Глубокая старина
Молодая женщина поспешала с готовкой ужина, пока её сынок посапывал в люльке, подвешенной к потолку на прочный крюк. Скоро с покоса ржи помещичьих угодий должны вернуться четыре работника. Ловким движением рук Маруся подхватила длинным ухватом из глубины русской печи ведерный чугун с наваристым борщом и оставила на загнетке, в правом боку которой уже стояла духмяная пшённая каша, во второй горнушке — сквашенное молоко. Утерев о передник руки, она метнулась было стол накрывать.
Но тут в колыбельке завозился грудничок и громким плачем возвестил мамку о пустом желудке. Маруся бережно взяла сыночка из люльки и поторопилась из душной хаты на свежий воздух, во дворик. Это тихое местечко, скрытое от глаз людских, она любила. Со всех сторон двор окружён каменными и дощатыми амбарами с соломенным верхом. Около надворной стены дома на низеньких подставках, почти на земле, находилось продолговатое подобие лавки.
Присев на краешек, Маруся расстегнула верхние пуговицы сарафана и прижала младенца к груди. Малыш жадно начал работать беззубыми дёснами, а Маруся, глядя на своё сокровище, погрузилась в глубокие воспоминания. Народ толпами валит в их дом. Пятилетняя Маруся сидит на коленях отца у изголовья гроба матери. Она смутно помнит этот трагический день и что следовало за похоронами. Память выхватывает яркое событие: смех, пляски, шутки.
Идёт отцова вторая свадьба. Маруся радуется: и у неё теперь будет мамка. Через неделю Покров, мама нарядит её, поцелует в макушку, за ручку вместе в церковь пойдут… Но радужные мечты девочки сдулись, как мыльный пузырь, в первый же день. Мачеха, красивая девка, после отгремевшего веселья косыми взглядами дала понять падчерице, что она в её жизни лишняя. Отец, окрылённый новыми отношениями, переключил всё внимание на молодую жену — сладкую ягодку. Только для Маруси эта ягодка была горше полыни.
Редкий день, чтоб мачеха не «приласкала» её оплеухой. Когда своё дитё появилось, следом — другое и третье, бедной Марусе и вовсе житья не стало. Отцу не жаловалась, видя, как тот заглядывает в рот милой жёнушке, да на цыпочках перед нею ходит. В восемнадцать лет к девушке пришла первая настоящая любовь. Андрейка был сиротой, жил в соседнем хуторе у родной тётки. Марусю парень тоже любил больше жизни. Украдкой ото всех влюблённые выкраивали встречи всё лето. Маруся изнутри светилась счастьем, но виду не показывала.
Они уже наметили день, когда обвенчаются. Но осенью Андрейку призвали на государеву службу. Маруся обещалась ждать. Минул месяц, проныра мачеха стала замечать за Марусей неладное. То огурцы солёные та грызёт не морщась, то от капусты квашеной нос воротит…
— Ерёмушка, — обратилась она как-то к супругу, — смирёна то наша тяжёлая! — Будя оплетать, — отмахнулся тот, — от ветра степного разве что понесла, окромя как на реке с постирушками, да в полях с тяпкой нигде не бывала. — А я говорю тебе, Маруська на сносях! — Зови её, сейчас разберёмся. Маруся при допросе кивком головы подтвердила догадку мачехи.
— Потаскуха, — взревел Еремей и, схватив кнут, хлестанул дочь по спине. Маруся выскочила из дома босая раздетая и побежала задворками к реке, извиваясь под ударами плётки. — Засеку, — кричал отец с пеной у рта. У излучины реки погоню резко прекратил вдовец Тарас, возвращавшийся с рыбалки. — Ты что, совсем осатанел?! — одной рукой он крепко схватил за грудки Еремея, а второй легонько толкнул за свою спину рыдающую истерзанную Марусю.
-Не вмешивайся, Тарас, — остыл немного Ерёма, — не нажил ты детей, не знаешь каково в дерме оказаться, скоро Маруськин позор вылезет наружу,как людям в глаза глядеть?! И ведь не сказывает дрянь от кого понесла. Узнаю, убью курвеца! — Да твою Марусю и с дитём возьмут…
— Вот ты, Тарас, и возьми. Мужик ты ещё не старый, хозяйственный. — За большую честь счёл бы такую лапушку женой назвать. — Забирай! — завтра жду обоих в церкви, узаконим это дело. Бросив со злом плётку, Ерёма поплёлся домой.
— Успокойся, Маруся, по добру обвенчаемся, неволить не буду. Дитя признаю, чтоб избежать лишних пересудов. Словом дурным не обижу ни тебя, ни ребёнка. До рождения мальчика Маруся с Тарасом жили как брат с сестрой. Он с отцом и двумя братьями на помещичьих полях работали, она управлялась по хозяйству. Народившийся черноглазый кроха походил на мамку. Тарас надышаться не мог на маленького.
Радовался младенцу и дядька Парнас, отец Тараса. Он овдовел рано, один подымал на ноги сыновей. Приучал к самостоятельности. У каждого был свой сумарёк с деньгами. Ждал Парнас продолжения рода. Средний сын не спешил с женитьбой, младшему вроде как рановато ещё. А первенец, познавший горькую участь вдовца, о других женщинах и слушать не хотел. Тарас любил жену, с первых родов умерла его голубка, и сынок не выжил.
Маруся вернула его к радости жизни. Однажды они вдвоём оказались в лесном шалаше, где укрылись от раскатов грома и дождя. Когда стихла непогода, они вышли навстречу солнечным лучам по-настоящему мужем и женой. С того дня прошло полгода. Глаза Маруси заблестели, крупная слезинка упала на нежную кожицу щёчек сыночка. Поморщившись, он сладко засыпал в маминых объятиях.
Малышок нынче хорошо себя вёл, почти не плакал. Маруся успела даже в огороде за домом сжать небольшую полоску ржи. Начала колосья в снопы вязать. Два во двор принесла, серп сверху положила, продолжить думала. Вот и работники возвратились, следом посыльный с денной зарплатой от барина. Он принялся оделять денежкой младшего труженика. Средний брат, не снимая с плеч орудие труда, неторопливо подходил за своей долей. А Тарас, не поцеловав даже Марусю, сел за её спиной, опустил в ноги косу, словно плети свесил крепкие жилистые руки. Ему было не до денег.
Взгляд его выражал боль и неопределённость. За этот день он постарел лет на десять. Поговорить с Марусей он попросил отца. Парнас подошёл к невестке, пряча влажные от слёз глаза под широкой старой шляпой. Дрожащие от волнения руки он занял перекладыванием из одной в другую мелких монеток, заработанных за день.
— Маруся, ты получше, подумай, — запинаясь начал он издалека, — Андрейка на побывку прибыл. В поле нас ныне сыскал. Просил Христа ради вернуть его законное: тебя, Маруся, вместе с сыном, коего он считает Тараскиным.
Не повернулся язык сказать ему правду. Теперь мы знаем, кто Ромочкин отец. Как решишь, так и будет, отпустим с миром. Только с Ромашиком дозволь видеться… Маруся, не поднимаясь с места, повернула голову в сторону Парнаса, взглянула на его мозолистые трясущиеся от переживания руки и тихо ответила: «Андрейка молод, он ещё встретит своё счастье, а моё — быть рядом с моей семьёй. Тарас скоро станет отцом, а Вы, папашка, – дедом…»
Нина Пигарева