Нонче субботея

Сегодня – суббота – баня. С самого утра Саша и девчонки – Таня большая и Надя возят воду с колонки. Я помню банный день зимой, тогда воду возили в большой деревянной, обледенелой бочке на санках. Саша впереди, а Таня сзади толкает, веселая, румяная, в рабочей фуфайке.

Пока топится баня, идет большая стирка. Сколько воды надо навозить, чтобы все выстирать и вымыться такой большой семье! Дома моют полы, перестилают постели. На холодной веранде «бабушкин сундук», там белье — свежее, пахучее, напитанное морозом: льняные рубахи, холщевые жесткие полотенца. Такое блаженство окунуть разгоряченное, распаренное лицо в эту душистую прохладу.

Я говорила маленькая: «Пахнет бабушкиным сундуком». Это запах свежести с нафталином. Тогда в сундуки, в бельевые шкафы клали нафталин,от моли. В баню нас с Таней берут чаще т. Люся с д. Борей, они приезжают почти каждую субботу к родителям – нашим бабушке и дедушке.

Бабушке нас мыть тяжело, у нее после жару голова болит. И тетя Люся говорит ей: «Дай хоть я тебе девчонок намою». Смутно помню силуэт голого д. Бори, сидящего на «кутнике», весь в клубах пара. Мы маленькие, а от маленьких обычно не таятся. Танька однажды назвала дядю: «обечьяна с квочтом».

Тетя Люся спросила:«А где хвост то?». Танька показала:«Да вон он!» По-моему, после этого случая,тетя Люся ходила нас мыть одна. А в наш с Танькой адрес летело иногда:»Обечьяны бечхвостые!» Не люблю баню! Жарко, волосы надо намылить «деручим» мылом два раза, да несколько раз ополоснуть, я не могла дождаться: когда же кончится это мученье!

А то еще решат нас попарить: если одна закашляла, то и второй отдувайся. Зато потом в прохладный предбанник, скорей одевают, тоже в нетерпении – самим уж начать мыться. Для них, взрослых – это блаженство, парятся подолгу, выходят отдыхать в холодок по нескольку раз. Баня в конце сада, идти к дому надо по тропке, между сугробами. Снег скрипит под валенками, на улице мороз, а не чувствуется – тело в такой неге.

Не испытав жаркого дискомфорта в бане, не почувствуешь этого блаженства. Потом чай. Дедушка колет ножом на ладони комковой сахар – он самый сладкий, сероватый, как кусок мартовского льда. Чай индийский, маленькие пачки со слониками, или т.Люся привозит из города цейлонский, ароматный, красный. Пьют много, по нескольку чашек. Дюдя говорил обычно:«Дайте мне пять чаев, семь сахаров».

Рассказывали, что раньше, когда наши мамы и тети были детьми (в семье шесть девочек и мальчик), дедушка так же всем колотил на ладони сахар и давал поровну. А маленький Сашуня попросил: «А мне дайте пять чайков и семь сахарков». С тех пор эта фраза и стала всегда повторяться в семье. Пьет дед из граненого стакана, вприкуску с сахаром, просасывая чай сквозь него, отдуваясь. Просит: «Ну-ко, девки, переоденьте меня». Белая, «нательная» рубаха вся мокрая. Нина или Таня стаскивают ее и надевают сухую. Потом процедура повторяется. Бабушка пьет с блюдца, с карамельками – «дунькиной радостью».

А мы после бани любим брусничника похлебать из большой миски. В сенях, в чулане стоит бочка с брусникой в собственном соку, разведут ее с сахарком – водичка кисленькая, холодная – наслаждение. Но много не дают, боятся, что мы, распаренные, застудим горло. Телевизора нет.Сидят все за большим столом,общаются. Часто по субботам в доме гости – родня из Г. Субботние вечера, и по сей день, остались для меня самыми любимыми. Все расслабленные, наработавшиеся.

А завтра — выходной день. * * * Зимние вечера. Череда, похожих один на другой, уютных зимних вечеров. Дедушка сидит за большим круглым столом, накрытым газетами, и заваленным всякими нужными ему в работе инструментами, толстыми нитками, кусками кожи. Он в очках с темной оправой, под лампой, подшивает валенки и «чесанки». Валенки грубые, тяжелые, негнущиеся, а чесанки – мягкие и уютные. Бабушка за прялкой. Качает равномерно ногой рычаг, веретено жужжит. Плюет на сухие подушечки пальцев, скручивает нить из вонючей кудельки скомканной шерсти, рассказывает: « …когда еще жили в М-хе то, у нас тогда уж Коленька был.

Их два было, Коленьки то. Один полтора месяца только и прожил, а второй, ну до чего ж хороший парнишко то был, здоровый да толстый, смышленый такой, так вот он, годок и три месяца уж ему было, и помер….Ох-ох-ой… Больно любил в пол стучать. Возьмет, бывало, палку какую, и стучит, как гвоздок заколачивает.» Бабушка утирает кончиком платка повлажневшие глаза, затягивает потуже узел под подбородком, плюет на пальцы, тянет узловатую нить, веретено жужжит, жужжит «…так вот, я тогда на завод ходила.

Оставлю Коленьку то со свекровкой, а сама утром уходила. Уж больно мне нравилось на завод идти. Дорога через поле была. Поле пшеничное, прямо золотится все да колышется, а небо то, ясное да синее. А уж жаворонки как поют да резвятся. Вот уж воля вольная. На душе покойно да радостно сделается…» У печи стоят желтые венские стулья, недавно их купили, а старые, с клеенчатым коричневым сиденьем, теперь расставлены в разных уголках дома. В дальней комнате, там девчонки сидят на них у комода с трельяжем, когда прихорашиваются, вешают на них свои платья.

Стоит один такой стул на кухне и еще один у дедушки в мастерской. А эти красавцы с гнутыми ножками и спинками на виду. Мы с Танькой пробуем на них качаться. Дед прикрикнет: «Ну-ко, не ломать мне стулья то, идите вон играйте». Мы сидим какое-то время спокойно, потому что любим быть здесь, в большой комнате и слушать бабушкины сказки или рассказы.

«А помнишь ли, батьк, как мы с тобой на В-гу купаться то ходили? Ох, и любила я на речку ходить. И плавала хорошо. Бывало, поплыву, и не замечу как на середине реки окажусь. А Ванюшка то, (это дедушка мой – Иван Федорович) на берегу разволнуется, кричит, чтоб возвращалась. «Ну что»,- говорю,- «руками то машешь, плыви сюда». А он трусил, чуть проплывет и назад. «Настень, ну давай уж обратно», боялся, что утону, а он и вытащить не сможет. А мне хоть бы что, я долго могла плавать то».

Вера Дудак