Убогая, значит у Бога Я

С наступлением ночи деревня, окружённая лесом, замерла и погрузилась в темноту. Днём здесь хозяйничали фашисты, а теперь на узких деревенских улочках хозяйкой была вьюга, наметая вокруг сугробы. Она носилась по улицам в магическом танце, то закручивала, то передувала снег с места на место, и наплевать ей было на строгий комендантский час.

Дом немого сапожника стоял на самом краю деревни. Узенькая полоска света от керосиновой лампы легла на свеженаметённый сугроб. Егор сидел у окна и выполнял свою обычную работу. В зубах он держал маленькие деревянные гвоздики, которые ловко заколачивал молотком в подошву сапога. Рядом лежала гора рваной немецкой обуви.

За печкой на окровавленной плащ-палатке почти двадцать пар партизанских валенок. К утру всё должно быть готово, а не то убьют те или другие. Егор аккуратно делал работу, его не отвлекали звуки. Он не слышал предродовых стонов своей жены, не слышал воя метелицы за окном, он не слышал ничего. Немой общался с окружающими только жестами.

Чаще всего люди не понимали его, и переводчиком языка жестов придуманного супругами, была жена Егора. В эту холодную зимнюю ночь у них родилась девочка. Дочку назвали Шурой, и её мама очень надеялась, что она будет слышать и говорить. В три месяца девочка заболела воспалением лёгких. Немецкий врач, который спас ребёнка от смерти, определил, что малышка не слышит звуков. Он громко звонил медным колокольчиком, но маленькая Шура не поворачивала головку в его сторону.

\
Послевоенная деревня всё больше наполнялась шумной ребятнёй. Шура стала красивой девочкой-подростком. Густые волосы заплетала в косу. Яркие ситцевые платья, которые мама шила удлинёнными, делали её похожей на девочку-крестьянку из прошлого времени. Необычным в это ребёнке была походка и то, что чаще всего она находилась не в компании своих сверстников, а среди малолетних детей. Походка этой девочки напоминала неуклюжие движения зверька, которого заставили ходить на задних лапах.

А её умственное развитие, наверно больше подходило к общению с шестилетними подружками. Она умела писать только своё имя.

Очень скоро её нескладная фигурка обрела женские очертания и стала вызывать любопытные взгляды мужчин. А вслед за этими физиологическими изменениями пришло одиночество. Маленькие подружки её отвергли, а ровесники не приняли. Некоторое время Шура ещё играла в тряпичные куклы одна. Она шила им платья и очень дорожила разноцветными лоскутками, которые ей кто-нибудь дарил. Но времени теперь у неё оставалось мало.

Девочка стала помогать матери по хозяйству. Шура любила работать, работа доставляла ей удовольствие. По этой причине она не любила зиму и злилась, когда начинал падать снег. Она мычала, грозила небу кулаком и начинала плакать. Это означало, что наступает пора, когда больше времени ей придётся провести на печи, в доме за шитьём.

Сидя у окна, она наблюдала, как падает снег, и метелица закручивает его в замысловатые сугробы. Шура могла делать любую работу, только готовить еду она так и не научилась. Что доставляло ей радость в жизни? Она радовалась приходу весны. Она радовалась еде и любила поесть. У неё вызывали восторг новые платочки и одежда. Растения и животные своим видом приводили её в трепет. Цветы были для неё божеством. Больше всего она любила сирень и ландыши. Звуки и слова были недоступны, но запахи помогали ей ориентироваться во всех временах года, и это ещё больше объединяло её с природой.

Шура была частью её, как никто другой.
Так и жила она, как растение, ограждённая немотой от всех потрясений и нравственных переживаний. Взрослая женщина-ребёнок неожиданно стала избегать общества людей. Инстинктом запуганного зверька она чуяла для себя опасность в их общении. Шура не делила людей на плохих и хороших, она показывала жестами, что человек толстый, худой, с усами, без волос. Нравственные особенности людей ей не были известны.

Большой грех обидеть убогого человека, но это произошло. Немая девушка не совсем поняла, чего хотят от нёё два здоровенных парня, неожиданно появившиеся на земляничной поляне. Они трогали её волосы, гладили упругую грудь и неестественно улыбались, предвкушая развлечение. Шура протянула им кузовок с земляникой, показывая жестами, что она ещё соберёт ягод. Она никого не боялась в лесу, даже гадюка не смела укусить её за босу ногу.

Один из парней потянул за косу, а второй всей тяжестью навалился на неё. Грубая рука рванула ситцевую кофточку и стала мять красивую грудь. Боль пронзила тело, босые ноги девушки стёрли траву до земли. Возбуждённые лёгкой добычей, а ещё больше своей безнаказанностью, они еще несколько раз менялись ролями.

Когда Шура очнулась от забытья и увидела любимую кофточку разорванной, а землянику рассыпанной и смятой, глухое мычание вырвалось у неё из груди. Она мычала, грозила небу кулаками, и слёзы катились из её глаз. Бедная Шура не понимала, что произошло нечто более ужасное, чем рассыпанная земляника, отныне она будет легкой добычей и объектом для утоления похоти.

После этого случая Шура очень скоро потеряла мать. С её уходом исчезла вкусная еда, горячие блины с маслом, забота и ласка. Немой сапожник переживал смерть жены, но был ещё полон сил и энергии. Удивляло то, что время не меняло его внешность. Он был сухого сложения и довольно моложаво выглядел для своих пятидесяти лет. С годами дочь все больше становилась похожей на свою мать. Тоска по жене и зов плоти затуманили разум отца, и однажды немой оказался в постели рядом со своей дочерью.

Скорее всего, у него и не было представлений о морали и нравственности, наверно он думал, что так и должно быть. С этого момента Шура стала удовлетворять ненасытную стареющую плоть своего отца. К каждому празднику он дарил ей за это платки. Наутро Шура жестами рассказывала соседям, что делал с ней отец ночью, что ей больно, она плачет, а он её бьет. Может, таким образом, она искала защиту у людей, но никто не хотел вмешиваться в тёмное и недоказуемое дело.

Зимой Егор спал на печи и похоть свою удовлетворял там же. Он уже стал не такой сильный, но привычек своих не оставлял. Однажды ночью Шура столкнула спящего мучителя с печи. Он упал на сухие поленья дров и разбился. Немой лежал совсем голый, и на лице навсегда застыла тупая улыбка удовольствия. Утром соседи приготовили покойника к погребению. Это были странные похороны, на которых не было ни слёз, ни печали.

Шура хохотала и всем показывала, за что она с ним так поступила. Люди прятали глаза и старались делать вид, что не понимают этого рассказа.
Несколько месяцев Шура жила одна. Она завела себе котёнка. Котик ходил с голубой ленточкой на шее и очень любил свою хозяйку. Затем её стал неожиданно часто навещать племянник отца из райцентра. Дяде Коле было за шестьдесят, но, как и все по их родовой линии долгожителей, он выглядел сухим, крепким и довольно моложавым для своих лет

. В молодости он слыл соблазнителем женских сердец. Хотя после войны в деревне было много вдов, и любой мужчина пользовался спросом. В нашей местности было несколько парней, которые были копией дяди Коли, но он ни за что не признавал своё родство. Глупо это было отрицать, потому что внешность, жесты, голос, смех – настолько были похожи на родительские, словно природа таким образом наказала его за беспечность и легкомыслие. Дядя Коля был гармонист, весельчак и душа любой компании, но очень скоро пьянство захватило его в свои цепкие лапы.
Дядя Коля быстро сообразил, что Шура для него бесплатный и безропотный работник.

Но больше всего его привлекала пенсия несчастной женщины. И закрутилась на первый взгляд неплохая жизнь. Шура мешками таскала из лесу грибы, ягоды, собирала кукурузу, горох на колхозном поле. Кроме того, огромный старый сад давал неплохой урожай. Всё это перерабатывалось и продавалось в районном центре. Доход и пенсию дядя Коля исправно пропивал, а Шуре привозил только хлеб и старое испорченное сало. От непосильной работы и недостатка еды Шура ослабла и стала худой. Но мучителя своего каждое воскресенье ждала, как бога. Он привезёт ей еды.

Дядя Коля приезжал на трескучем мопеде, усатый, хозяйственный, сытый. И начиналась работа. В конце дня Шура под гору таскала бидонами воду в баню. Банька стояла на отшибе, маленькая, низкая, и топилась по-чёрному. Шура готовила баню, а дядя Коля в доме гнал самогон и непрерывно курил самосад. Он был пьян, сыт, и только похоть требовала удовлетворения.

Его бегающие колючие глаза внимательно смотрели, как немая на коленях пытается растопить дымящую печку. Пьяная мысль уже подсказала ему, где и с кем он может исполнить свои извращённые сексуальные фантазии.

Тихая летняя ночь опустилась на деревню. Её сочная чернота скрыла все очертания огромного сада. Только старая низкая банька рисовалась своими контурами на чуть светлеющем небе от заката и светилась маленьким окном, на котором стояла закопченная керосиновая лампа. Банька дышала запахом свежераспаренной берёзы. Слышно было, как хлещет себя веником дядя Коля. Затем мычание, стоны и плач немой вырывались из плотно закрытой бани.

Наконец скрипучая дверь вместе с паром выпустила обессиленную Шуру, и она шаткой походкой побрела к дому. Дядя Коля сидел в белом исподнем белье, подпирая спиной шершавые брёвна. Устало курил трубку, туго набитую самосадом. Распаренные ноги приятно охлаждала трава, покрытая росой, — и слушал трели соловьёв. Он был доволен собой. Ночь развлечений только начиналась.

Седые усы растянулись в улыбку, а это означало, что придумано новое развлечение, которое своей неестественностью заставит старое тело получить очередное удовольствие. Всю ночь мычание и плач немой прерывали тишину, и соловьи испуганно замирали в кустах сирени.
Так Шура прожила три года. Всё, что выращивалось на её участке, вывозилось и продавалось. Картошка оставленная на зиму была величиной с орех, да и той хватало не надолго. Немая снова стала работать в деревне за еду.

Шура рвала траву для скота и приносила мешки во двор хозяину. На мешках неизменно лежала записка с подписью «Шура». От непосильной работы и голода она стала похожа на старуху. Ещё совсем недавно у неё были передние зубы, но в очередной пьяной оргии их выбил дядя Коля за то, что она жаловалась соседям, а может для того, чтобы приятней была очередная порция сексуальных развлечений.

Три года продолжались мучения бедной женщины. Никто не попытался защитить её, кроме одного человека. Старая учительница-соседка все три года старалась доказать, что происходит истязание человека-инвалида, который не может постоять за себя. Она не побоялась угроз сжечь её дом и добилась того, что из жизни Шуры дядя Коля исчез.

Шура сама стала покупать на свою пенсию продукты. Она очень любит ходить в сельский магазин. Нарядно одевается и берет с собой кусочек белого сухаря, кусочек чёрного хлеба, бумажку из-под масла, конфетный фантик. Всё это она покажет продавцу, и ей продадут хлеб, масло, конфеты…
Шура любит чистоту в доме.

После того, как сделаны все дела, немая женщина сидит на перевёрнутом ведре около баньки и смотрит вниз, где блестит озёрная гладь, и туман прохладой ползёт на сенокос. Это и есть её телевизор с одной единственной программой. Так она любит сидеть часами, подпирая голову кулаком. Губы её растянуты в улыбке, рядом лежит корзина с любимым шитьем. Что она думает о людях? Как она думает, не зная слов? Почему Бог дал ей такую жизнь, для чего он обрёк её на страдания?

Неизвестно как правильно ответить на все эти вопросы. Убогая — она у Бога.
Но наверно не зря Создатель оставляет таких людей жить среди нас. Он даёт Всем возможность выдержать испытание на человечность, доброту, отзывчивость, честность, сострадание, на смелость остановить зло и порок. И как мало людей проходят через это достойно

Ольга Ивановна Яковлева