Давеча — это вам не нонича

— Старая! Ты чаво прижукла тама на пячи? Слухаишь аль нет? С печи невнятно что-то буркнули. — Слухаишь! Ну, лады. Чаво я ноня вспомнил-та? Святки! Када малЫми мы былИ, чуишь? Ноня тож страшнЫя дни идуть, да всё уж ня то, што ранея было.

Пред Рождеством-та, помню, в самай канун, ничаво ни ели, как жа, пост, с послабленьем всё жа, однако ждали все перваю звязду. Нас в сямье-та восьмеро было, детишкав, мал-мала меньше. Самай малой в зыбке ляжал, яму-та дюжа хорошо, маманя хлебнай жваник в тряпицу закуляхтаить, он и смокчить яво, мусолить.

Другим, тем, что хнычуть сидять, исть просють, маманя по горбушечки аржанова хлебца сунить, оне и радыя, жують, примолкнуть на время. Бабане старенькой, той на печь гляди подасть поисть чаво поснинькава. Рыбку-та можна в етат пост съисть, ну уж опосля, а то косточкаю подавиться. Ёй разбирать надоть. Маманя сама-та всё молится и тятенька тож. Свечки горять, лампадка уголок с иконками освещаить скупо тах-та.

Лепота! В дому полумрак, прибрато, благостно, умильно. На стене ходунцы ёкають, кошка на ляжанке мурчить, душе дюжа любо бывало. Оконца крохотныя спроть нонишних, все во льдю, в узорье диковиннам. За стенкою избы корова вздыхаить. Куры, слышна ворохаются, чавой-та делють. А мы, робяты годов десяти, пятнадцати, шашнадцати, мы-та исть ня просим.

Што не понимаим штоля? Тярпению имеем, большуны уж. СтрашнЫя дни, вяликия идуть. Должон младенец Иисус на свет явиться. Как жа, иначе не можна, грех. Да ты слухаишь, аль дрыхнишь? На печи закашляли, завозились. Ага, стал быть чуешь мене. Во-о-о-та! Подбягим, корец водицы выхлябаим и опять на лавку в рядок сядим, звязду поджидаим.

А у мамки-та в пячи всяво напасено. Тыкла с мёдам, лапша с курёнком сварёна, пЕчево всяческоя. Сгибень с картошечкай, лучком, гречневик и пирожки с сушёнай чарникаю да малинаю, летом в лесе сбирали вдоволь. Грибочки солёныя и много чаво скуснава в досталь. Дух идёть, прям башку сносить, терпяжу нету.

Мы подбяжим к пячи, там чугунки на таганцах стоять, сковородки на загнетке, да на припечке под рушничком-та коя-чаво, да в устье, поглубжея задвинуто, чтоба не простыло, заслонкою зачиняно от соблазну, поди. Приоткроим чуток каку-та крыжичку, нюхнём, втяним носом дух скуснай и подержим в носе, будта и поели.

И опять на лавку, поманеньку выдыхаим. Маманя бранить нас, но без зла, так, для порядку, для острастки, штоба не баловали. — Эй,- скажить,- баламуты, всё вынюхаитя, а нам-та посля как жа исть, без духу скуснава? Тута хто-та из нас не выдержить, к примеру, сяструха, вскочить, в обчии валенки встрянить, шалю накинить и из избы. На приступочках постоить, на небу поглядить. Нету! Пока што нету звязды! Возвярнётся, вздохнёть.

Сидим мы, от нетерпения ялозиим, ногами сучим, болтаим имя, дажа дражница, аль пхаца, аль счикотаться — нету антиресу. Какой антирес, када в пузе урчить у всех. Потом брательник старшой, аль я тожа, подхватимси, ноги в валенки, кожушки накиним и вон с избы. А небушко, она как прям назло, чернющая. Какоя тама звязда, заволокло, темень непроглядная. Да ты дрыхнишь штоль, а? Эт я чаво жа, сам с собою разоряюся здеся?

А, старыя? С печки послышался невнятный ответ, пёрханье, возня. — Слухаишь? Ну-ну! Помнишь, так жа в кажнай избе былО, пред Святками-та, и у вас поди в дому, так вить? Вот уж када маманя выйдить на двор сама, посля возвярнётся, да ничаво не скажить, тока возьмёть и на стол груду ложек высыпить. А оне осиновыя, звонкия.

Прозвенять, будта бы позовуть исть. От тута все повскакваим и шамаром на лавки к столу враз переместимси. Стало быть увидала звязду маманя. Прочтём, пропоём все, в голос, молитву. Можно разговляться, правда пока тока сочивом, голодною кутьёю, да взваром и то дело. Никто жа боженьку гнявить не станить, оскоромиться в пост, грех.

Это уж из церквы придём, уторком, навярнём по-всамделешному. А сочиво она скусная, помню. Распарена пашаница с мёдом, да сушены летом ягоды разныя, яблыки, дули, сливы, тож парены, мягонькия. Скусна, ум отъишь! А взвар ароматнай, сладинькай. Сочельник и нонича идёть, да не то уж! Вот жа память детства, до слёз прям.

Вытер рукавом увлажнённые глаза, вздохнул с улыбкой. Вдруг услышим, спярва тихенько так, потом громчея — звон колокольнай над деревенькай нашай поплыл. Народ в храм призываить, на службу праздничнаю. Стало быть точна вифлиемская звязда на небо вышла. Скоренько нарядилися и чинно, по протоптанной в снегу тропочке, гуськом, за папаней и маманей потянулися в церкву.

А уторком-та хрестославы с мяшком придуть, песни грать под окошками будуть, да и мы побягим тож. Первай-та мужик в избу должон взайтить, помнишь, чай? Он добро принясёть людям, а яму накладуть разного всякого наготовлёнава. Да-а-а! Вот уж обжираловка бывала! Тута уж пузо от другого болить — объелися всяческим скоромным, разговелись на славу!

А таперя чаво жа? Консамольцы караулять у церквы, стоять, семки лузгають, поджидають. Заприметють вьюношу аль девку, враз на карандаш возьмуть, посля будить им чих-пых. В церкву не ходитя, посты не блюдитя, боженьке не молитеся. Страмота, право слово! Аль мы ня русскай люд, аль какия бусурмане?

Вона иду сёдни, дявчонка в куфаичке, в краснам платочке стоить у плятня, плачить. — Чаво?- спрашиваю,- хто забижаить? Сказываить мене, мол, стара баушка умолила-упросила в церкву яё отвесть, исповедаться да причаститься, чуить што вскорости помрёть, у самой уж силов нету, не дойдёть дажа с клюкою.

Так чаво думаишь? Записали её, дявчонку ту и разбирали на собрании, чуть с консамолу не выперли за ето. Как можна тах-та? И куды котимси? Н-е-ет! Нонича не то, что давеча, совсем не то! Прислушался. Вот вить, хитрюга какая!

Дрыхнить! Я с ёй беседую значить, мурчить в ответ, а сама спить похрапываить, носам присвистываить, ротам пузыри пущаить, старая моя бабка. Умаялася сердешная. Пойду лягу и я, ночь-та уж на утро повярнула, можит всхрапну маненько.

Бяссонница, язви яё! О-хо-хо! Местный говор: Семки лузгать — семечки грызть. Ходунцы ёкають — часы-ходики стучат. Назола — надоеда, докука. Шамаром — кубарем. Оскоромиться — съесть в пост мясную и молочную пищу. Разговляться — в первый раз после поста вкушать скоромную пищу.

Елена Чистякова Шматко