Горький мёд

Наступившая холодная зима не застала нашу семью врасплох – даже в сильные морозы хватало протопить «голландку» раз в сутки. Испытание на прочность и живучесть дом выдержал с большим запасом, нигде ничего не промерзало, в подполе температура стояла в самый раз для хранения картофеля и овощей.

Благодаря добросовестной службе Котофея, мыши завестись не успели.
В большой комнате и спальне родителей было тепло, а на кухне – прохладно, но если русскую печь затапливали, тепло расходилось по всему дому. Мамка готовила вечерами после работы и не могла нарадоваться. По сравнению с плиткой, печь не шла ни в какое сравнение… «Это небо и земля». – говорила она отцу.

Морозы спали, можно было побегать на улице, я подрос, и свободу мою уже не ограничивали двором. А на улице появлялось полно всякой разношёрстной ребятни. Кто постарше, те занимались делом – вывозили снег за ограду, вываливая так, чтобы немного подправив кучу, попутно получилась горка для нас, мелюзги.

Но сразу не давали на неё карабкаться.
– Ещё успеете, зима длинная, накатаетесь. – смеялись парни над нашим нетерпением.
Горка выстаивалась, замерзала, её поливали несколько раз и «торжественно» сдавали в эксплуатацию своим младшим сестричкам и братишкам. Да и сами разок-другой скатывались с неё… кто на заднице, кто на фанерке, кто на валенках.

Темнело рано. Досыта наигравшись, ребята разбегались по домам. Старшим надо было делать домашние задания, а я устраивался на полатях и читал свою любимую книжку: «Тысяча и одна ночь». Мне-то в школу только через год идти.

Читать меня научила старшая сестра Зина, а считать научился ещё летом, играя в «Магазин» со своей соседкой Катей. Хорошая, в общем, девчонка, хоть и выпендрюля, но ей-то в четвёртый класс, а мне… в первый.
До занятий в школе, задумал папка свозить меня на смотрины к своей родне, в деревню Сухановку. Мне тоже хотелось, интересно было на родных посмотреть, только ждать того ещё долго пришлось. Отцу отпуск выпадал на июнь и маме – тоже. Домашнее хозяйство она бросать не хотела, да и весной собирались купить поросёнка. И так дел полно – огород и дом не бросишь без присмотра.

Одна комната, рядом с кухней, была временно отдана папке под столярную мастерскую – руки у него были золотые, (так считала мама). Вот он и мастерил там домашнюю мебель: стол с красивыми точеными на токарном станке ножками, в большую комнату – скамейки и табуретки, шкафчик маме для посуды. Стенок раньше не было импортных и советских… тоже.

Мне, как будущему школяру, сделал этажерку под книги и учебники, и ещё смастерил мне детскую лопатку фанерную, чтобы я помогал снег с тротуара счищать и многое другое.
Я с полатей наблюдал за отцом, будто перенимал мастерство у него таким образом, под ногами шибко не крутился.

А Котофей, примостившись у меня в ногах, дремал, чуть поводя одним ухом, другое же было отстрелено недавно. Мама в другой комнате на швейной машинке строчила красивые узорчатые занавески на окна и всегда успевала приготовить еду. Иногда помогала отцу покрывать новую мебель самодельной морилкой под красное дерево.

– Вот с делами большими управимся, весной огород вспашем-посадим, дровами запасемся на зиму вперёд, ворота и забор с фасада покрасим, наличники с фронтоном, и… я беру отпуск. Повезу, Серёжка, тебя в гости к своим родным на недельку. – напоминал папка.
Мать не протестовала.
– Вася, только с моих отпускных нужно сначала телевизор купить, форму Серёже и портфель.– сказала она
– Портфель мне не надо!– заявил я сразу – Мне нужна сумка, как у командиров. У Вовки Попова такая есть и у Дубинина Юрки есть.
Родители улыбались, переглядываясь, отец не выдержал.
– Давно приготовили тебе сумку «командирскую», Серёжа. Тая, покажи сыну-то.

Мать достала и подала. Да, это был планшет – настоящая мечта моя, только из кирзухи, как сапоги у отца. Такие же были и у друзей. Первым делом, надел планшет на плечо и покрасовался перед родителями, пройдясь туда-сюда. Тут вспомнил, что у меня есть пара книг, расстегнул и сложил в него. До самой школы там лежали.

Зима закончилась. Вот она была и… нету. Погода сменилась бурной весной, прибавившей опасений, что водой от талого снега затопит подпол. Она подошла чуть-чуть выше приямка, и это было ещё хорошо, у некоторых соседей картошка утонула.

– Если вовремя откачивать воду с приямка, всегда сухо будет. Вода промочит грунт и уйдёт, он чуть просядет, спрессуется и больше не пустит воду в подпол. – объяснил мне отец.
Так оно и вышло, в дальнейшем, в подполе всегда было сухо. И на улице подсохло, и земля в огороде.

Вспахали её на лошади – спасибо родственнику нашему с Полковой, дяде Ване Политову. Посадили картошку, добавляя в каждую лунку ещё и навозу с пол лопаты.
Дрова отец купил, распилил на чурки, а колоть отказался.

– Колоть надо замёрзшими, в разы легче колются. – сказал он.
Я мотал на ус науку. Родители покрасили зелёной краской резные наличники, фронтон с окошечком и ворота с изгородью от палисадника, а торцы сруба и печные трубы – гашёной известью. Получился не дом, а терем сказочный. Мне он очень нравился.

В палисаднике посадили два кустика сирени, которые позже выросли в большие кустищи, выше окошек, и красиво цвели по весне. В саду-огороде мамка сама командовала, где-чего сажать.
Отец сколотил небольшой парник под огурцы да кадушку просмолёную под водосток поставил. На этом большие дела закончились, если не считать, что поросёночка в новую конюшню купили, да телевизор с мамкиных отпускных взяли. Нормальный телик, безо всяких линз показывал хорошо с комнатной антенной.
Форму мне решили купить ближе к школе, вдруг я за лето вымахаю, а букварь и учебники обещали в школе дать бесплатно. Да мне и не нужен был букварь этот, читал я уже не по слогам и писал, хоть и коряво, но понятно. По крайней мере, мне самому.

… И вот мы с папкой поехали в гости на его малую родину. Он загодя накупил подарков родным, сложил всё в рюкзак, поцеловал маму, а она… зачем-то… меня. Попрощались так. Дорогу помню смутно.
Сперва на паровозе, потом на такси, это так назывался грузовой автомобиль, покрытый брезентом. И вот мы оказались на пороге дома отцовых родителей. О приезде нашем родичи знать не могли, мобильников в ту далёкую пору ещё не было, но в селе работало сарафанное радио – «Василий, с сыном приехал к Токаревым». – быстро разнеслось по деревне.

Дома оказалась только мать отца, а для меня, баба Сюна. Она от неожиданности всплеснула руками и крепко обняла нас.
– Как хорошо, что вы приехали, родные мои! – радостно приговаривала бабуля.
Зацеловала меня всего. Успела всплакнуть, посмеяться, отдать распоряжения в окно кому-то, чтобы сгоняли на пасеку за Афанасием, братом отца, и за Зоей, его новой женой, да Витьку с Нинкой чтоб не забыли захватить. Это, стало быть, мои двоюродные брат и сестричка.

Дядька мой заведовал пасекой в селе, жена ему немного помогала, ну и ребятишки немного. С ними… помощь не помощь, а под присмотром находились. Первая жена дяди Афанасия заболела и умерла рано, оставив ему сына Витьку, а Нинка родилась уже от Зои, новой жены.

… Отчий дом Токаревых стоял, наверняка, больше ста лет, был чёрным от времени, но не покосившимся и не трухлявым. Главой был теперь в нём отцов брат, Афанасий. Наследование происходило по житейской логике – старшие сыновья выросли и выпорхнули на волю, остался самый младший в доме, он и унаследовал родительское гнездо.
Ближе к вечеру собралась наша многочисленная родня, и горница была забита гостями. А мы, мелкота, на завалинке вовсю знакомились и делились детскими заботами и радостями. Время пролетело незаметно.

Погостив с неделю, как и планировал отец, мы вернулись домой к ждущей нас мамке. Она с радостью встретила, отец вручил гостинец – тяжеленный бидон с мёдом и вышел во двор. Я тискал Котофея, боясь, что тот отвык от меня за неделю. Но нет, кот отвечал ласковым урчаньем и тёрся об мои ноги.
Вернулся отец.
– Таисья, выйдем на улицу.– попросил он каким-то охрипшим голосом.
Мать пошла за ним. А я, отпустив Котофея, прошмыгнул следом, уже предчувствуя какую-то беду.

Отец с матерью дошли до уборной в конце двора.
– Кого приводила в наш дом Таисья? – спросил гневно и с обидой папка.
Пальцем он показал на втоптанный окурок папиросы у дверей туалета. Мать побледнела.
– Да что ты, Вася? Сам, наверно, бросил…
И осеклась.
Отец никогда не бросал окурки на землю. А матери больше нечего было сказать – заминка выдала её с головой. Семья наша ещё как-то пыталась существовать. Пыталась от слова – пытка. В конце концов, всё рухнуло и покатилось ко всем чертям.

Пыжьянова Татьяна