Батька

Я не верю в конец света, так как однажды в детстве пережил это событие. Начну по порядку.
Через дорогу напротив нашего дома жил Батька. Махно, конечно, его никто не называл. Человек работящий, в меру пьющий и даже носил имя, фамилию и отчество — Мищенко Константин Александрович. Но так к нему никто не обращался, для большинства он был просто Батька. Его жена Галина Александровна называлась ни много, ни мало — Матка.

Почему так, а не по другому, мои земляки не задумывались. Нашего соседа через дом — дядю Федю Жукова — все называли Майором, хотя он в армии не служил ни дня. Его жену тетю Зою звали Майорихой. Почти половина деревни носил клички. Все знали Христа, но редко кто знал, что это — Шура Жуков.

Я уже сам начинаю путаться во всех этих Бляхах — Мухах, Нюхалках, Ноль один, Февралях, Баках. В общем, ученому — лингвисту можно было бы разгуляться в наших краях, где был свой Петя Клоп, его родной брат Леня Блоха, зарезавший ножом Луку Герасимова по кличке Лучка. Не о них сегодня мой рассказ, хочу сегодня говорить только о Батьке и о конце света .

Итак, начну с того, что Батька был спецпереселенцем из Западной Белоруссии, территории, которая до сентября 1939 года принадлежала панской Польше, но во время победоносного похода Красной Армии стала владениями Советского Союза. Если польские жандармы за недоимки Батьку пороли шомполами, то Сталин его как владельца мельницы посадил вместе с семьей в вагон и отправил на вечное поселение в Сибирь, чем возможно и спас жизнь Батьки, так как во время немецкой оккупации все его близкие родственники погибли.

Когда в начале 1950 — х его реабилитировали, и все запреты для возвращения на родину были сняты, он возвращаться не захотел, потому что ехать было некуда. Все было разорено и сожжено. Да и корни батька в Сибири пустил глубокие — один за другим обзаводились своими семьями его повзрослевшие дети. Сам Батька чуть нам не стал близким родственником, так как младший брат моего отца Иван Данилович женился на батькиной родной дочери Марусе, но через три месяца они разбежались.

Хочется о дядьке Иване поговорить особо. Вернувшийся с войны отец мечтал, что за счет образования дядька выбьется в большие люди, но дядька был очень своеобразным человеком. После окончания четырехлетки он заявил отцу, что больше нога его не ступит на порог школы.

Как отец не бился, пытался поставить дядьку на путь истины, даже порол вожжами, дядька настоял на своем. И пошел конюшить. Надо сказать, что послевоенные годы в деревне по части человеческих страстей были очень бурными, потому что на войне поубивало много мужчин, а безутешным вдовам нужны были забота и ласка, так что редкая неделя проходила без громких историй. Но я отвлекся…

Батька был в деревне незаменимым человеком — он делал деревянные кадушки. Со всей округи ему поступали многочисленные заказы, и он их незамедлительно выполнял. Ассортимент у него был весьма разнообразным — изготавливал Батька не только кадки, но и всевозможные маслобойки, лагуны, лагушки.

Несмотря на небольшой рост, он обладал неимоверной физической силой, и я сам видел, как он положил на лопатки возле колхозного правления первого богатыря — мужчину почти двухметрового роста Петю Цыгана, который носил вполне русскую фамилию — Жуков, и в отличие от своих бродячих собратьев вел оседлый образ жизни и даже воевал на фронте, где дослужился до звания старшины.

Петя Цыган часто заезжал к моему отцу в гости, и они подолгу почему -то разговаривали о лошадях. Отцу как леснику была положена лошадь, и у нас круглый год жил конь пегой масти, которого мы ласково называли Пеганкой. Несмотря на низкую зарплату, отец очень дорожил своей работой, потому что к нему редко наведывалось начальство, и он себя чувствовал в округе небольшим царьком.

Еще должен сказать, что мои отец и мать отличались редким гостеприимством и в нашем доме постоянно были чужие люди, а зимнее время даже многие и жили, так как не выгонишь же людей в деляну на снег, где они днем заготавливали дрова. А люди, как правило, были много перенесшие нечеловеческих испытаний , но как не странно при этом не озлобившие на жизнь, а принимавшие от нее удары Судьбы как нечто само собой разумеющееся.
— От сумы и от тюрьмы не зарекайся, — впервые я тогда услышал из их уст знаменитую русскую пословицу.

Много среди лесорубов бывших фронтовиков, которые на себе испытали трагедию сорок первого года, когда они необстрелянные, а зачастую и необученные, встречали полчища фашистов в чистом поле и их целыми полками гнали в плен, где они были обречены на рабский труд, а после освобождения советскими войсками, вместо долгожданной свободы получали десять лет за измену родине и отправлялись на лесоповал в знаменитые решотинские лагеря в Красноярском крае.

Вспоминая время полувековой давности, я все чаще прихожу к мысли, что несмотря на небольшой материальный достаток, люди тогда в духовном плане были настоящими богачами и главным их капиталом их было Добро, которым они щедро делились окружающими.

Главным постулатом их человеческих поступков был библейский постулат «Что отдал – твое». Я не разу тогда не видел ни среди приезжих, ни среди деревенских жителей ни зависти , ни злобы. Конечно, не обходилось и тогда без конфликтов, как я писал выше, деревня тех времен напоминала бочку с сухим порохом, но как – то тогда обидчики умели прощать друг друга и часто их можно увидеть рядом с друг другом и мирно беседующими во время общего деревенского застолья.

А все праздники – и революционные, и религиозные – люди тогда стремились встречать вместе, а не наособицу.

А как тогда пели…Мне кажется тогда все компании собирались не ради того чтобы выпить и закусить, а чтобы попеть…

Мудрый поэт Константин Батюшков когда – то пророчески написал: — Болящий дух врачует песнопенье».

Какой – нибудь скептически настроенный современный читатель , подвергающий вся и все осмеянию и сомнению, читая эти строки о далеких временах, пустит в мой адрес ехидную реплику, мол , выискался еще один рассказчик, с пеной у рта доказывающий, что раньше «вода была мокрее».

Вернемся к Батьке, который был частым гостем в нашем доме. Приходил он к нам с единственной целью — опохмелиться. Моя мать Евдокия Степановна всегда жалела Батьку и часто из дубового лагуна наливала ему стакан, а то и два, сладкой хмельной браги.

Он редко приходил к нам с пустыми руками, обязательно приносил какие -нибудь гостинцы. Часто это были сушеные фрукты и тыквенные семечки, которые ему слали в посылках уцелевшие родственники из Белоруссии, но чаще всего это была рыба, которую Батька ловил в нашей реке Китерне мордами, сплетенными из ивовых прутьев. Однажды Батька пришел к нам изрядно подвыпивший и чуть не с порога произнес:

— Сегодня ночью будет конец света. К Земле на огромной скорости приближается комета Икар.
Мы так и замерли. Бабушка Прасковья по привычке стала просить защиты у Бога, она была староверка -кержачка и крестилась двумя перстами. Хотя отец был коммунистом, но в нашем доме по углам стояли иконы. Бабушка не имела ни одного класса образования, не умела ни читать, ни писать, но память имела феноменальную — знала наизусть несколько десятков молитв и все до единого религиозные праздники. До конца жизни держала посты. А прожила она долго — около ста лет. Бабушка хорошо помнила падение Тунгусского метеорита, когда несколько ночей подряд было светло как днем.

— Какой еще такой конец света? – воскликнули мы почти одновременно с соседским мальчишкой, моим ровесником Ванькой Жуковым, уминая за столом блины с коровьим молоком, которыми нас угощала моя мать.

— Обыкновенный, — отвечал Батька. – Реки высохнут, леса сгорят, солнце превратится в огромный огненный шар.

Такие словами мы были не на шутку озадачены, так как для нас самыми страшными существами на свете, о которых мы знали из сказок , были Змей Горыныч и злая Баба – Яга, костяная нога, которых за их деяния обязательно побеждали и наказывали смелые добрые молодцы. В нашем детском сознании всегда Добро побеждало Зло и по другому не могло быть.

А тут из уст Батьки мы услышали о какой – то неведомой силе планетарного масштаба, которая , как ураган, несла гибель и Змей Горынычам, и Бабам- Ягам, и сказочным богатырям, и нашим родителям, и псу Шарику, и речке Китерне…

— Выходит, что часы наши сочтены, — продолжал Батька, многозначительно посматривая на мать.
Та по многолетней привычке достала из посудного шкафа чистый стакан и пошла наливать гостю браги. Выпив бодрящий напиток, Батька продолжал:

— Гибель всего человечества неизбежна. Солнце ярко вспыхнет , потом на земле воцарится ночь.
Про конец света нам иногда говорила бабушка, но в ее устах он был каким -то уютным и домашним, а тут какое -то светопреставление. Не о каких страшилках и фильмах ужасов мы не имели не малейшего представления, поэтому сообщение подвыпившего Батьки стало для нас ушатом холодной воды.

Скажу честно, нам с Ванькой Жуковым стало не по себе.
— Перестань, Константин, мне пугать детей. — строго сказала незваному гостю мать. Она почему-то одна всегда называла Батьку по имени. Может из — за врожденной деликатности. Не знаю.. — Иди лучше займись делами.

— А какой смысл в делах, — отвечал Батька. — Все улетим в тартары.
И вышел из дома, хлопнув дверью. Мы были не на шутку озадачены. По радио каждый день говорили о каком-то Карибском кризисе, грозящемся перерасти в атомную войну. Отец даже ездил в соседнее село Прокутку, где им зачитывали какое-то секретное письмо из Москвы. Вернулся он с партийного собрания озабоченным и хмурым.

— Наверное, война будет, — негромко, чтобы мы не слышали, сказал он матери. По вечерам до поздней ночи он слушал многочасовые выступления лидера партии Никиты Хрущева, который, как шаман, сыпал проклятиями в адрес империалистов.

Гостивший весной в отпуске , гордость всей родни, военный моряк дядя Шура рассказывал о многомесячных походах в Тихом океане, охраняя от врагов дальневосточные рубежи.
По всему выходило, что живем в неспокойном мире. А тут еще Батька явился со своим концом света. Было о чем призадуматься нашим детским головенкам.

У Батьки был очень образованный зять Гриша Кликушин, который читал регулярно популярный в те годы журнал «Эврика». И как я теперь догадываюсь, от него Батька мог услышать сногосшибательную информацию.

В газетах и по радио тогда об этом не писали и не говорили, а призывали выращивать побольше зерна, добывать нефть и уголь, строить дороги и города.
«Эврика» был журнал научно – популярный и в нем печатались всякие предположения и гипотезы, это я когда подрос, понял, а тогда шестилетний мальчуган я даже этого не знал, поэтому минут через пятнадцать, увлекшись своими детскими играми с Ванькой Жуковым, мы попросту забыли о батькином конце света.

Да и какой мог быть конец света, если на реке Китерне нас ждала увлекательная рыбалка, а в обед , когда вода нагревалась, мы начинали дурачиться в ней, ныряя и плавая наперегонки друг с другом.

Помню, что в ту ночь над нашей деревней разразилась страшная гроза. Настоящее светопреставление, о котором говорил Батька. Дул сильный ветер, шумели деревья, оглушительно гремел гром, ослепительно сверкала молния. Было такое ощущение, что новенькая шиферная крыша, гордость отца, с минуту на минуту покинет стропила, которые ее удерживали, поднимется как птица с гнезда и улетит в другое место.

— Неужели это конец света? — думали мы, перепуганные и притихшие, глядя на разбушевавшуюся стихию.

— Выходит правду говорил Батька, — стучала, как барабанная палочка, мысль в голове.
Мы , маленькие дети, забрались на овчинный тулуп на полати, где под не стихающие раскаты грома, напоминающие езду на гигантской телеге по небу, уснули.

Утром ни свет, ни заря к нам явился трясущийся с похмелья Батька. Увидев его, мы опять с моим другом Ванькой Жуковым, чуть не хором закричали:
— Где же обещанный конец света?

— Не говорите, милые, — отвечал нам Батька. В его голосе появились какие — то жалостливые и просительные нотки.
— Я так напугался, как никогда в жизни.

Мать, как всегда, ему принесла спасительного лекарства. Выпив стакан браги, Батька значительно повеселел и поведал нам такую историю:

— После вчерашнего визита к вам, я пошел не домой, а в магазин, где встретил своего давнишнего должника Баку. Еще осенью я Ивану Васильевичу изготовил два бочонка для хранения капусты и груздей, а рассчитываться он со мной почему – то не спешил. Он как раз шел с бутылкой водки. А что было дальше, я уже и не помню.

Выпив еще один стакан браги, принесенный сердобольной матерью, Батька продолжил свой рассказ:
— Я был вчера в сильном подпитии и остался ночевать в малушке. Для непосвященных поясняю, что малушкой Батька называл свою мастерскую, где он столярничал. — Устроился я спать на верстаке — продолжал Батька — А тут как загрохочет, и на меня сверху посыпались доски, которые я приготовил для бочек.

Все, думаю, — рассказывал Батька с подъемом, — прости, Господи, меня, раба грешного. Не бегать мне больше по белому свету. Такого страха за всю многолетнюю жизнь не разу не испытывал.
Мать налила Батьке еще бодрящего напитка, и он окончательно повеселел. Жизнь продолжалась!

Валерий Пономарев