Аля прислушивалась к каждому шороху, все чудилось, что вот-вот Николай придет, — за полночь уже, а его все нет. А когда, крадучись, как кот, муж прошел в спальню, сжала внутри себя все слова, отложив разговор на утро.
— Школьник я тебе что ли, чтобы отчитываться, — сразу же оборвал ее на полуслове муж, — сказано, котел с мужиками устанавливали в коттеджном поселке. — И что же это за котел такой, что до полночи тебя дома нет, и ведь не первый раз… — Хватит, Алевтина, достала уже, — снова грубо сказал Николай, — я же не спрашиваю, чего вы там репетируете в клубе, песенки все поете. -Так это же самодеятельность, ты ведь знаешь, что солистка я…
Но Николай не дослушал, вышел из дома, громко хлопнув дверью. Але было обидно от услышанного и непривычно от его обращения «Алевтина», а ведь раньше Алей, Алечкой называл. Ведь двадцать лет назад он и сам, как зачарованный смотрел на нее, слушал, как поет. Голос у Али волшебный, обволакивающий своей мягкостью, — такой голос часами бы слушал. Нигде она не училась, — просто самородок. И народные песни, и весь репертуар Кадышевой могла перепеть, лишь бы время было.
Вот и в пятницу собираясь на репетицию, между делом распевалась, когда Николай сообщил, что уходит от нее. Песня оборвалась, как будто «выстрелил» кто в исполнительницу. Догадывалась Аля, к кому уходит Николай, — к дочке приезжих фермеров, бойкой молодой женщине, про которую говорили: «бровью поведет – мужика уведет». — Ничего, не пропадешь, не ты первая, не ты последняя, — дочка тоже уже не маленькая, — сказал на прощанье Николай, уже планирующий выстроить дом для своей молодой крали.
Аля хотела закричать, но голос сжался внутри и не хотел выплескиваться наружу, руки тряслись и никак не могла собраться с мыслями. Решив, что подводить местный хор нехорошо, пошла на репетицию, надеясь отвлечься и прийти в себя. Но первые же звуки вырвались сиплыми, надломленными, — баянист Иван Михайлович удивленно посмотрел на Алю. — Простите меня, — сказала она и выскочила из клуба. Николай не вернулся к Але ни через неделю, ни через месяц, — в хор она больше не ходила.
Не было такого чарующего голоса, не было той Али, — улыбчивой и певучей. — Да что ты так себя изводишь? – Спрашивала соседка Марина. – Чай не оперная певица, чтобы так сокрушаться. Ну, был голос, потом не стало, — не велика потеря. — Да разве в голосе дело? Неужели ты не понимаешь, что Николай все наши двадцать лет, как саблей отрубил, как будто и не было ничего. Как после такого жить?! Да еще дочка который месяц с ногой мучается, — перелом такой сложный, все хромает, — все по докторам ездим. Уже боюсь, вдруг хромота останется.
В селе на Алю смотрели с сочувствием, обсуждая между собой поступок Николая. «Надо же, голос потеряла, — вот как переживает. А Николай мужик хоть и рукастый, но с гнильцой оказался, калачом помани – вприпрыжку побежит. Вот вернулся бы он к Алевтине и голос бы к ней вернулся. Руководитель хора Иван Михайлович переживал больше всех. – Не понимаете вы, голос у Али – это же инструмент тонкий, пугливый, его холить и лелеять надо. Это душа ее через песню с нами разговаривала.
— Представляешь, мама, Олимпиада по математике, районная! – пятнадцатилетняя Аня, переживавшая вместе с матерью уход отца, впервые за это время радовалась. — Я за тебя кулачки буду держать, ты же у меня умница! Возьми и напиши лучше всех! –Пожелала Аля дочке. В тот день она снова пыталась запеть дома, — все равно одна, никто не слышит.
Но ничего не получалось, голос обрывался, в глазах появлялись слезы, — и рада была бы не плакать, да не получалось. «Мало того, что ушел, так еще и голос пропал», — с горечью думала она. Школьный автобус остановился напротив их двора, и Аля поспешила встретить дочь. Аня, со счастливой улыбкой быстро пошла навстречу матери, крича на ходу: — У меня все получилось! Я все задания выполнила, теперь будем ждать результаты. Аля замерла, с удивлением и со страхом глядя на дочь: даже намека не было на хромоту.
Она обняла дочку, потом попросила еще раз пройти, спросила, не больно ли. И, убедившись, что Аня по-настоящему выздоравливает, сели обе на скамейку, обнявшись, ничего не говоря, только слушая свои сердца, бившиеся от волнения.
«Яблоневый вечер звездами расцвечен…» — пела Аля, не заметив, как Лена, с которой вместе в хор раньше ходила, вошла и стояла, как вкопанная. – Алька, поешь что ли? Аля вышла из другой комнаты, отложив глажку белья. – Да вроде чего-то мурлыкаю. — Так не мурлыкаешь ты, а поешь, как раньше! А ну давай еще! Аля снова затянула песню, и она полилась тихо, но также волшебно как раньше.
— Все, завтра приходи на репетицию! Алька, к тебе же голос вернулся! Вот Иван Михайлович обрадуется! Аля улыбнулась, потом тихо рассмеялась от ощущения какой-то новизны в ее жизни. «Дочка, песня и будущее, — подумала она, — обязательно хорошее будущее, а иначе и быть не может».
