю ее уточку. Она плакала горькими слезами. А Серафина Семеновна, узнав об этом, пожертвовала еще одну тушку утки будущей маме, на здоровье будущему труженику земли нашей.

В те послевоенные годы мама не имела декретного отпуска, работала до родов, сколько могла, и после родов только первое время оставалась дома с новорожденным, а по исполнении ему месяца, оставляла на попечение бабушек или старших детей, и уходила на работу. Грудью кормили мамы своих маленьких ребятишек утром, в обед и вечером, если работа была недалеко от дома, а в другом случае – только два раза.

В промежутках между кормлениями новорожденные сосали пряник или хлеб с сахаром, завернутые в марлю, и коровье молоко через соску. Дети росли крепкими, здоровыми. Рождались они через год, через два друг от друга и следили старшие за младшими. Главное — вырастить дитя из пеленок, а там он и сам потянется за старшими братьями и сестрами. Пеленали детей до трех месяцев, чтобы лучше и дольше спали. С трех месяцев сажали в подушки, так учили сидеть.

Потом в «стойке» учили стоять, а дальше полностью вверяли малыша старшим детям. Родителям некогда было заниматься детьми. Они сами росли, перенимая от старших и хорошее, и плохое. Эти дети не помнят, чтобы вместе с родителями, за одним столом обедали или ужинали. Не было совместных обедов. Каждый ел, когда было время или очень хотелось есть. Кусок хлеба в руки, хорошо, если в сахар обмакнутый, и на весь день беззаботные игры, прогулки в лес, на озеро.

Все дети, достигнув семилетнего возраста, посещали начальную школу, закончив которую, переходили в Ново-Успенскую за семь километров. В летнюю пору подростки 13-15 лет помогали родителям в заготовке сена, овощей, прополке огородов, кормили домашний скот, стирали белье, а осенью подростки копали колхозный картофель, работали на зернобазе, подрабатывали зерно даже ночью, разгребали зерно и кукурузную массу, ссыпающуюся из комбайна в машину.

Не было вопросов, можно ли детям 13 — 15 лет выполнять такую небезопасную работу. Бригадир каждое летнее и осеннее (недели две школьники помогали колхозу) утро, как взрослым колхозникам, давал задание на определенную работу. Отказаться, а значит, отсидеться дома никто из подростков послевоенного времени даже в мыслях не имел. Было очень интересно, весело работать коллективом, эта работа вызывала чувство гордости, нужности, уверенности в том, что нам доверяют, с нами считаются, да еще и лишний трудодень для семьи заработаем. Без дел не сидел никто.

И если случалось, что родители освобождали своего ребенка от домашних обязанностей, то этот ребенок бедный не знал, как поступить с такой свободой, что делать, чем себя занять. Отправил, как–то, бригадир нас разравнивать зерно от комбайна на машине, а потом разгружать на базе. Ехали с поля обычно в кузове машины, доверху наполненном зерном.

При въезде в деревню на дороге была глубокая яма, и шофер всегда ее объезжал. А тут вдруг почему–то поехал прямо и машина резко, как бы провалилась в эту яму, а я и Надя Погорельская, сидевшие на зерне, подпрыгнули…, машина пошла дальше, а мы опустились на дорогу. Сидим, смотрим друг на дружку и не можем ничего понять. А когда разобрались, то хохотали минут пять, потом поднялись с дороги, отряхнули дорожную пыль и пошагали до базы.

Смеялись всю дорогу. Шофер же, не увидев нас на машине, испугался. Что случилось с нами и где мы находимся? И тут мы заходим на территорию веселые, довольные. До нас не сразу дошло, что мы могли покалечиться, и наказание за нас понес бы шофер. Слава Богу, все кончилось хорошо. О плохом, конечно, не думалось ни нашим родителям, ни тем более нам, детям. Жизнь текла своим чередом. Наше детское участие в семье было необходимым.

Условия труда и жизни крестьянской семьи воспитывали в детях благородные нравственные качества, что являлось важнейшей предпосылкой будущей честной жизни детей и верный залог обеспеченной старости самих родителей. «Что в детях воспитаешь, — говорилось в русском народе, — на то в старости обопрешься». В летнюю ягодную пору колхозницы были особенно заняты работой и, конечно, по ягоды не имели возможности сходить. Выручали дети.

Они ходили группами, по двое, просились у старушек сводить по ягоды, а те, обычно, убегали, но как бы там не было, в лес шли и собирали ягоды: чернику, бруснику, черную и красную смородину. В тот год наши соседи Жигачевы ухаживали за колхозными овцами.

Пасли в основном в лесу за поселковым озером. День летний длинный, следи за овцами, чтобы не разбежались и хорошо наелись, а если они улеглись на отдых, то собирай грибы и ягоды или же тоже отдыхай. Вот так карауля овец в лесу, за пихтачом соседи нашли чернику.

Никем не примяты кусты, ягоды не сорваны, значит, до этого места еще не добрались сборщики ягод. На следующий день Мария Ивановна, ее дочери Анна и Дуся, прихватив ведра, направились на пастбище и по ягоды. Дуся пригласила с собой меня.

Идем по лесу, петляем между деревьями, чтобы деревенские не увязались за нами, проходим мимо озера, поворачиваем направо и идем узенькой тропинкой вдоль озера. Настроение хорошее от предчувствия богатого сбора ягод, усталости никакой. Тропинка уводит нас от голубого раздолья, от свободно гуляющего над озером ветра в тихую низинку. Здесь хвойной стеной встает перед нами лес.

Торная тропинка, словно не решаясь пробить эту стену, вьется по лесному закрайку, а мы отважно ныряем в самую чащу. Над нашими головами свисают еловые лапы, сквозь которые кое-где видны световые пятнышки. Чем дальше мы удаляемся в лес, тем чаще попадаются на тропинке древесные корни, похожие на огромных змей, встают перед нами вздыбленные пни-выворотни.

Воздух пахнет грибами, он сырой, густой, как в глубоком погребе. Я стала уставать от долгого пути. «Когда доберемся? Где ягоды?» Ответ был успокаивающим. «Скоро, девоньки, скоро». И вот, наконец, темный лес расступился перед нами, и мы увидели просторный свет. Огляделись. О, Боже! Перед нами раскинулась поляна с синеющими кустами. А на кустах чуть ли не сплошь ягоды.

На солнышке синий цвет ягод отливает чернотой. Глаза «разбежались» от такого изобилия ягод, сердце от волнения и радости забилось учащенно. Из груди невольно вырвался радостный крик. «Ой, сколько ягод! А успеем ли мы их собрать?» Меж тем наши руки заработали.

Мы обираем кустик за кустиком, метр за метром продвигаемся вперед. Вот уже пальцы на руках стали синими, губы тоже измазаны соком черники. Что – то бросаем в ведро, что – то в рот. Скоро ведра наполнились крупной, спелой ягодой. Теперь можно и отдохнуть перед обратной дорогой. Нашли одинокую березку, сели под нее, достали узелки с хлебом и принялись за обед.

Как вкусен хлебушек после трудового дня, да еще с ягодой! В воздухе пьяняще пахнет белоцветом, ветер качает ветки деревьев, вдали кричит сойка. Пора бы двигаться к дому, но так не хочется покидать это райский уголок. Сойка снова хохотнула, метнулась с одной сосны на другую, словно приглашала нас идти за ней. Эта птица размером с галку, но наряд ее ярок, бросок, на макушке желтый хохолок, на груди красноватый фартучек, крылья – небесно–синие.

«Какая сказочная птица!» — Мария Ивановна поднялась со своего места, распрямилась, посмотрела вслед улетающей сойке, и взялась за ведро. «Девочки, пора домой, солнце клонится к закату». Я и Дуся легко подскочили, подняли свои ведра и двинулись вслед за старшими. Пройдя немного, я вдруг поняла, что не могу дальше идти и нести свою ношу. В голове шумело, в глазах «стояли» черные ягоды, ноги подкашивались. Мария Ивановна позволила нам с Дусей передохнуть минут десять и снова в путь.

Пройдя километр, два, я снова почувствовала недомогание. И тогда немолодая женщина забрала у меня ведро с ягодами, Дуся подала руку, и мы продолжили путь. В деревню в тот день мы пришли к 11 часам вечера. Без меня пришли бы раньше, но соседи не позволили бросить меня. Вспоминая то богатое ягодное место за пихтачом, я с благодарностью вспоминаю своих соседей, их помощь и поддержку. Но если днем ребята и девчата были заняты делом, то вечер был у них свободным.

И тут уж всего хватало. Неудержимая энергия несла подростков на необдуманные поступки. Вспоминает Нина Иванюта в девичестве – Горнак. «Привязали мы ниткой картошину к окну Кондрашовой Дарьи Сафроновны. Сами спрятались за палисадник и дергаем за нитку.

Дернем — картошка ударит в стекло- и так до тех пор, пока хозяйка не выйдет посмотреть, кто стучится. За вечер приходилось женщине выходить много раз, но каждый раз никого не обнаружив, уходила она в дом, недовольно ворча. Нам же весело было глупым, смеемся. Подперли однажды дверь дома Кати Петрович (баба Наталья уже умерла к этому времена), поймали собачку ее и стрижем. Собака визжит, вырывается, но мы делаем свое «черное» дело. Задумала на улицу выйти сама хозяйка, а нет, дверь не открывается.

Тогда она залезла на чердак и давай кричать соседям: «Володя, Катя, помогите! Во, …, глухая! Маруся, Федя!» Ходили соседи и помогали, ругали своих чад за хулиганские проделки, но дети оставались детьми. Находили другие «игры». Залезли ночью в огород к Кондрашову Михаилу за викторией. Но где виктория? Никто не знает точно. А без «улова» уходить не хочется: нарвали огурцов, моркови и ушли.

Что своих огурцов в семидесятые годы не было? Были в каждом огороде, но то свои, у них и вкус другой. Вкуснее ворованные». Игры детей зачастую напоминали жизнь родителей, их работу, праздники. Играли ребятишки в «магазин». Зоя Иванова (Горнак), моя младшая сестра – выдумщица и организатор, была, конечно же, продавцом.

Дело было зимой. Наморозила Зоя много разных ледяных игрушек и стала продавать в своем «предприятии», за штуку – яйцо. И несли ей плату за интересные игрушки девчушки – подружки в виде яиц. Яйца, как понимаете, съедались в компании детьми, а игрушки в тепле превращались в воду, но когда «покупатели» просили вернуть их «плату», то есть яйца, то продавец требовала: «Верни назад товар!» А коль нет товара, то нет и возврата платы. И еще интересный случай из жизни детей.

Любили Зоя и Лена Петрович организовывать разные увеселительные моменты. «Свадьба», например. Наряжали невесту, подбирали ей жениха, накрывали стол, пели песни, плясали и, как на настоящей свадьбе, молодым собирали подарки. «Гостями» были все дети в округе и подарки несли из дому: кто рамочку с фотографиями родителей, кто платочек, кто посуду, мамино платье, обувь родительскую — все, что попадалось под руки. После «свадьбы» через день, а то и два, ходили родители за своими исчезнувшими вещами по соседям и находили в детском домике у Горнаков.

Как на настоящих свадьбах гости пели и плясали под «музыку», создаваемую ложками, заслонкой и мисками. В этот раз «гости» очень разошлись в пляске, что толкнули трехлетнюю Зину Горнак в коровью «лепешку». Девочка белой своей головкой попала в «зеленое месиво», лежит и ревет. «Гости» спохватились, подняли ребенка, окунули в бочку с водой, обмыли головку и вытерли полотенцем.

Каково же было их удивление, волнение, когда они увидели зеленые волосы вместо беленьких. «Что скажем родителям? Чем закрасили?» Переживание длилось не больше минуты: Зина перестала плакать, и новые идеи увлекли ребятишек на очередные дела. Вспоминает Рая Ханаева (Дядечкина) о своих детских забавах. «Позвала Зоя нас, девчонок, в баню ворожить. С завязанными глазами брали со стола приготовленные для ворожбы – хлеб, воду, соль, куклу, уголек и зеркальце, кто что возьмет.

Тронешь хлеб – богато будешь жить, воду — муж будет пьяницей, зеркальце – будет самолюбивым. Но всем хотелось увидеть будущего суженого. Зоя и придумала смотреть в валенок долго, долго. Края валенка она смазывала сажей, и когда «невесты», стараясь лучше разглядеть суженого, плотнее прижимали валенок к лицу, то измазывали его этой самой сажей.

В бане было темно, лиц никто не видел, но стоило после ворожбы выйти на свет, со смеху падали все, показывая друг на друга. Так было весело, интересно!» Но были проделки, граничащие с преступлением. Получил Валера Дядечкин новую машину для поездки в Казахстан на уборку урожая. Пользуясь, случаем, подростки и молодежь деревни решили съездить на танцы в Пушкино.

Забрались в кузов, кто — стоя, кто — сидя, даже с костылями залез в кабину больной «Елин» и поехали. Танцы прошли на высшем уровне. Но шофер выпил лишнего и за руль сел Виктор. Подъезжая к мосту на спуске с горы, он не справился с управлением, и машина перевернулась. Пассажиры все выпали. Через несколько минут «шока» все стали собираться, окликая всех по имени. Не оказалось Кирима. Где Кирим? Где Кирим? Может под машиной? Напряглись и подняли ее на колеса, но Володи не оказалось и под ней. После долгих поисков в темноте нашли потерю по другую сторону от моста.

«А я ползу, ползу и не могу найти конец кузова»,- говорил Володя. Оказывается, он полз под мостом и не мог понять со страху, где находится. К счастью, все оказались живы, небольшие ссадины и царапины не в счет, сильно пострадала лишь машина. Не знаю, как оправдались виновники перед родителями, перед бригадиром, кто понес наказание и какое? Свидетели и участники этого происшествия вспоминают все с улыбкой и весело. Петрович Катерина верхом на Гнедке возила воду к тракторам на поля.

А конь очень боялся щекотки. Стоило его слегка погладить прутом по спине, как он подбрасывал задние ноги и мог сбросить седока. Понял это Василевский Павлик и решил «пошутить» над слабой женщиной. Только прикоснулся Павлик прутиком к спине Гнедка, как тот сбросил Катю. Безнаказанный Павлик проделывал свои «шутки» много раз над беззащитной женщиной, пока она не поняла, как ей быть и стала у тракторов появляться пешком, ведя коня под уздцы.

Между собой подростки называли друг друга нарицательными именами и ко многим они «приросли» на всю жизнь: «Кирим», «Елин», «Боксер», «Шип», «Демон», «Кэп», «Фафоня», «Тумба», «Хамка», «Скворец», «Плисичка», «Галка», «Воробей», «Пистоль», «Кудяк», «Атаман». Я надеюсь, дорогие мои односельчане, вы вспомнили, кого, как звали, я же, чтобы не обидеть нечаянно теперь уже бабушек и дедушек, не называю их настоящие имена. Так и жили они с этими именами, откликались на них и не обижались ни на кого.

Дети послевоенной поры. Они не видели слез матерей по погибшим мужьям, сами не изматывались на работе, они не ели лебеду, саранки. Конечно, разносолов особых не видели, но и не голодали: хлеба ели вволю. Я помню, как мне дед с бабкой говорили: «Кусай хлеба много, а молочка пей маленько!» Молока почему–то в хозяйствах было мало. В меню семей в пятидесятые-шестидесятые годы были супы, щи, изредка — каши из разных круп. Особенно ценилась рисовая, на молоке, с маслом, из русской печи.

Готовили такую кашу в основном по праздникам потому, что рисовая крупа стоила 77 копеек, а это было в то время очень дорого. А вот сладостей употребляли очень мало. А как хотелось конфет поесть или пососать кусочек сахара–рафинада! Не было у родителей денег на сладости, но дети сами находили выход. В те годы магазин должен был выполнять план по заготовкам: масло, яйца, сало принимали от колхозников. Сдавали эти продукты хозяева дворов, ухитрялись сдавать и их дети.

Вспоминала Зоя Семеновна. «В те далекие годы за озером, возле скотного двора, располагался курятник. Занимал он небольшую площадь, огражденную забором. Но куры – вольные птицы, умудрялись вылезать или перелетать в лес. Бывало, там и неслись. Вот и прочесывали мы с девчонками лес в поисках яиц. Не найдя яиц в лесу, мы лезли на территорию курятника.

Я лазила через лаз куриный во внутрь курятника, брала там 4–6 яиц, и возвращалась тем же ходом. Домой шли лесом с яйцами за пазухой. Потом подружки: Аня Горнак, Надя Погорельская, Люся Василевская и Зина Дядечкина, меняли яйца на конфеты в отцовском магазине, в уголочке делили поровну их и блаженно сосали». Вот какой случай был в семье Горнак Алексея.

Детям захотелось конфет, а денег нет, но зато есть яйца в стайке. В гнездах нашли сидящих курей, согнали их и набрали нужное количество яиц. Сдали в магазин, получили конфеты, съели их, а вечером мать говорит: «Дети, кто взял яйца из под курицы, у того в животе скоро запищат цыплята. Надо намазать живот синькой, чтобы они не завелись и не пищали».

А дети хором ответили: «А мы их не ели, отнесли в магазин за конфеты!» Так попались маленькие воришки, очень хотевшие сладкого. В магазине часто были конфеты круглой формы с повидлом внутри. «Дунькина радость», — называли мы их. Ко всему они были зачастую слипшиеся. И за одно яйцо продавец отвешивал нам небольшой комочек таких конфет. Комочек небольшой, а радостей от него было много. А как здорово было прокатиться с горы к озеру!

Вечером воровали свадебную кошеву у конюха Горнак Иллариона, вытаскивали на гору, садились в нее, кто куда мог, два человека оттолкнув сани, прыгали на ходу на головы сидящих, и неслась повозка наша к озеру. Однако не всегда удачным было скольжение. Бывало, наша кошева через пни и колдобины въезжала в глубокий снег и переворачивалась.

Весело выкарабкивались из снега, смеясь, затаскивали кошеву на гору и повторяли «полет». Уставшие, но возбужденные возвращали кошеву на конный двор и шли по домам». А как катались на саночках и лыжах с горки в «низинку»! «Низинкой» в деревне называли место под горой, заросшее леском, через который пролегала тропинка на угловую улицу. По воскресеньям особенно много ребятишек собиралось покататься с горы. Могли целый день провести на морозе.

Крик, смех, визг разносились с горы на пол деревни. Бывали случаи, когда саночки или лыжи с наездниками на большой скорости въезжали в лес, натыкались на деревья или пни, и горе – герои с разбитыми носами или лбами, выбравшись из снега, уходили домой. Романович Федору Семеновичу в детстве не повезло больше всех. Катавшись с горы, он выбил колено, в районную больницу не обратился: не до этого было в сороковые годы, поэтому на всю жизнь остался калекой, хромал, нога в колене не сгибалась. А сколько в снегу зимой было сделано детьми ходов, лабиринтов?!

Так мы играли, покуда не застынут руки, ноги, уши. Порой возвращались домой к вечеру с разбитыми носами, с порванными штанами, платьями, но не жаловались никому на свои проблемы, а, получив от матерей подзатыльники, отогревались на русской печке. На следующий день похождения повторялись. Одевались дети очень простенько. Ситцевые платьица и рубашки на каждый день, к праздникам шили обновы из сатина, штапеля. Летом почти все ходили босиком, а весной и осенью надевали кирзовые сапоги: крепкие, порвутся не скоро, можно с носком или с портянкой обуть.

Так, примерно, рассуждали родители. На плечи надевали и мальчики, и девочки самый ходовой наряд — фуфайку. В ней было тепло, удобно, просто. С октября по апрель мы, учащиеся Новоуспенской школы, жили в интернате: домой ходили по субботам, чтобы помыться в бане, переодеться, взять продукты, и в воскресенье возвращались снова в интернат.

Дорогу длиною в семь километров мальчики и девочки 11–15 лет преодолевали за 1,5-2 часа. Весело шли. Сколько смешных анекдотов, рассказов, разных историй было рассказано за дорогу, и, не смотря на усталость, даже песни пели. Старшие помогали младшим. А если вдруг уставали, то садились на снег, отдыхали — и снова в путь. Как же хотелось всю неделю домой! Поэтому весной и осенью, по месяцу, все ученики ходили ежедневно домой. Утром – в школу, в обед — из школы.

Утром вставали в шесть и к восьми были на уроке. Вернувшись из школы, готовили домашние задания, кто как мог и хотел, помогали родителям по хозяйству, играли, спать ложились не раньше десяти часов вечера. Нравилось нам весной и осенью идти по лесу, дышать свежим воздухом, наблюдать изменения в природе- вот появился первый подснежник, а вот и медуницы украсили полянку, голубой колокольчик склонил головку и, кажется, разливает свои нежные звуки.

А сколько песен дарили нам маленькие пташки!? Бывало, стоим и слушаем, боясь пошевелиться, чтобы не вспугнуть «артиста». А как нежно пахли первые клейкие березовые листочки!? Какими вкусными казались молоденькие сосновые шишки! Свежий, прохладный весенний воздух бодрил, радовал и настраивал на работу. Весенний паводок, который затапливал мостик на болоте, что надо было переходить, нас не пугал.

Снимали сапоги, носки, переходили по воде босиком, на другой стороне обувались и шли дальше. Конечно, такие ежедневные походы сказывались на учебе некоторых учеников, но в основном все учились хорошо. Вспоминает Зоя Владимировна Иванова (Горнак). «Было это зимой. Мороз на дворе стоял ниже 45°C. Занятия в школе отменили, печки в интернате кочегарили целый день, чтобы теплее было в комнатах. Но разве нам хочется сидеть в интернате? Дома–то лучше! И мы решаем уйти домой.

Я, Маша Петрович, Наташа Дядечкина, Лена Петрович и Тамара Лаптиенко закутались покрепче, Тамара ноги обмотала полотенцами, чтобы не мерзли, и пошли. Через километр–два, посмотрев друг на дружку, мы развеселились. «Ну, верно, Наполеон со своими солдатами бежит из Москвы!» Смеясь, выдумывая разные предположения по поводу нашего бегства, мы разогрелись и весело дошли до родной деревни».

Нас было четверо девчонок, кто с первого класса по десятый «грызли» азы науки: Люся Дядечкина, Михалина Петрович, Тамара Василевская и я, Горнак София. Учились легко, весело, без проблем, а главное — хорошо. Люся худенькая, высокая и спокойная больше надеялась на поддержку старшей сестры Зины. Зина высокая, крепкая девочка выглядела несколько старше своих 14 лет.

Она на себя в основном и брала все хозяйственные вопросы и защищала сестру младшую от нападок мальчишек и житейских проблем. Михалина — старшая в семье из детей была крепкого характера, имела свое мнение и не боялась его высказать. Тамара – полная противоположность – тихая, не пререкающаяся ни с кем, делала все молча, но хорошо и правильно.

Из нашей маленькой компании я ничем не выделялась, серьезно ко всему относилась и лучшее, как мне казалось, старалась использовать в своей жизни. Всего боялась, стеснялась. Читали мы все много и без разбору. Закончив Новоуспенскую восьмилетнюю школу, все четверо поступили в Залипьевскую среднюю. В первую и вторую школу мы ходили пешком: не было принято в шестидесятые годы возить детей. Да мы и не ждали карету.

Весело, с шутками, с песнями мы преодолевали путь в семь–десять километров. Вспоминается интересный случай нашего путешествия. Купила Михалина в Залипьевском магазине для хозяйских нужд по просьбе своей мамы скипидар. Отошли от Залипья на два километра и Люся вдруг вспомнила, что от кого–то слыхала, что если скипидаром намазать пятки, то побежишь очень быстро. А нам так хотелось быстрее попасть домой!

Вот и стали Михалина, Люся и Тамара намазывать пятки скипидаром, я же воздержалась, решив понаблюдать за их бегом. Подумала, а что если они с места рванут сразу и сумки оставят. Лучше я позже побегу, сумки заранее на спину закину. Намазали пятки девочки и стоят. «Девочки, что же вы стоите?»- спрашиваю. «Не бежится почему–то», — отвечают. Решили, что мало намазали – добавили еще на пятки скипидара, но результат остался нулевым.

Посмеялись над шуткой и побрели, как и раньше шагом, где быстрее, где медленнее. Как и многие другие ребятишки нашей деревни, мы получили среднее образование и разлетелись в разные стороны. Тамара, закончив Канское училище связи, стала хорошим почтовым работником, много лет отработала начальником Денисовского узла связи, встретила своего суженого, вышла замуж, родила двух сыновей. Михалина, окончив десять классов, работала несколько лет учителем, но, видимо, не нашла себя в этой профессии, и уехала в город. Город тоже не стал ей родным, простор деревенской природы тянул к себе. Михалина вернулась на родину.

Вышла замуж за Погорельского Алексея, с которым дружила со школьной скамьи много лет. Все ладилось в семье, росла доченька Роза, будущее виделось светлым, благополучным. Но Алексей умер в возрасте 35 лет, оставив молодую жену вдовой и дочь – сиротой. Что тут можно сказать? Нет слов утешения. Однако сильная Михалина справилась с горем, вырастила дочь, помогла ей получить образование и теперь помогает ей растить сына, своего внука.

Чего ей это стоит – не знает никто: не привыкла наша землячка жаловаться на судьбу, надеется только на себя. Люся родила двоих ребятишек и уединилась в мир семейных забот, не приезжает на праздничные встречи земляков, не отвечает на письма. А как хочется встретиться и окунуться в прошлое! Я нашла себя в культурно–массовой работе на селе. Окончив Абаканское музыкальное училище, вот уже 30 лет я руковожу Новоуспенским домом культуры. Десятки праздников, концертов, встреч с интересными людьми, и в результате – радостное ощущение нужности моего дела.

Мой муж, Туринов Алексей Васильевич — единомышленник, коллега по работе, инициатор и помощник многих моих дел, критик и вдохновитель. У нас четверо детей. Старшие сын Андрей и дочь Лена окончили Кемеровский институт культуры, Юля- бухгалтер по специальности, младший Алексей – инженер, окончил Красноярский аграрный институт. Растут внуки, радуют своими успехами в учебе, а душа беспокоится, какая их ждет судьба в нашей разоренной, разграбленной России? Куда мы идем? Что впереди?

После войны люди работали, учили своих детей, веря в светлое будущее. Послевоенная деревня дала стране много хороших, трудолюбивых и умных тружеников. В те годы мы не задумывались, хорошо ли мы живем. Видя ежедневную жизнь родителей, соседей в труде, мы воспринимали это естественно, нормально. Другой жизни мы не знали. Главное – жили в дружбе, без зазнайства, зависти и хвастовства.

Все мы, дети послевоенной поры, прошли путь счастливого и беззаботного детства, каждый искал свою дорогу жизни, и нашел. А эти хорошие слова о нашем прошлом. «…Там чудеса таятся, От бед меня храня. Там все, как в доброй сказке, Что с детства помню я…»

София Туринова