Болото

Сквозь  вязкий сон раннего утра, кто-то невидимый очень отчетливо постучал в хату тёти Шуры. И стук этот был как бы не вне её дома, а будто – бы, внутри её естества. Ещё до конца не осознав происходящего, она присела на кровать. Мягкий молочный туман за окном укутывал всё вокруг, делая далёкими и нереальными знакомые очертания двора. Она на всякий случай подошла к окну, посмотрев в него, и даже пошла к входной двери, отмыкать засов двери, хотя внутри себя уже понимая, что этот особенный стук относился не к внешнему гостю. Да, это новое, возникшее в ней чувство её не обмануло, за дверью не было никого…

Зябкая морось клубами заползла в дом, заставив её поёжиться и быстрее закрыть входную дверь. Кукушка, выпрыгнув, из своего домика прокуковала пять раз. Марья Кузьминична на старости лет осталась одна доживать свой век в своём родовом доме. Не всё в её жизни сложилось так как хотелось, но все же она почти ни о чём не жалела, и считала себя более счастливой, чем её богомольная младшая сестра Шурка, которая осталась старой девой, послушав наставлений родителей и не выйдя замуж за красавца офицера, который предлагал той золотые горы.

Всё же они были очень разные по характеру эти две родные сестры. Марье, крупной и удалой девчушке, всегда доставалось от матери, за то, что она плохо следит за младшей сестрёнкой, а Шурке – этой хрупкой и тихой принцессе, как казалось ей, всё сходило с рук. Сон, гонимый зябкой прохладой, улетел. «Да, пожалуй уже стоит затопить печь, хотя на дворе только конец сентября» – подумала тётя Шура. Она неспешно привела себя в порядок, умылась в рукомойнике

, затопила печь. Беспокойство пробуждения не оставляло, что — то стало не так. Она, как всегда  привычно, достала Библию с полки, открыла Псалтырь, прочитала 22 псалом и встала на утреннюю молитву. «Господь — пастырь мой» – прошептали её уста, и она стала благодарить Бога за новый день, за это удивительное пробуждение, за церковь, и  своих соседей, за многие, многие  открытые ей нужды братьев и сестер во Христе, которые стали для неё пожалуй  дороже, чем родная сестра Марья, которая всегда закипала злобой, стоило Шуре завести разговор на божественные темы. Жизнь в шестидесятые годы в Сибирской деревне для семьи Кузьмы Михайловича  была не сахар.

Работал он простым конюхом на скотном дворе, а супруга его в колхозе дояркой. И хотя смогли они выстроить новый дом (благо братья по вере помогли поставить сруб), все же особого достатка в доме не было. Отрадой им, на старости лет, только и были, их две дочурки, которые, родились уже в зрелых годах. Бог позволил Клавдии родить Марию, только в тридцать шесть, до этого  же было три неудачные беременности. Сказалась работа доярки, постоянные простуды и болезни по женской линии. Через шесть лет в свои  сорок два года Клавдия вновь поведала Кузьме о  неожиданной беременности, и Кузьма, обрадовавшись, столь нежданному подарку, и ожидая только сына, тут же его и нарёк  — Александром.

Но Богу было видней, и родилась маленькая и хрупкая Александра. Росла она мелким и болезненным ребёнком, и в одно время, когда серьёзно простыла и её свезли в город в больницу, врач сказал родителям готовиться к самому худшему… Вспомнив о родной сестре, Шура тут же помолилась о ней, о её детях и их обращении к Богу. В сердце вновь, кто-то тихо, будто постучал. «Так вот, оно что» –  подумала Шура. Эта утренняя тревога точно связана с Машей. Она выпила чаю, посмотрела на часы и подумала, что как раз успеет пешком дойти на вокзал на первую электричку. Она почему то четко осознала, что нужно ехать в родную деревню из города к сестре Марии, с которой у неё были, с одной стороны особенные родственные, но, с другой стороны, и очень сложные отношения.

По смерти родителей, родная сестра обманом, смогла завладеть всем наследством, распустив по селу слух, что её родная сестра совсем не в себе. Конечно родительский дом в принципе, уже не так и нужен был Шуре, ведь здесь в городе, у неё уже было жилище, хотя и не такая хорошая, как родительский дом, но всё же своя хатка. Да и пенсии ей одной вполне хватало на скромную жизнь, она даже подбрасывала добрую часть этой пенсии своей племяннице Людмиле и её дочери Татьяне  – дочери и внучки Марии.

Обидным  в этой истории для Шуры, были именно сплетни, которые Мария распускала и их родной деревне, о том что эта богомолка все сбережения отдаёт  в церковь, а её – родной сестре нисколько не помогает, вот и родительский дом – наследство готово продать  и отдать все сбережения в секту. «Что ж с неё взять» – она же дурочка. Это всё Мария говорила за глаза, а Шуру сумела убедить, что нужно подписать отказную от наследства в её пользу, чтобы не платить лишних налогов государству, т.к. Мария смогла, незадолго до смерти матери, вновь прописаться в родительском доме, оставив свою трёхкомнатную городскую квартиру своей дочери Людмиле.

Старший же сын Марии — Владислав занимал высокую должность, жил в Москве, и в жилье не нуждался. Надежда Шуры вместе с  сестрой доживать свой век в родительском доме и её предложение об этом, было с гневом отвергнуто. «Мало мне тебя богомольную» – отрезала Мария, —  «Поселишься здесь и будут твои сектанты тебя посещать.  Мне этого добра не надо!» «Что то я совсем, расчувствовалась», — подумала Шура, прибавляя шаг на первую электричку. В школе все ученики смеялись над Машей, обзывая её бактиской и богомолкой. Началось это в пятом классе, когда весь класс приняли в пионеры и дали всем красивые шёлковые галстуки.

К огорчению Маши папа забрал этот алый клочок материи и строго запретил дочери носить его, сказав, что пионеры, комсомольцы и коммунисты – все против Бога, и носить их повязки, это всё равно, что распинать Христа. Да и некогда ходить на эти пионерские слёты, после уроков, когда на твоём попечении младшая сестра. Вот и вынуждена была Маша водиться с Шуркой, отказывая себе порой в детских шалостях. При всём при этом, родительская любовь, как казалось Марии, была направлена исключительно на Шурку, которая постоянно болела и росла слабым ребёнком.

Однако время шло, и во время той страшной болезни Шурки, когда врачи увезли её в город, и  сказали родителям готовиться к худшему, видя глубокую печаль отца, и постоянные слёзы матери, Мария вместе с ними каждый вечер искренне вставала на колени, и просила Бога вылечить её сестрёнку. Бог услышал, и на удивление врачей, болезнь отступила. Шурка ж с того времени стала вполне здоровой и весёлой, и они вместе играли, росли, и доверяли друг другу свои сокровенные тайны. Электричка на станцию Красный Боец отправлялась ровно по расписанию в 6.20, и тётя Шура смогла в последний момент сесть на неё.

Оплачивать проезд ей не требовалось, т.к. она была почётным железнодорожником, имела министерские награды и удостоверение, дающее право на бесплатный проезд в пригородных поездах. Ещё бы, ведь она проработала на железной дороге обходчиком и составителем поездов тридцать восемь лет. С тех пор как семнадцатилетней девчушкой пришла в депо, потому что в институт, несмотря на то, что у неё был отличный аттестат, и  она хорошо сдала вступительные экзамены, в поступлении ей было отказано. В деканате ей прямо сказали, что есть более достойные граждане  и комсомольцы, а баптистам нет место в институте, и Советское государство не желает обучать мракобесов.

В деревню в колхоз возвращаться было стыдно, вот и направилась она к сестре Марии, которая к тому времени закончила торговый техникум и работала товароведом на складе железнодорожной станции. Впрочем долго жить вместе с сестрой в коммуналке им не пришлось. Мария посодействовала Шуре в устройстве в депо и получении места  в  комнате  общежития, т.к.  это появление сестры расстраивало планы Марии по устроению своей личной жизни. Выпорхнув из родительского гнезда, и очутившись в городе Мария взахлёб стала пить полной грудью свежий воздух взрослой жизни и вседозволенности. О Боге она не вспоминала, родителей навещала очень редко.

И к моменту появления сестры в городе, уже имела горький опыт обманутых надежд любви, и  последствия вынужденного подпольного аборта. Тем не менее, она была оптимистична,  и строила свои будущие планы с командированным из Москвы — ревизором Всеволодом Григорьевичем, который делал проверку её склада и был совершенно не прочь скоротать эту вынужденную командировку в Барнаул в обществе симпатичной кладовщицы. Однако, легкой интрижки, как ожидал Всеволод, не получилось.

Мария уже была тёртым орешком, и вначале, всячески приголубив москвича, сделала всё для того, чтобы забеременеть от него, а затем,  строго пригрозила ему пойти в партком, если он откажется жениться на ней. Терять свою высокую должность по аморалке было глупо, и Всеволод Григорьевич пошел на попятную. Быстро сыграв в коммуналке скорую комсомольскую свадьбу, не приглашая на неё ни чьих родителей, молодожены отправились на родину к жениху в Москву. Прибыв на станцию, тётя Шура поспешила к родительскому дому. Дверь была на замке, ключа в условленном месте не было.

Обойдя весь дом кругом, заглянув в стайку, где мычала корова, Шура определённо поняла, что случилось что-то страшное. Взяв ведро, подоила корову, накормила и напоила её, и зашла к соседке бабке Матрёне и расспросить о сестре. Со слов бабки Матрёны выходило, что Мария пошла в лес за грибами еще рано поутру позавчерась, а видел её дед Никанор, который нёс службу сторожа леспромхозовского склада на окраине села. Но волноваться Матрёна стала только сегодня, когда услышала как голодно мычит корова:  «А тут и ты Шурка приехала…» «Господи, Боже! Что же делать?» — пронеслось в голове у тёти Шуры. Она поспешила к участковому. Однако, того нигде не было, ни в пункте милиции, ни дома…

Может уехал куда: в соседнее село, или по другому, какому важному делу отлучился. Надо было что то решать, получалось так, что уже больше двух суток сестра не возвращалась из леса… Жизнь в Москве у Марии не задалась. Вначале, правда всё было хорошо. В назначенный срок родила она своего первенца Владислава, в котором души не чаяла её свекровь Лидия Тимофеевна. Она  запретила молодым отдавать его в ясли-сад, сама возилась с ним, предоставив им свободу в продвижении по работе, и всячески помогала им в его воспитании, даже после того, когда они с мужем получили отдельную квартиру. В шесть лет пошел он в музыкальную и  обычную школу (так был очень смышлёным мальчуганом), и свекровь постоянно была его советчиком и проводником в эти две школы и обратно. Можно сказать, что Владислав больше времени проводил с бабушкой, чем с родителями.   

  Жизнь дала сбой, когда на горизонте появился пылкий грузин Георг, который своими настойчивыми словами о вечной любви  и шикарными ухаживаниями с большущими букетами роз, склонил сердце Марии к необдуманному поступку. Всё состоялось в его кабинете,  и страсть вспыхнувшая в их телах, всё больше и больше разрасталась, и мимолётных встреч, которые они имели на работе, им было уже мало. Дошло до того, что во время очередной командировки Всеволода Григорьевича,  Мария сказавшись больной, отправила Владислава на попечении свекрови,  а сама пустилась во все тяжкие…. Георг приехал к ней, и они взахлёб наслаждались друг другом.

Тут то, и застал их законный супруг, который, как водится, прибыл домой чуть раньше обозначенного срока. Неизбежная ссора, скандал и разборки с мордобоем, привели к логическому завершению семейной жизни. В конечном итоге сошлись на том, что сын остается с отцом и бабушкой, а квартиру поделят пополам. Так всё и сделали, разошлись, продали квартиру….. Георг, смог убедить Марию отправиться с ним на его родину в Грузию, благо денег было теперь в достатке, и Мария, ослеплённая его словами, бросила работу, и  с лёгкостью, словно бабочка, порхая крылышками, полетела с ним на Черноморское побережье города Батуми. Ещё раз дойдя до дома участкового, и не найдя вновь его, тётя Шура поняла, что нужно ехать в город.

В городском же отделе милиции, куда обратилась она о пропаже сестры, взять заявление отказались по двум причинам: во–первых, как сказали ей, не прошло ещё трёх суток, а во-вторых, сказали, что заявление о пропаже человека нужно подавать по месту   территориальной прописки гражданки, т.е. в посёлке Красный Боец. Не солоно хлебавши, все с возрастающей тревогой в душе, тётя Шура отправилась к племяннице Людмиле, в тайне надеясь, что Мария у неё. Однако, там её не было… Зато нашёлся потерянный ключ от родительского дома, это Людмила забыла его положить в условленное место, и увезла с собой в город три недели тому назад, когда с дочкой Таней гостила у матери-« Тётя Шура, что же делать?» – спросила  Людмила.

«Я не знаю, что, но думаю, что ещё не всё потеряно. Я же тебе рассказала, что кто-то сегодня меня пробудил. Нам нужно молиться, Господь усмотрит, а завтра вместе поедем подавать заявление о пропаже.» — ответила Шура. Людмила, в отличии от матери не отвергала Бога, помня свои  далёкие тёплые детские впечатления и рассказы бабушки Клавдии, когда они с матерью вернулись с юга в дедушкин дом. Там она была обласкана бабушкой Клавой, после всех мытарств, которые ей довелось испытать вместе с мамой на жарком юге. Бабушка научила её молиться живому Богу, доверять Ему самые сокровенные секреты, и это помогало ей до той поры, пока Мария, узнав об этих наставлениях, забрала её к себе назад в город в общежитие, и постоянно била её, если она что-то говорила о Боге. Совместно помолившись, Шура с Людмилой, расстались.

Выходя от племянницы Шура вдруг вспомнила, что сегодня молитвенное собрание в Доме Молитвы. Она быстренько, не заходя домой, отправилась на служение и подготовила записку с просьбой помолиться о своей сестре Марии, которая пропала, и уже больше двух суток не возвращается к себе домой. Пресвитер церкви, по окончании молитвенного собрания зачитал все нужды братьев и сестёр, среди которых была и просьба тёти Шуры. Многие откликнулись на эту нужду, и горячая, совместная молитва братьев и сестёр по вере, устремилась ввысь к небесам. Внутри тёти Шуры, сразу как-то потеплело, и мир Божий заполнил всё её естество. Она поняла, что Бог услышал церковную молитву и непременно ответит на неё.

Новая, счастливая жизнь на юге с Георгом быстро окончилась. Пока были деньги, всё было замечательно: цветы, шампанское, гостиница. Правда почему то расписываться с Марией Георг не спешил, да и к своим родителям, как раньше ей обещал, вначале не вёз. Смутная тревога о будущем, начинала заползать в сердце Марии, тем более, что она обнаружила свою новую беременность. Однако, узнав о том, что она беременна, он обрадовался, и через три месяца они всё же поехали к его родителям – в маленькое грузинское село. Мать Георга встретила «будущую невестку» совсем не так, как себе представляла Мария. Во всём её облике сквозило презрение к ней и к её «интересному положению», она даже посмела спросить сына, о том, что его ли наследие там? Марии оставалось только горько плакать в подушку…

Впрочем, погостив недельку, они вновь вернулись в Батуми, в дом друга Георга — Теосяна, который ушел в дальнее плавание, и был только рад, что за его домом присмотрят. В положенный срок Мария родила дочку Танечку, но это совсем не обрадовало Георга, он хотел только сына. Теперь все тяготы по выхаживанию малышки легли полностью на плечи Марии, Георг часто пропадал их дома, бывало на три-четыре дня якобы на заработки, но денег в дом  или совсем не приносил, или приносил очень мало. Хорошо ещё, что грудного молока было  достаточно, и почти до двух лет Танечка питалась грудью матери, прикусывая её своими десятью зубами. С какой тоской вспоминала Мария свою первую беременность и свою первую свекровь Лидию Тимофеевну, которая практически носила её на руках, не позволяя ей, что-либо существенного делать по хозяйству.

Теперь все было по иному: воду приходилось возить во фляге с колонки, бельё стирать в корыте, пищу готовить на маленькой железной печи, от которой и отапливался дом, правда тепло было только тогда, когда горела печь. Дров же было мало, а купить вдоволь не хватало средств… Ночь прошла как в забытье, тётя Шура постоянно молилась, и хотя вчера в церкви она внутри получила умиротворение, всё ж тревога, волна за волной вновь накатывала на неё, и самые худые мысли начинали одолевать её. Тогда она вновь преклоняла колени. Так до рассвета, практически и не сомкнув глаз, она взывала к Богу о спасении своей сестры, и о том, чтобы Он указал путь, где её искать…

В новогодние праздники вернулся Теосян, и его сальный взгляд сразу не понравился Марии. Все вместе собрали праздничный стол, хорошо выпили, спели грузинские песни, и Теосян, достав импортный магнитофон, предложил потанцевать. Георг был уже хорош, и лишь махнул рукой. Сильные руки Теосяна привлекли Марию к себе, и она явственно ощутила то возбуждение его похоти, которое он и не скрывал. Он повлек её в дальний угол комнаты, и запустил в дело свои похотливые руки. Сумев вывернуться, Мария залепила ему громкую пощечину, и убежала к Георгу. Тёмный взгляд Теосяна не предвещал ничего хорошего, но в этот вечер всё обошлось… Встретившись с Людмилой  и Татьяной на перроне тётя Шура рассказала о том, что молилась за Марию и в церкви и дома всю ночь.

Они дождались своего электропоезда и всю дорогу проговорили о том, что теперь делать. Первое – написать заявление в милицию, второе пойти в сельсовет и попросить помощи в поисках. В третьих попросить бабу Матрёну присматривать за коровой, в четвёртых оставаться в доме Марии до завершения поисков.  Вот наконец и долгожданная станция. Практически бегом, останавливаясь, чтобы перевести дух, они прибежали в отдел милиции. И о чудо, участковый сегодня был на своем рабочем месте, правда выглядел он не особо, да и определённый сивушный запах изо рта, не оставлял никаких сомнений, как он провёл последнюю ночь. Тем не менее он принял от них заявление о пропаже человека и обещал организовать обширные поиски.

днако женщины поняли, что это только слова, и поспешили к главе сельсовета Якову Степанычу,  человеку во всех смыслах положительному, да к тому же бывшему военному.    Яков Степаныч с большой охотой и желанием принялся организовывать поиски Марии по нескольким причинам: во-первых он был порядочным человеком, во–вторых сама должность обязывала его к этому, ну а третьих он хорошо знал, и уважал еще родителей Марии и Александры. Ну и наконец, он и был тем молодым офицером, который предлагал в своё время руку и сердце Александре.

Как знать, как бы сложилась их судьба, да только отказала ему Александра, сказав, что он неверующий. Конечно в те годы быть верующим для офицера было практически невозможно. И само его предложение молодой баптистке стать супругой молодого коммуниста, уже было делом невиданным. Но сложилось как сложилось, он получив отказ убыл на Дальний Восток, а там пытаясь устроить свою личную жизнь, дважды женился и развёлся, а затем, уже уйдя в отставку здесь на родине встретил и третью жену, с которой и жил в настоящее время. Так что наверное всё к лучшему, хотя при виде Александры, легкая грусть всегда возникала в его сердце.

Вот и сейчас он  наверное стал больше взволнован не тем, что нужно организовать поиски пропавшего человека (это в их лесистом местности он организовывал уже не один раз), а тем, что попросила его об этом Александра… Жить в доме Теосяна становилось опасно. Мария рассказала Георгу о том, что Теосян к ней приставал. На что Георг отреагировал непредсказуемо: «А ну, давай нэ придумывай жэнщина. Теосян мне как брат, Он нэ можэт к тэбэ приставать! Поняла?». Где-то через полгода, когда жаркое южное лето совершенно вступило в свои права, Георг и  Мария оставив на попечение соседей дочь  Людмилу, вместе с  Теосяном и ещё группой каких-то непонятных мужчин и девиц отправились на пикник к роднику в горы.  На вопрос Марии, зачем им ехать в горы,  Георг ответил: «Так нужно!» Ничего как будто не предвещало беды, смущало Марию только то, что никого, кроме Теосяна, из этого круга друзей Георга, она и не знает. Мужчины принялись приготовлять  шашлык, ставить палатки.

А женщины пошли к роднику запастись водой. Ночь у костра, шашлык и вино вначале расслабили Марию, но поймав на себе жаркий взгляд Теосяна она внутренне напряглась, и уже не отходила от Георга, однако, как оказалось, это ей совсем не помогло… Яков Степаныч первым делом обзвонил лесников и попросил людей у директора леспромхоза. Объявив общий сбор на три часа дня, опросил всех кто что-либо знал или видел. Слух о том , что баба Маша заблудилась в лесу, уже стал главной новостью села. Об этом трещали все бабы в сельмаге, они же и посылали всех тех грибников и ягодников в контору, кто мог что-либо сказать о Марии. Собиранием грибов и ягод в их лесном селе занимались многие, это было своего рода хорошим подспорьем в семейных бюджетах сельчан, ведь совсем рядом с их селом проходила Новосибирская трасса, и многие наполнив корзинки, сразу и пытались продать эти чудесные дары леса, проезжающим городским. Было даже некое соревнование, кто быстрее сдаст свой улов.

Обычно на трассе они располагались вблизи друг от друга, ревниво наблюдая, кому сегодня повезёт больше, а кому придётся оправляться домой с набранными дарами. Так и Марию, в день, когда она пропала, видели на трассе два раза, т.е. она дважды сумела в тот день продать свой сбор опят, и как думали другие менее удачливые грибники, продолжающие ожидать своего покупателя, пошла домой в село. Итак место, где в последний раз видели Марию было определено, и Яков Степаныч, дал указание двум группам добровольцев в поиске: по десять человек в каждой, двигаться в противоположных направлениях, дав по ракетнице, на случай раннего обнаружения, для извещения других, и указав время окончания поиска на восемь часов вечера,  а также сбор у сельсовета к десяти для подведения итогов  поиска этого дня.

Сам же, сел на Уазик вместе с Александрой и Людмилой, рванул на дальний кордон лесничества, чтобы от туда, двигаться навстречу одной их групп… Песни у костра, танцы, вино, смех не снимали  возрастающее напряжение Марии, если бы она была одна, она бы непременно уже убежала. Но во–первых бежать было слишком далеко, ведь до города было не менее ста пятидесяти километров, а во-вторых с ней был её Георг, который несомненно сможет, если что защитить свою даму.

Когда Георг поднялся, она с радостью поддержала его, и они направились в свою палатку на ночной отдых. Жаркие объятия и интимная близость с Георгом, наконец то сняли напряжение, и она благодушно закрыла глаза…. Проснулась она от грубого, властного прикосновения к ней чьих то рук. Это был Теосян и еще двое других. Георга рядом не было… Она кричала, звала на помощь, но всё было тщетно. Её насиловали и истязали до утра… Её рыцарь Георг оказался законченным подонком,  полным трусом и самым последним подлецом, проигравшим её в карты шулеру Теосяну и его подельникам, и вся эта вылазка на природу была задумана им именно для того, чтобы он, в таком виде, смог закрыть свой карточный долг….

Так сказал ей Теосян, смеясь прямо в лицо. Это было похоже на правду, потому что под утро в палатку, виновато пряча взор, заглянул Георг, молча взял свои вещи и уехал из лагеря. Истязания же Марии продолжились… «Господи, где же ТЫ?» — возопила внутренне Мария. Добровольцы, прибыв на место, где видели в последний раз бабу Марию, выстроившись цепью с промежутком в десять – двадцать метров, находясь в зоне видимости один другого, углубились в глубь леса в противоположные стороны, тщательно осматривая всё кругом, и подавая призывные звуки. Казалось, что весь лес наполнился людскими окриками, и поначалу обе группы слышали друг друга.

Отзывов же от бабы Маши никто не услышал…  Так, шаг за шагом, километр за километр, час за часом шли поиски бабы Маши. К семи часам вечера зона поиска в двух направлениях охватила порядка тридцати километров. Нигде ни следов, ни самой бабы Маши  не было… А баба Маша в это время была в особом месте и чрезвычайном положении… Насильники утомились, и Теосян, как главный из них, приказал: «Иды, привэди себя в порядок. Тэпэрь ты моя вэщь, и я отвэзу тэбя в подарок  Ибрагиму». Мария с трудом смогла подняться. Натянув на себя спортивный костюм, поправив взлохмаченные волосы, слегка пошатываясь, с трудом поплелась к роднику. За ней следовал один из насильников, убежать было не реально, тем более, что и сил физических практически не было.

Холодная вода родника немного взбодрила Марию, и на обратном пути, немного придя в себя, она свозь слёзы, которые вновь навернулись на её глаза, громко закричала: «Гады, я вас всех посажу!».  Горное эхо подхватило её крик, и казалось вся природа услышала этот вопль. На этот её крик прибежали остальные, и теперь они стали избивать её. Впрочем это длилось не долго, так как удар одного из них поверг её на землю, и она упав, стукнувшись головой о камень, потеряла сознание. По виду  она стала как мёртвая, и эти «герои-горцы» испугавшись последствий своего поступка решили сбросить её в ущелье горной реки. Что и сделали… В день своего исчезновения баба Маша с утра отравилась в лес за грибами.

Не то чтобы они были ей ещё нужны, все необходимые заготовки на зиму уже были сделаны, но год нынче выдался особенно грибным, тем более, что баба Маша знала многие грибные места, да к тому же она в этот раз хотела преподнести сюрприз своей внучке Танюше – оплатив за неё целый год платного обучения в университете. До нужной суммы, которую она смогла в этом году отложить на эту цель не хватало каких то шесть тысяч. Отравившись спозаранку в лес, баба Маша сразу и решила сделать несколько ходок. Первую корзинку она набрала играючи, и довольно быстро, еще до обеда, смогла продать её на трассе. Пообедав домашней снедью, она вновь ринулась в лес.

Второй раз было посложней. Придя на хорошо знакомое ей грибное место, она обнаружила, что вся грибница срезана. Проверила еще два, результат  был такой же. Она уже подумывала об обратном пути, как вдруг её внимание привлекла огромная берёза, упавшая кроной своей в лесное болото. Приблизившей к ней она с радостью обнаружила, что вся она покрыта опятами. Быстро срезав одну треть из них, она уже с верхом наполнила свою немаленькую корзину.

«Хорошо» — подумала она: «Я ещё сюда сегодня вернусь!» Хорошо заприметив место, по одной ей ведомым приметам, она вновь выбралась из леса на оживлённую трассу продать свой второй урожай. Но торговля в этот раз шла хуже. Вокруг неё уже были и другие грибники, предлагающие подобный товар, так что только к семи часам вечера она и смогла, немного уступив одной даме на иномарке, сбыть свои опята. Очнулась Мария только вечером. С трудом смогла сесть. Один глаз совсем заплыл, всё тело ломило от нетерпимой боли, голова раскалывалась, и жутко болела одна рука. Так прошло некоторое время. «Господи, что же делать? Куда идти?». С трудом поднявшись, потихоньку, превозмогая чудовищную боль, она всё же смогла самостоятельно пойти вниз по устью реки. Ночной прохладный воздух заставлял её постоянно двигаться, и через боль и слёзы она шла не зная куда…

Перед бабой Машей вновь стоял выбор: идти в лес за новым уловом или уже отправляться домой. Прикинув, что было бы в любом случае неплохо срезать ещё одну корзину она приняла для себя решение, и  в третий раз отправилась на сбор. Назначенное время на поиски первого дня заканчивалось, и обе группы поисковиков крича один другому и затихая для того чтобы услышать ответ, отправились в обратный путь. Уазик мобильной группы Якова Степаныча, весь день отслуживший верой и правдой, вдруг на обратном пути, у Афонькина болота заглох, и заводиться никак не хотел… Мария к утру добрела до пастушьего жилья, где её встретила немолодая семья пастуха Ахмеда.

Самого пастуха дома не было, но была его жена и два меньших сына. Жена Тамара, расспросив Марию о её злоключениях, сердечно её приняла и смазала все её раны особым настоем на  горных травах. Оказавшись в доме пастуха, тепле и заботе Мария отключилась, и проспала более 14 часов. Когда она проснулась, то ощутила тёплый взгляд пастуха Ахмеда, и рыдая, вновь и вновь рассказала ему о всём том, что с ней сделали злодеи. Она рассказала, что непременно их всех посадит. Ахмед, сердечно посмотрев на неё, ещё раз спросил об имени главного злодея, и получив ответ сказал: «Напрасно ты думаешь, что милиция тебе поможет.

Об этом дурном человеке Теосяне в нашей округе давно идёт худая молва, но сделать ему никто ничего не может, его брат занимает большой пост в республике и судить его надо по законам гор. Оставайся у нас, пока твои раны заживут, а там Бог усмотрит…» Придя к известной теперь берёзе у болота баба Маша с удивлением обнаружила, что все, оставленные ей опята срезаны кем-то другим… С огорчением вздохнув, она уже было собралась в обратный путь домой, но тут её взгляд скользнул в сторону болота и она просто онемела от изумления. Как это она раньше не увидела?

Все кочки болота покрывал изумительной красоты красный ковёр клюквы. Была она крупная и лучи заката придавали этой картине сказочный окрас, словно приглашая её к себе в гости. Недолго думая, она приняла решение: набрать клюквы, и торопясь шагнула на первую кочку… Приглашение Ахмеда было как нельзя кстати, потому что силы вконец оставили  Марию,  всё тело нестерпимо болело, так, что даже вставать она уже не могла. Но здоровый сон, уход Тамары, козье молоко и целебные отвары сделали своё дело и на пятый день Мария твёрдо решила вернуться домой, ведь там  у неё оставалась маленькая дочь Людочка. Ахмед на прощание сказал ей, чтобы перед подачей своего заявления в милицию она ещё раз хорошенько подумала и перед этим поговорила бы с его племянником Ильчином, который служил в двадцатом отделе милиции в звании капитана.

«Понимаешь дочка, они же хотели тебя убить. У Теосяна большие связи, и то, что ты скажешь в милиции утром – днём ему уже будет известно. По крайней мере тебе нужно укрыться, до момента принятия какого-либо решения на твоё заявление. Ильчин – хороший человек, у него большая семья. Они смогут тебя укрыть в своём большом доме. Главное скажи, что это просьба от дяди Ахмеда». Яков Степаныч ничего не мог понять, он был неплохим механиком, не даром же отслужил столько лет в бригаде морской пехоты заместителем командира по технической части, но Уазик определённо выкидывал кренделя, никоим образом он не хотел заводиться.

Вначале, буркнув Александре и Людмиле, что здесь делов то на пару минут, он уже второй час возился с машиной, успев за это время: заменить катушку зажигания (благо запасная всегда была с собой), настроить зажигание, перебрать бензонасос, прочистить свечи и карбюратор. Всё, казалось бы было в порядке: катушка давала искру, топливо в карбюратор поступало, но заводиться Уазик никак не хотел… Баба Маша быстро, минут за двадцать набрала уже половину корзины клюквы, что было и не удивительно, ягода была огромная. И собирать её было одно удовольствие. Можно было пригоршнями, почти не смотря, загребать ее, и опускать полную горсть в корзину, так много её было.

Обобрав очередную кочку до чиста она наступила на следующую. Кочка пошатнулась и поставленная на неё нога соскользнула в болото, что поначалу не очень расстроило бабу Машу. Она быстро попыталась её выдернуть, но тина болотная вначале не отпускала её ногу. Она рассердилась, и из всех сил вновь дёрнула её назад. На этот раз всё произошло стремительно: нога в шерстяном носке выскочила из резинового сапога так быстро, что баба Маша не сумела с ней совладать, и потеряв равновесие на зыбкой почве, грохнулась навзничь в болото… До окраины Батуми Ахмед довёз Марию, в город же не стал заезжать, сказав, что никак не может ехать туда. Мария сердечно поблагодарила его и отправилась на поиски Ильчина. Адрес у неё был, и она без труда смогла отыскать его дом.

На её стук в железные ворота, дверь открыла миловидная восточная женщина средних лет, как оказалась жена Ильчина —  Рустана, и услышав, что она от дяди Ахмеда, быстро провела её во внутренние комнаты. На удивление Марии, Рустана не стала задавать ей никаких вопросов, а предложив еды и фруктов, удалилась в необъятные покои этого обширного дома. Вечером со службы пришел Ильчин, и узнав, что в доме гостья от Ахмеда, очень обрадовался.

Это было слышно Марии по его возгласам. Каково же было её изумление, когда взглянув на неё, его радостные возгласы вмиг затихли, и он на некоторое время впал в ступор, и стал будто глухонемой. Разгадка его состояния стала шоком для Марии, когда он, взяв себя в руки, начал говорить. Как оказалось за эти пять дней, проведённые Марией в горах, здесь в городе произошли большие события: был ограблен Сбербанк. Налётчиков видели свидетели, среди них была женщина славянской внешности, а в одном из нападавших опознали её Георга. Когда же опера прибыли для его задержания в дом Теосяна, то обнаружили там труп Георга, зарезанного кухонным ножом в шею.

По всем отделениям полиции уже была разослана ориентировка, в которой главной подозреваемой значится Мария. «Да вот же, она!» — протянул ей  Ильчин, сложенный вчетверо лист бумаги. На развёрнутом листке на Марию смотрела она сама, только немного моложе, т.к. фото было взято из паспорта, а там Марии было только шестнадцать лет. «Вот же, чёртово Афонькино болото!» — выругался Яков Степаныч: «Ну ничего не получается, как бы не пришлось нам пешком добираться, да и время уже восемь. Скоро, уже нас пойдут искать, если к десяти не выберемся из леса». «Дядя Яков, а почему у этого болота есть имя?» — спросила Людмила. — Да, как тебе сказать, есть в нашем селе о том легенда, вот и Александра, наверное её слышала.

Будто бы, еще до революции жил в нашей округе кузнец Афоня, который страстно полюбил красавицу — дочь знатного купца. Девица тоже любила его, но была с гонором, и сказала что выйдет замуж только тогда, когда Афоня принесёт ей рано поутру, пока ещё туман не распадётся полную корзину клюквы с Ведьмина болота, так оно нарекалось раньше. — И что было дальше? – заинтересованно спросила Людмила. — А дальше была трагедия, Афоня, рано поутру, когда ещё туман не рассеялся ушёл на это болото, да так его больше никто и не видел. Что то вдруг сильно кольнуло в сердце у Александры. Упоминание тумана встревожило её не на шутку, она вспомнила свое особое пробуждение, тогда же тоже был какой-то особенный туман…

Баба Маша попыталась вскочить обратно на кочку, но болото её не отпускало, и чем больше она прилагала усилий, тем всё глубже и глубже оно засасывало её. Вот она уже по колено, вот вонючая жижа дошла до пояса. Она приутихла и стала во весь голос кричать. Ответом ей было только эхо.. «Что же теперь делать?» — спросила Мария: «Я ведь Георга не убивала, наоборот, это Теосян и его дружки насиловали меня и хотели убить! Я пойду и всё расскажу!»

— Подожди, остынь,  — остановил её Ильчин, — Ты многого не понимаешь, Теосян тоже был в круге подозреваемых по этому банковскому делу, его даже вначале задержали. Но через пять часов, после задержания приехал его адвокат. И привез показания трёх свидетелей, что мол Теосян, всю неделю был месте с ними в горах на отдыхе, на турбазе у Ибрагима. Кроме того нашему начальнику был звонок сверху, и даже если бы не было показаний этих свидетелей, его всё равно бы отпустили. Его родной брат- очень уважаемый человек в республике, и идти против него никто не станет.

Кроме того, ты уже ничего не сможешь доказать, следов насилия на твоём теле уже нет, да и разговаривать с тобой станут только, когда посадят тебя  в камеру. Всем хочется побыстрее закрыть это громкое банковское дело. — Где же правда? Как же так? – закричала в слезах Мария. — Правда девочка, только у Бога – ответила ей вдруг, до того молчавшая Рустана, — И Бог им судья, смотри, твоему Георгу приговор уже вынес, и Теосяну тоже будет по его заслугам, Ты, увы не первая… Но конец будет. На следующий день Ильчин сообщил Марии, что в доме соседки, где оставалась маленькая дочь Людмила, оставлена засада оперов, на случай её случайного появления, поэтому видеться с дочерью пока нельзя. Эти несколько дней, проведённых в доме гостеприимного семейства, были особенно невыносимыми для Марии.

Она вся терзалась, понимая разумом, что идти за дочерью никак нельзя, но сердце рвалось на части. Одно успокаивало её, это то, что Ильчин обещал всё придумать и помочь ей уехать на родину. Рустана еще несколько раз пыталась что-то сказать о Боге, но Мария всякий раз её останавливала: «Не говори мне о Боге ничего, с детства для меня довольно этих сказок. Если бы Он был, то не допустил бы такого беззакония. Смотри, что сделали со мной, и теперь они как бы ни при чём, а мне грозит тюрьма. Так где же Бог?» Голос баба Маша сорвала за три часа. На комаров, облепивших лицо перестала обращать внимание, так как каждый взмах её руки, чтобы отогнать проклятых москитов, неизбежно погружал её на несколько сантиметров вглубь этого вонючего болота.

К  тому времени, когда на небосводе зажглась полная луна, баба Маша была в этом омуте уже по грудь.. Теперь, уже не особенно надеясь на своё самостоятельное освобождение, она решила не шевелиться и дождаться утра, вдруг кто-нибудь из ягодников её и обнаружит. Кроме того, она стала вспоминать всю свою прожитую нелёгкую жизнь… И всё таки Бог был на стороне Марии. Ильчину удалось договориться со своим другом Степаном — старпомом корабля, отправляющегося в Одессу взять её тайно на борт. Кроме того, каким то невероятным способом он смог выкрасть паспорт Марии из соседнего отделения, ну и самое невероятное они совместно смогли выкрасть дочь Людмилу, из дома соседки Теосяна, где все эти дни сидела засада оперов.

Правда случилось это на десятый день пребывания Марии в доме Ильчина и Рустаны. Это было в день отбытия корабля в Одессу. Марию одели во вдовью одежду грузинских женщин. Наряженная во всё чёрное она даже сама себя не могла узнать. Подъехав на соседнюю улицу Ильчин еще раз повторил для всех свой план. В этом похищении дочери Марии у всех была своя роль. Младший сын Ильчина подросток  Давид должен был играть мячом напротив дома соседки Теосяна и как-бы случайно закинуть в ограду мяч, и зайти во двор, что его забрать. Там, он должен был шепнуть маленькой Людмиле, что за оградой её ждёт мама и отвлечь внимание хозяйки дома, попросив попить  воды. 

Сам Ильчин зайдёт в дом для проверки опер группы и принесёт им приказ сниматься. Это был реальный приказ, потому что дальше устраивать засаду было принято нецелесообразным, а дочь Людмилу завтра должны были забрать от соседки в детский дом. Мария должна была, быть вблизи, и когда увидит свою дочь быстро подойти к ней. Степан должен быть за рулём Москвича, и как только  Мария возьмёт за руку дочь, быстро подъехать к ним — Ну с Богом! – сказал Ильчин, и двинулся в путь. Всё прошло даже лучше, чем планировалось, т.к. когда Ильчин зашел в дом, где была засада оперов, он застал «картину маслом»: два опера были хорошо навеселе, и хозяйка дома Гиза, явно флиртовала с одним из них… Ильчин, как старший по званию устроил им разгон и нагоняй, краем глаза наблюдая, что Давид уже хорошо справился со своей ролью и ведёт маленькую Люду  к выходу со двора. З

аминка случилась уже за воротами, когда к дочке подошла Мария. Людочка вначале  совсем не узнала свою маму и начала плакать. Но все же Мария смогла её прижать к себе, заглушая её плач, и в это время быстро, как и планировалось подъехал Степан. Через три часа в каюте Степана Мария, бесконечно влюблёнными глазами смотрела на свою кровиночку, постоянно поглаживая её. Она поклялась внутри себя, что у её дочки будет совсем другая жизнь, и она всё для этого сделает. А за окном простиралось бескрайне синее море, ласково качая их на волнах… Ночной холод быстро остудил воду болота и баба Маша  пошевелилась, пытаясь повернуться к палке, которую увидела краем глаза.

Это было её ошибкой, она с угрожающей скоростью вновь стала погружаться в тину. Вдруг всё покрылось туманом, и луна и звёзды, деревья и кусты стали практически неразличимы и как бы не реальными, оставалось только одно молочное безмолвие ночного леса. Вода доходила теперь уже по шею. Время как будто бы растянулось: в один миг промелькнули перед её взором все картинки её жизни. Ей даже показалось, что на неё, из тумана смотрит с укором её мама Клава. «Наверное это конец» — пронеслось в голове. «Господи спаси, погибаю!» — прошептали её губы. Мать Клавдия улыбнулась, растворяясь в тумане  легкой дымкой. Где то далеко в лесу кукушка прокуковала пять раз…

Помня слова Ильчина, Мария сделала всё как он сказал. По приезду в Одессу, она переоделась в другую одежду и на электричках отправилась в далёкий путь домой.  Ильчин сказал, что она объявлена в розыск по Грузии, но возможно её могут объявить и во Всесоюзный розыск, поэтому поездом ехать опасно. Так, на самых разных перекладных, где электричкой, где автобусом, а где и частником, останавливаясь порой на несколько дней в небольших селениях, она смогла за сорок дней доехать до Москвы. Денег, данных ей семьёй Ильчина и его другом Степаном, оставалось три рубля с какой то мелочью…. Этот особенный туман появился вновь. Тётя Шура даже несколько оторопела, как быстро это произошло, и явный след, расползающегося тумана определённым образом усиливался в сторону болота.

А может быть он шёл именно оттуда. — Подожди Степаныч. Видимо не зря сломался Уазик! Я кажется знаю где искать Марию, — сказала Александра- указывая направление в это Афонькино болото…  Вдруг под ногами баба Маша почувствовала  твёрдую почву, возможно она достигла дна болота, или это было что-то другое. Фактом было то, что окончательного погружения не произошло, она оставалась в болоте, погружённой по шею ещё два долгих дня… Выйдя из последней электричке на площади трёх вокзалов в Москве. держа свою маленькую дочь за руку Мария внутренне молила только од одном: чтобы бывшая свекровь оказалась дома. К её счастью так и оказалось.

Правда Лидия Тимофеевна вначале правда не хотела встречаться со своей первой невесткой, но уж очень искренне и слёзно просила её об этом Мария, что добрая женщина поддалась на уговоры, и назначила встречу в сквере, недалеко от своего дома, там где они обычно гуляли, выгуливая первого сына Марии Владислава. Мария, вместе с дочуркой, к назначенному времени приехала на встречу и поведала свою горькую историю Лидии Тимофеевне. Они сидели на скамье, Людочка играла с другими детьми в песочнице, и Мария, свозь слёзы, рыдая и винясь перед свекровью, вновь и вновь рассказывала ей о своих злоключениях. — Помогите нам, Лидия Тимофеевна. У меня здесь никого больше нет, последняя надежда на вас, ради вашего внука и моего сына помогите…

— Нет, дорогая, сына своего и моего внука ты не вспоминай. Ведь от сына ты отказалась, когда уехала на юга со своим любовником, и за всё это время ни разу о нём не вспоминала. Я не говорю тебе сейчас, как подло ты поступила с моим сыном, как наплевала на то, моё хорошее к тебе отношение, как к дочери. Если бы ты обратилась еще пару месяцев назад ко мне с твоими проблемами, я даже слушать бы тебя не стала, помня всё это. Но в моей жизни произошло что-то особенное, месяц назад я уверовала в Господа Иисуса Христа, и по мере сил, конечно тебе помогу. Они встали и пошли в дом свекрови. Несколько дней Мария провела в доме у свекрови, пока та не получила пенсию.

Просить денег на билет до Барнаула у сына Лидия Тимофеевна не хотела. Она не посчитала возможным даже известить его о возвращении в Москву Марии, потому что к тому времени Всеволод Григорьевич около года был уже женат на другой девушке, и совсем недавно внук Владислав стал называть Юлию – вторую жену Всеволода мамой. Собственно говоря и дом свой Лидия Тимофеевна смогла впустить Марию с дочкой только потому, что семья сына жила теперь отдельно вместе с Владиславом. Бабушка  по привычке часто навещала их, но была уже не настолько связана заботами.

На просьбу о встрече с сыном Мария получила отказ. — Знаешь Маша. Сейчас ещё не время для такой встречи. Мы все только, только оклемались от твоей измены и всех этих потрясений. Ты можешь оставить письмо сыну и Всеволоду, и я обещаю его передать им. Давай будем держать связь по переписке, и когда внук станет взрослым, он если захочет свяжется с тобой. Это тебе я обещаю, как перед Богом. Тела свое баба Маша уже не чувствовала, два заката и три рассвета она уже встретила в этом чрезвычайном положении. Ягодники всё никак не появлялись. Она слышала сегодня днём, как её кличут по всему лесу, но ответить уже не могла. Вернее она отвечала и пробовала кричать, но из её уст вырывался лишь сиплый шёпот.

Комары плотной маской покрывали её лицо, но возможности их согнать не было, она чётко осознавала, что любое движение в её теперешнем положении может привести  к концу, а жить, несмотря на преклонный возраст, всё же очень хотелось. Хотелось, если Бог даст, дождаться и правнуков.  «Ой, что же, это я, Бога  вновь вспомнила?» — подумала она. «Да теперь мне поможет только Бог! Вот, уже солнце в третий раз покидает меня.  Насколько еще у меня хватит сил? Господи помоги! Ты мне прости все мои грехи!» Туман, поднимающийся от воды начал покрывать всё вокруг…

«Наверное это конец» — подумала баба Маша. «Бог меня не услышал, или не захотел…» Александра первой пошла к болоту, за ней последовал Яков Степанович и Людмила. Осторожно ступая на зыбкую почву они углубились вглубь болота метров на пятьдесят. Кругом расстилался туман, молочная мгла начинала поглощать все видимые ориентиры. — Пойдём назад, — дал команду Яков Степанович, после того как несколько раз громко прокричал в сторону болота имя Марии. — Подожди еще немного, Степаныч, — отвечала Александра, — у меня сердце чувствует что Мария здесь.

— Как бы нам всем не остаться здесь навечно, — невесело заключил Яков, -.Давайте еще пройдём не больше двадцати шагов, а то боюсь, что в таком тумане. Обратной дороги мы не найдём и станем вечными Афонькиными гостями… Мария с Людочкой благополучно вернулась к себе на родину в Сибирь. Дочь свою она сразу отвезла к матери Клавдии в деревню, а сама устроилась на работу в городе. Благо было то, что по характеру она была общительным человеком, и в Барнауле у неё оставались прежние друзья. Им она не стала рассказывать о своих злоключениях, коротко поведав, что столичная жизнь не для неё. За всю последующую жизнь Мария ещё дважды выходила замуж (женщина она была привлекательная), до больше детей Бог не дал.

Каждый брак улучшал её жилищные условия. Мужей своих она не любила, может быть поэтому один, став алкоголиком, угорел в пьяном угаре, а другой скончался от сердечного приступа. Но зато, как бы там не было, она была образцовой мамой, это могли подтвердить все соседи и учителя её единственной доченьки. Она забрала свою дочь от матери, как только получила свой угол в городе. Да и дурь богомольную, как она считала тогда, которой учили её дочь престарелые родители, нужно было выветрить из мозгов маленького ребёнка. На приглашения Александры ходить в церковь, иногда откликалась, но делала это не чаще одного раза в три-четыре года.

На Бога была обижена за те злоключения, которые ей пришлось пережить. Хотя в глубине души понимала, что без помощи от Него, всё могло быть значительно хуже. Мысли в голове бабы Маши стали как-то нереально заплетаться, вновь и вновь она вспоминала всю свою жизнь, и в каком–то уже анабиозом состоянии ей вдруг почудился, голос  будто бы своей родной Александры. Она кричала её имя, голос этот всё приближался. Да нет, это не сон! Сквозь туманную рваную дымку она увидела свою родную сестру, за спиной которой шли ещё две фигуры… Тётя Щура осторожно протиснулась вперёд, громко и несколько раз повторяя имя своей сестры, прошла те последние, разрешённые Степанычем двадцать метров.

Ответом была лишь тишь леса. Надежды, найти бабу Машу в этом тумане здесь, не оставалось никакой. Уже разворачиваясь назад Шура вдруг увидела  чуть в стороне плавающую корзинку и какую то необычную кочку, как показалось вначале. Приглядевшись она закричала: «Так вот же она! Мы её нашли!» Дальнейший план спасения и вызволения из болотной тины бабы Маши  взял на себя Яков Степанович. Он быстро сбегал к Уазику. Взял буксирный трос, вырубил несколько больших палок. И осторожно, постелив их впереди себя на животе подполз к страдалице. Охватив её туловище буксирным тросом, по его команде они втроём совместными усилиями и конечно с Божьей помощью, как потом рассказывала баба Шура, они смоли вытащить из этого тинистого болота дорогую  бабу Машу.

Измазанные, мокрые и продрогшие, но безмерно счастливые, поддерживая с двух сторон бабу Машу, которая с трудом передвигала ноги, а говорить совсем не могла, но только плакала, они добрались до Уазика. — Всё, так мы не сможем дойти до села, — скомандовал Яков, — Оставайтесь пока здесь, отдохните, я схожу за хворостом, будем жечь костёр. — У нас же машина, — сказала Людмила — Но она же не заводится – ответил Степаныч. — А давайте, помолимся. Правда тетя Шура, А? — Конечно давайте – согласилась Александра. Она и так уже была безмерно счастлива, что вся её тревога и все эти удивительные поиски закончились так благополучно.

Для Степаныча было явлено действительное чудо, УАЗик, которого он так безуспешно пытался завести более трёх часов, на этот раз затарахтел, как говориться с пол тычка. Вся спасательная команда и спасённая быстро доехали до правления. Где дали полный отбой поисков, и выяснив у кого сегодня протоплена баня поехали быстрей туда. Нужно было окончательно смыть с себя эту тину болотную. Тем не менее, баба Маша попала в больницу с воспалением лёгких. Но как говорил поселковый врач, это уже не являлось критичным для её жизни. Прошёл год, прошёл еще один и другой….

Баба Маша, несмотря на то, что  сестра Шура рассказала ей всё в мельчайших подробностях, как она проснулась, как молилась, как заявляла нужду в церкви, как сломалась машина и т.д.,  в церковь, в   Дом Молитвы никак  не шла… На Новогодних каникулах внучка Танечка, приехав к ней в деревню протянула ей Рождественскую открытку и спросила: «Баба Маша, а ты пойдешь со мной и мамой в церковь бабы Шуры на детский спектакль? Пойдем вместе, А? Мне так хочется пойти туда с тобой!

Я там буду играть роль ангела. » За окном величаво и сказочно постирались  великие просторы родного края, укутав надежно под большими сугробами поля и леса. Красногрудые снегири примостились на рябине. Иней, расписными узорами, словно великий художник, разрисовал окна. Узор одного из окон определённо что- то напоминал бабе Маше. Всмотревшись в окно, она вдруг ясно увидела очертание Афонькина болота.. — Что ж, пожалуй пойдём…. — молвила баба Маша, украдкой смахивая, набежавшую слезу…

Виктор Тарасенко