Хуторянка

Матрёна вышла на крыльцо и увидела Данилу, прислонившегося к изгороди у калитки.  — Ты чего там склонился или подпираешь изгородь? — шутя, сказала она, глядя на повернувшегося к ней мужа.  — Тебе чего? Вот стою и смотрю. Время-то как летит, — пробормотал он.  — Нынче весна эвон, как раздухарилась.  — Да, да, — поддержала Матрёна. — Ранняя весна будет. Обедать пойдешь что ли?  — А куда от тебя денешься. Придётся идти, — и он зашагал к дому.           

 Много лет прошло с тех пор, как Данила попал в таёжный хутор. Тогда он, ещё молодой старатель-одиночка, искатель золотых жил, случайно повстречал Матрёну.  Да и встретились они чудно. Она с длинной косой, цвета спелой пшеницы и с глазами цвета утреннего неба в ясный день, одетая в сарафан, смотрела на него, словно дикая лань, впервые увидевшая человека.  Бросив быстрый взгляд, тут же отвела его и спряталась за стволом огромного ясеня.

 -Ты чего здесь делаешь? — всё еще прячась за деревом, произнесла она.  — Как чего? Работаю на реке.  — Слыхивать, слыхивала, что песок моют. Да только незнаком ты. Наши мужики деревенские глубже в тайгу идут — к излучине. Да и чего здесь искать?  — А я и не ищу, — ответил Данил, а сюда случайно забрёл. — А ты чего спряталась? Чай не леший.  — А мне не велено разговаривать с незнакомыми людьми. У нас с этим строго. Отец не разрешает, да и братья следят. Так что тебе лучше не приходить.

 — А может я не чужак,- и он улыбнулся своей располагающей улыбкой.  — Теперь вот и тебя встретил.  — Звать- то тебя как?- произнес он, смотря на неё, — что пряталась за деревом?  Она же оценивала его сильную фигуру.

 — Отец с матерью зовут Мотей. А что?  — А меня Данил, — и он протянул ей руку.  Выйдя из-за укрытия, она тоже протянула ему руку.  — Ну, вот и познакомились,- весело сказал он.  Волосы его были тёмные и немного кучерявые, а небольшая борода украшала его лицо.  — Видать, пару месяцев не брился, — успела про себя отметить Мотя.  Её маленькая ручка утонула в его ладони, но он не стал жать сильно, а только так, чтобы не причинить ей боль.

 — А где ты живешь? — И она с любопытством посмотрела в его глаза.  Он заметил это, как бы невзначай продолжил:  — Ты что, посмотреть хочешь, или просто так спросила? Мой дом не хоромы, но для моей работы вполне пригодное жилище.  Минуту он молчал, а потом спросил у Моти:  — А искать тебя не станут?

 — Может, и будут, но я часто ухожу в тайгу и в ней, как у себя дома.  Каждую тропку и каждый камень знаю на ощупь. Мы — то живем на хуторе, а до ближайшей деревни не так близко, вот и приходится иногда ходить туда.  Так что для меня не стоит особого труда найти назад дорогу. Мне не впервой , — уже смелей ответила она.

— Да и ты не такой страшный, как показался вначале, — и она заулыбалась.  — Ну, коль, я не такой страшный, может, глянешь на моё жилище.  — Пошли, — глядя на него, сказала она.  Они тронулись по тропе вглубь леса, к реке…  Так он и познакомился с Матрёной. Пока они шли по лесу, Данил рассказывал забавные истории, которые он слышал от знакомых искателей. Мотя слушала и только улыбалась, боясь перебить его. Так за разговором они незаметно подошли к его жилищу. Его место ночлега, скорее напоминало берлогу медведя снаружи, чем место для проживания.

 — Что испугалась? — спросил Данил, продолжая откидывать ветки, замаскировавшие вход в обитель.  — А чего мне бояться, это не берлога, а ты не медведь, — подёрнув плечами, улыбнулась она.  Он заметил её улыбку, которая шла из глубины души, чистой, словно утренняя роса на травах.  Откинув последнюю ветку, он с радостью сказал:

 — Ну что, проходи, коль пришла.  Войдя в жилище, Мотя ощутила запах трав вперемешку с запахом мужского пота, сохранившегося после трудового дня. В углу находились инструменты, которыми он пользовался во время работы.  Осмотревшись вокруг, девушка с грустью выдавила:  — Не хоромы, ты прав.  Но главное было в том, что место было уединенно, и никто не тревожил.  — Такое не сразу найдёшь,- заметила Мотя.  Данил в подтверждение, кивнул головой:

 — Друзей не завожу. Сам по себе. Моя работа и мои находки. Тем и живу, — подытожил он разговор.  Мотя уже осмотрелась и заметила, что хозяин был аккуратен, и всё-то у него было на своём месте, хотя места было не очень много. В одном углу был пристроен топчан, сделанный, видать, своими руками. Рядом — небольшой стол, скорее напоминающий ящик, а на нём небольшая иконка.

 — А это кто тебе дал? — спросила Мотя, указывая на стоящую иконку.  — Это мать мне дала, чтобы она оберегала. Наше дело не всегда весёлое, а скорее опасное, народ всякий шастает, так что ухо держать востро надобно. Да я привык, не первый год на этом промысле, — и он махнул рукой. — И чего это я, всё совсем забыл, чай будешь?

 — А угостишь? Почему не выпить чаю с хорошим человеком, выпью.  Она глянула своими открытыми небесно-голубыми глазами, захлестнув его этим взглядом словно морской волной.  На секунду Данил растерялся, но спохватившись, добавил:  — Я тут из трав чай- то делаю, уж больно вкусный.  Он быстро развёл небольшой костёр и поставил приспособление.  — Погоди немного, я тут к родничку сбегаю и принесу воды.  Вскоре появился Данил, принёс котелок с водой и его повесил на крючок над костром. Когда вода закипела, Данил бросил в него сбор травы. Почувствовался аромат, исходящий из котелка.

 — Быстро ты управился, — заметила Мотя, наблюдая за его ловкими движениями. И подумала: — Не любая хозяйка так сможет.  — Кто тебя научил? — поглядывая искоса на него, не унималась она.  — Это мы с отцом часто в тайгу ходили. А она, родимая, всему научит только приложить старания, — подбрасывая сухих веток в костёр, добавил Данил.  — Вот держи,- и он подал ей алюминиевую кружку с ароматным напитком. Мотя поднесла кружку и почувствовала запах лесных трав, и ароматы цветочных полей.

 — Чай- то у тебя и на самом деле волшебный. Ещё не пивала такого.  — Да что ты, — хотел возразить Данил, но Мотя опередила:  — Нет, нет и не говори.  Она пила чай и рассматривала этого сильного парня. Его глаза говорили о немного огрубевших чувствах, но не лишённых человеческой доброты и чистых помыслов.  — Вот ты какой,- подумала Мотя …  А он глядел на эту молодую фею, случайно появившуюся в его не столь лёгкой и простой жизни — жизни одиночки-старателя. За разговорами время промелькнуло незаметно, словно случайный ветерок пролетел над верхушками деревьев. Было видно, как солнце золотило уже верхушки крон, что говорило о том, что им пора прощаться.  — Ой, — всплеснула руками Мотя.

— Засиделась я тут у тебя, а то и правда, искать начнут меня. Она встала с небольшого брёвнышка, на котором сидела.  Отряхнув сарафан и поправив волосы, подала руку Даниле:  — Ну что прощаться будем?  — А дорогу сама найдёшь, или проводить?  Она подёрнула плечами и улыбнулась. Сделав несколько шагов, оглянулась. Данил, глядя в след уходящей Моте, увидел в её глазах вопрос:  — Ну что же ты…

 Обратная дорога оказалась куда дольше, чем та, когда они шли к его жилищу. Они говорили, не преставая, и было трудно представить, что эти двое только недавно познакомились. Они ступали по мягкой траве, и ветви деревьев раздвигались, провожая эту необычную пару, боясь нарушить их разговор.  Незаметно они вышли на тропинку, ведущую к хутору.

 — Вот я и пришла, — сказала Мотя. Она протянула ему руку. Он взял её в свою ладонь. Она чувствовала, что он не хотел отпускать её, но с лёгкостью выдернула из его руки свою и, смеясь, побежала.  — А? А как же? — Только и мог проронить он.  

— Завтра на том же месте, — услышал он весёлый, девичий голос.  Это не был голос. Это была соловьиная трель, дающая надежду на счастье, в которой прозвучали первые отголоски, вспыхнувшего внезапно, неизведанного чувства любви.  Так Данил стоял и смотрел, пока она не скрылась за деревьями. И только тогда повернул назад к себе, чтобы там, в тишине, под пение звёзд наслаждаться воспоминаниями этого необычного дня в его жизни…

 Прошло два месяца. И, однажды, отец, видя сияющие глаза дочери, которые говорили о радостном настроении, со строгим видом, но так чтобы ни сильно запугать дочь, бросил как бы невзначай, глядя на неё:  — Сказывали, намедни, сороки, что ты больно зачастила в лес. Уж не лесовик ли тебя приворожил? – спросил он, почёсывая бороду.  — Ну, вы и скажете, батюшка, — и она опустила голову, спрятав глаза.  — Садись на лавочку, да и сказывай, что там у тебя, — и он указал на сердце. Кто он? Из наших? Или нет?

 — Нездешний он, — и её лицо загорелось румянцем.  — Не злодей, ли какой? — опередил отец вопросом.  — Нет, батюшка. Он хороший. Боялась я гнева вашего, отец, и потому молчала.  Мотя сильнее склонила голову.  — Если душа добрая, то пусть придёт – поговорим. Посмотрим, что это за птица прилетела на нашу станицу, — поговоркой ответил отец. — Если он добрый, да намеренья добры, и к столу пригласим, а коли — нет держать не станем.  Он поднялся, погладил дочь по плечу и пошёл управляться по хозяйству.                

 Ночью луна, светившая в окно, рисовала дивные фигуры на стене. Они отображались на стене в виде рук, которые тянулись к той, которая спала в кровати, и протягивали цветок необычайной красоты, распускающийся только в лунную ночь и только один раз. От такого видения Мотя проснулась. Она, было, потянулась к цветку, но в тот миг поняла, что это был сон…. Она проворочалась до самого утра. И только с приходом первых лучей уснула, но ненадолго. Быстрая в любой работе, она помогала, где только успевала а, справившись, тут же убегала к Даниле, крикнув матери, что скоро будет. Мать только и смотрела, как сарафан мелькал средь деревьев, растворяясь и сливаясь с красками леса.

 — Что поделаешь,- вздыхала мать,– выросла, а в душе ребёнок.  Она подбежала к реке и с пригорка увидала Данилу. Быстро спустившись к нему, она чуть ли не бросилась в объятья.

 — Слушай, — вырвалось из запыхавшихся уст Моти, — отец знает про нас и хочет тебя видеть.  Он в первый раз осторожно обнял её, и она не отстранилась, а только прижалась, и было слышно, как два сердечка забились в одном ритме, говоря о чувствах, которые они хранили в тайне до этой минуты.  Данила закончил работу, и они пошли к его жилью. Тайга меняла свой зелено-изумрудный наряд на золотисто-пурпурный цвет. Тут и там опавшие листья, лежащие под ногами, напоминали золотые червонцы, случайно потерянные проезжими купцами.

Тайга преображалась и становилась загадочно волшебной. Сказывали старики, что принцесса ходила, и кто видел ее, тот домой не возвращался. А может, и врут, кто знает. Только Мотя и Данил не верили в такие сказки. Они сами затерялись в хороводе любви и принадлежали только сами себе. И шелест, кое-где разбросанных под ногами, жёлтых листьев уж не был простым шорохом, а напоминал легкий звон церковных колоколов.  Будто сама природа венчала эту пару…

 На следующий день солнце только золотило восток, и лучи, будто рыжая конница, стремительно захватывали небосвод, Данил, одевшись в брюки и чистую рубаху, подпоясанную ремнём, шёл по тропе, ведущей к хутору. Мотя, завидев его, издали, спряталась в доме. Учуяв чужого и раннего гостя, собаки забрехали и готовы были сорваться с цепи.  Отец Моти, выйдя во двор, завидев гостя, прикрикнул на собак, и те замолкли.

 — Ну чего расшумелись! Аль не рады раннему гостю? — И он махнул палкой.  — Добрый день,- произнёс Данил и осмотрел седовласого мужчину.  Ерофей смерил гостя взглядом.  — И вам, молодой человек. Раз пришёл, значит заходи, — и он пригласил Данилу присесть на лавку. — Разговор есть. Мы тут обособленно живём. Гостей не часто видим, да и некогда нам.

Работы много, — сказал Ерофей и, по обыкновению, потрепал бородку.  Данил хотел было что-то вставить, но тот его упредил.  — Знаю, знаю, рассказывала мне Мотя о тебе. Хотелось бы узнать, что ты за человек. С какими мыслями в сердце её вошёл.  Данил молчал, не перебивал. А когда тот закончил, он полез в карман и достал небольшой мешочек и протянул Ерофею.

 — Говорить много не буду, а то, что нравится она мне, так это правда. Не купить любовь хочу. А коли позволите, в жёны хотел бы взять. А это, — и он развязал мешочек, — пусть будет тем словом честного человека. Он взял руку Ерофея и высыпал маленькие крупинки золотого песка на его ладонь.  Откашлявшись, и почёсывая бороду, Ерофей произнёс:

— Вижу, открыт душой ты. Да и глаза не лгут. Что же обдумаю я твоё предложение. Хотя и не наших краёв будешь, но думаю это не помеха. С полей как всё уберём, там можешь и приходить свататься. И вот, что, добрый человек, золото своё возьми назад, а придёшь свататься, это и будет подарок невесте,- и он улыбнулся по-отцовски. — Бери, бери. Я знаю что говорю.  Данил поблагодарил за радушную беседу и собрался уходить.

Но Ерофей увидел проходящую невестку и окликнул её:  — Марьяна, позови Матрёну. Тут к ней пришли гости.  Марьяна быстро вошла в дом, и через пару минут с ней вышла Мотя.  — Ладно, вот идите, посидите, да поговорите. Наверное, есть о чём поговорить, — сказал Ерофей  А сам пошёл в дом сообщить радостную весть жене.                

 Поля были уже убраны, и незаметно приближалась грустная пора. Вороны, словно смоляная армия, то вздымались в небо, то с криками садились на поля. Они извещали, что лето, которое радовало своей свежестью и разнообразием и волшебным величием, отдаёт бразды правления оранжевой царице. Та же пронеслась над лесными массивами и полями, покрывая парчовым одеялом, которое красовалось под ногами, всё вокруг.

  Лебеди, улетая и покидая родные места, пели песню прощания.  Мотя смотрела на летящий клин журавлей, и сердце сжималось от тоски и боли, но всё скрадывалось в ожидании более яркого события. На днях должен был приехать Данил и посватать Матрёну.  Порою, как тянутся долго дни, а ещё дольше тянутся минуты перед долгожданной встречей. Мотя выходила, всматриваясь вдаль, не едет ли кто.  Но, к сожалению, дорога была пуста, и щемящая грусть обволакивала её сердце. Она, собралась было уходить в дом, как услышала еле слышный звон колокольчика.

Да, она не могла ошибиться. Из-за поворота, выехала ряженая двойка лошадей, и звон бубенцов напоминал о радостном событии. Мотя бросилась в дом, сообщить, что едут сваты. Отец с матерью вышли на порог, как подобает родителям, встречать дорогих гостей

 Много времени прошло с той первой встречи. Счастливые минуты рождения первенца и тяжёлое время неурожаев.  — В жизни всё, как на долгой ниве, — часто поговаривал Данил. Но до сих пор помнит он ту встречу на лесной тропе, которая и решила всю его дальнейшую жизнь.  И в час вечерний, стоя пред образами, благодарит он Бога за самый дорогой подарок судьбы — его добрую, чуткую, нежную Матрёну…

Михаил Кюрчевский