Ветерок

Егору Ивановичу в пятницу после работы позвонила невестка Светлана, жена младшего брата Владимира, и в слезах сообщила, что ее мужа накануне прооперировали, аппендицит. А в деревне мужик с разрезанным пузом существо бесполезное, особенно летом. — Егор, приезжай, кроме тебя просить некого, три головы в хлеву, если сено не поставим, зимой оголодают, придется под нож пустить. А Володька так телку хотел на корову оставить, хорошая нетель, крупная, одна надежда на тебя, -умоляя она.

Егор Иванович думал не долго, тем более отпуск подписан с понедельника, жена с детьми уехали к теще, а в родной деревне он не бывал лет семь, все кстати случилось. Позвонил супруге сообщить, что приезд его откладывается по уважительной причине. И начал собираться в дорогу — заскочил в супермаркет купить племянникам подарков и ночным поездом выехал. А уж поутру был на месте. Тут же подвернулось машина до родной деревни, водитель местный, он сразу узнал земляка, окликнул:

— Егор, домой? Столько лет не бывал, какими судьбами? — Да, вот слыхал, наверное, Володьку прихватило, операция, приехал помочь сено ставить. — Слыхал, как не слыхать, он у вас мужик везучий, в прошлом годе как картошку копать — ногу сломал, Светка на сносях с ребятишками неделю рыли. А в этом, гляди-ка, пузо прихватило, прямо рок какой-то по лету.

— А мне и не сказали про ногу-то, — сетовал Егор, слушая односельчанина. Потом говорили о погоде, политике и обо всем, о чем говорят малознакомые люди. К обеду, доставив городского гостя до места и не взяв за дорогу ни копейки, шофер попрощался с попутчиком.  — Гляжу я, Егор, так ты меня и не признал? — Столько времени прошло, не припомню, дружище.

— Ленька я Глушков, сосед ваш, помладше тебя лет на пять, ты еще с нашей Иркой целовался, помнишь? — Ленька? Шалопай, ушастый? – рассмеялся Егор, глядя на здорового мордатого мужика. — Он самый, ну зовите, если помощь нужна, — пожимая руку Егору, ответил Леонид. На крыльце, в волнении поправляя светлую косыночку, его уже встречала Светлана, полненькая белокурая красавица, родившая брату троих сыновей. Пахло пирогами и стираными пеленками, что стояли в тазу на колоде. — Слава богу, Егор, теперь не пропадем! Т

ы проходи, у меня и пирожки готовы, как ты любишь, с яйцом и луком. — Все, как и было, ничего не изменилось, все, как и семь лет назад, только береза во дворе стала выше и курчавей. — А чего ей будет? Растет, — ответила невестка, заходя в дом. Егор Иванович бросил рюкзак на крыльцо и прошел сначала в огород, потом заглянул в сарай, колодец на том же месте, только крыша обветшала, надо б железом покрыть. 

Вспомнилось детство, ведь это — родительский дом, он достался Владимиру, с ним старики и доживали. Батя был суровый, здоровый, трактористом в колхозе работал, соплей и нюнь от сыновей не терпел, чуть что — подзатыльник обеспечен. А мамочка тихая, всегда в косыночке, ласковая, как могла, она баловала сыновей, ириски «Золотой ключик» по карманам сыновьям разложит и на зайчика скажет.

Вот тут в прятки играли, а здесь он ногу проколол о ржавый гвоздь, спрыгнув с забора, потом долго хромал, а от отца получил затрещину за проказы. На сеновале с мальчишками ночевали, не спали до рассвета, мечтая о полете на Луну, а потом мамка не могла добудиться на покос. До осени энциклопедию по астрономии, что соседскому Толику бабушка выслала, прятала, чтоб высыпались космонавты. Сердце защемило от нахлынувших чувств и почему-то хотелось плакать.

— Егор, к столу, — услышал он Светлану и заторопился. Занес в дом рюкзак, достал огромный пакет с конфетами, два водных пистолета и модную погремушку для младшего. — Выросли пацаны, а я тут с игрушками, — смутился дядька, глядя на повзрослевших племянников. — Ниче, Юрка подрастет! А ты кушай, пироги стынут, — поставила невестка кружку с молоком для Егора. Старшенькие стянули со стола рассыпанные сласти и рассовали по карманам, пока мамка отвернулась к гостю.

— А вы конфеты не хватайте, после! Ешьте, сорванцы, сладу с вами нет, у поросят когда почистите? Вот отец с больницы придет, все ему скажу. Пироги были пышные, хрустящие, огромные, как раз с полторы его ладони, такие пекут только в деревне, а, главное, вкус, какой бывает только дома. Егор, припивая холодным молоком, съел два, но не утерпел, глядя, как уплетают племянники, закинул в себя еще три.

— Ой, и вкусные у тебя пироги, Светлана, спасибо, — отпыхиваясь, поблагодарил гость. — На покос-то когда? — Сегодня отдыхайте, а завтра с утра и поедете, Димка Ветерка приведет от Матвеевых, чтоб рано дядьку Илью не беспокоить. — Живой, значит, пастух наш Илья Ильич? — Живой, чего ему сделается? Мы у него коня одалживаем за копешку сена, на чем еще добираться? Отдыхай, Егор Иванович, а я баньку истоплю, — женщина собрала кружки из-под молока и поставила в раковину. – Димка, воды в баню натаскай, Славик, смотри за Юрком, я до магазина.

Да про поросят не забудьте. Напарившись в бане, Егор долго сидел на крыльце, вдыхая запах родины, слушая протяжное мычание коров, возвращающихся с пастбища, разноголосье деревенских собак, треск мопедов, перебивающих магнитофонные ритмы. Так много прошло лет, а деревня все та же, теплая, душевная, родная. Светлана позвала вечерять, а после он напросился ночевать на сеновал с мальчишками. Племянники уже совсем взрослые, Димке шестнадцать лет, Славику четырнадцать, а тут еще и Юрка родился, пять месяцев назад.

Видно, девочку хотели, но у Кузнецовых в роду одни пацаны. У Егора Ивановича сын Максим, один, правда, жена больше не захотела рожать, хлопотно в городе с детьми. Рано утром, около шести, Светлана поднялась на сеновал и окликнула старшего сына. — Встаю, мам. -Давайте, поесть еще надо и пора, тетка Клава с вами напросилась, воду косарям отвезете. После сытного завтрака, погрузив на телегу две пустые фляги под воду, корзину с провизией для мужиков, что ночевали в поле, узелок к обеду себе, Егор Иванович, Димка и тетка Клава выехали со двора.

Миновав деревню, они поехали по дороге, что шла через пшеничное поле. Конь Ветерок плелся медленно, еле покачивая рыжей гривой, словно задумавшись о глобальных мировых проблемах. Солнце давно поднялось, припекая, совершенно чистое без единой тучки васильковое небо простиралось до самого горизонта, пыльная дорога убегала вдаль. Ласточки, делая необыкновенные пируэты, ловили назойливых мух и комаров, пикируя над головами путников. Егор Иванович подремал, свернувшись калачиком на краю телеги, помечтал, глядя в небо.

Тетка Клавдия начала было говорить, но видя безразличие мужчин, вскоре замолчала и, обнимая фляги, покачиваясь в такт движению телеги с закрытыми глазами, посапывала. Примерно через час добрались до родника, наполнили фляги студеной водой, черпая старым ковшиком, что был оставлен у ручья для таких случаев.  Сами охладились, умывшись и намочив головы, потом отправились дальше.

— Димка, долго еще? — Километров семь, — ответил племянник, зевая. — Вот смотрю я на вашего Ветерка и думаю, чего ему кличку такую дали? Вроде по виду не старый, а плетется как кляча столетняя, ты б его кликнул, что ли, так мы до вечера не доберемся, а еще косить. — Но, пошел, Ветерок, но! – звонко крикнул паренек. Жеребец фыркнул и чуть прибавил шаг, несколько метров телега катилось быстрее, но у коня запал бодрости прошел скоро, и опять ровное монотонное покачивание начало усыплять путников.

— Ну и конь, прямо хоть колыбель к нему цепляй, любого укачает, — расстроился Егор Иванович. — Быстро хотите? Будет быстро! — Димка, не смей, паршивец, — вдруг оживилась тетка, хватая холодные отпотевшие фляги за бока и стараясь прижать их к себе. — Спокойно, тетка Клава. Ветерок — труба, — прошептал парнишка и протянул руку назад под сено.

Конь вмиг ожил, задрав голову, насторожился, закрутил ушами и громко зафыркал, раздувая ноздри, словно горячие угли сыпнули ему под ноги. Димка достал из-под сена завернутую в мешковину настоящую начищенную трубу и не просто трубу, а корнет. Ветерок прибавил шаг, воротя головой, все время стараясь оглянуться. — Димка не надо, шельмец, угомонись, — кричала тетка Клава. Паренек подсунул вожжи под задницу и поднес трубу к губам, выдувая невероятной громкости звуки, отдаленно похожие на музыку.

Жеребец мгновенно сорвался с места и пустился в галоп, не разбирая дороги, поднимая за собой пыльную завесу. Он мчался, цепляя растущие по обочине васильки с ромашками, накручивая на колеса тимофеевку с недоспевшими колосьями пшеницы, телега издавала пронзительный треск, подпевая трубачу.  Тетка Клава, причитая, упала между фляг лицом в сено Егор Иванович, что было сил вцепившись в края телеги, старался удержаться, подпрыгивая на каждой кочке.

А Димка продолжал дудеть, нажимая на поршневой механизм, подобие «Прощание славянки». Ветерок мчался без устали, наклоняя телегу, то в одну, то в другую сторону, колеса проворачивались в воздухе, оглобли скрипели, готовые переломиться в любой момент. — Димка, язви тебя в душу, прекрати, тррр, тррр Ветерок, — орала баба, заикаясь и едва удерживая фляги.  Вдали показался дощатый мостик через речку Березовку.

Телега неслась прямо как разогнавшийся на трассе болид, хвост Ветерка торчал метлой, рыжая грива приподнялась вместе с загривком, глаза налились кровью, жеребец несся, не разбирая дороги. — Димка, мост не переедем, Димка перестать, богом прошу! — кричала тетка, но, увлекшись игрой паренек уже никого не слышал. Конь, развернув уши, летел быстрее ветра, словно стараясь убежать сам от себя, казалось, что вот-вот и он выпрыгнет из собственной шкуры, так сильно рвался он вперед.

Огромный камень на обочине у самого заезда на мост попал под переднее колесо, и телега с грохотом повалилась на бок, с грохотом перевернулась, продолжая движение. Тетка Клава с флягами кубарем покатилась по пыльной дороге, обливая себя студеной водой и причитая на всю округу, ругая талант музыканта и недюжую прыть жеребца. — Язви вас в душу, говорила ведь, трубач хренов, приехали теперь, — усевшись посреди дороги, грязная, мокрая со сбившейся на бок косынкой, рыдала тетка, шмыгая носом.  

Егор Иванович вылетел из телеги как ошпаренный и, пробежав немного вперед по инерции, скоро перебирая ногами, со всего маха плюхнулся в колючие кусты ежевики, растущие у самого берега. Димка лежал на боку, отплевывал налипшую траву и пыль с влажных губ, помятая труба валялась рядом. Ветерок рванул перевернутую телегу, разорвав крепление и, с грохотом пробороздив оглоблями плохо прибитые доски моста, скрылся из вида за рекой, миновав березовую рощу. Немного придя в себя и переглянувшись, путники засмеялись, собирая продукты в корзину.

— Ты где ж так играть-то научился, а, племяш? – спросил дядька, приспосабливая флягу на длинную палку, так, чтоб нести двоим. — Классом возили нас в город на концерт духового оркестра, мне так трубач понравился. Все лето я работал, чтоб купить ее, вот теперь учусь по самоучителю, музыкальной школы у нас в деревне нет.

— Талант, — с сарказмом вымолвила тетка, волоча корзину и узелок с провизией. До покоса пешком по жаре путники добирались долго. Пришли, обливаясь потом, еле живые лишь к трем часам, косари, увидев на дороге груженых путников, отправили им навстречу трактор. Загрузили в него флягу и тетку Клавдию с продовольствием. Пообедали, а мужики, глядя на паренька, все посмеивались.

— Ну, что, Димка, ты понял, наконец, что у Ветерка нашего абсолютный слух, он, небось, в прошлой жизни дирижером был, работал много, вот в этой и уродился конем и не выносит фальшивых нот. — Да, понял я, — парнишка виновато шмыгал носом. — А на трубе я все равно научусь играть, вот школу закончу, в город уеду, там и научусь.

— А ты, Егор, не горюй, покос Володьки мы трактором скосили, понимаем, завтра по утряне сено шевелить будем, а пока айда зарод метать. Ветерок мирно пасся чуть поодаль, лишь изредка поглядывая на музыканта и его лежащую на траве трубу. К вечеру позвонил Володька, расспрашивал, что да как.

Вы уж не торопитесь, через неделю швы снимут, я пособлю. Мужики, слушая его, громко смеялись, вспоминая, как в прошлом году на костылях он Светлане показывал, как картоху копать, а то она не знает, баба деревенская. Помощник!

Елена Петрова Енисейская