Ты меня не любишь не жалеешь

Сергей Есенин

Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив,
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.

Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала,
Сколько рук ты помнишь, сколько губ.

Знаю я  они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.

Пусть твои полузакрыты очи
И ты думаешь о ком-нибудь другом,
Я ведь сам люблю тебя не очень,
Утопая в дальнем дорогом.

Этот пыл не называй судьбою,
Легкодумна вспыльчивая связь,
Как случайно встретился с тобою,
Улыбнусь, спокойно разойдясь.

Да и ты пойдешь своей дорогой
Распылять безрадостные дни,
Только нецелованных не трогай,
Только негоревших не мани.

И когда с другим по переулку
Ты пойдешь, болтая про любовь,
Может быть, я выйду на прогулку,
И с тобою встретимся мы вновь.

Отвернув к другому ближе плечи
И немного наклонившись вниз,
Ты мне скажешь тихо: Добрый вечер,
Я отвечу: Добрый вечер, miss.

И ничто души не потревожит,
И ничто ее не бросит в дрожь,
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.

 

Стихи которые берут за душу

Пуговка

У нас вот вечно так – как за стол, так ложку искать… В кои веки Илюха дров собрался поколоть, надоело в нетопленой-то избе сидеть. Один живёт, старуха лет шесть, как померла, топить некому. Ну чё, надел пимы, малахай, рукавицы каки-никаки, не босыми же руками за топорище держаться!

Фуфайку стал надевать, а пуговка на ей – тресь! – и оторвалась. Не успел поймать, пуговку-то, укатилась она в дыру кошачью в полу. Шарил Илюха, шарил, а не нашёл. Чё делать?! Знамо дело, пошёл в магазею. В ей, в фуфайке, конечно. А ветер, бляха-муха, в харю дует и прямо наскрозь, до жо… до пупа ажно!

Ну! Не застегнуться же!!! Ну чё, пришёл в магазею, Ленка там. Лыбится стоит, как ненормальная. Смешно ей чёто… — Драсьте, дядя Илья! Хлеба? — Не. У тя пуговицы есть? — Есть. Вон, на той витрине. — Да где? Тут значки каки-та да брошки…

— Дык, дядя Илья, это нынче пуговицы такие, гламурные. Эти вот со стразами, а эти – с эмалью. — Сколь стоят? — Эти по пять, а те вон по пятнадцать. — Копеек?! — Рублей, дядя Илья, не копеек. — Ты чё, дура! Издеваисся?! Они чё, из золота?! Ишо лыбится!!!

— Не хочете – не берите, а неча на меня орать! Ишь, какой орун нашёлся! — Ты давай не огрызайся, а уважительно обслужи меня, потому – покупатель я, а не хрен собачий. А то – ишь! — Ну дык я вам и говорю – те по пяти, эти по пятнадцать. Были по три, но кончились, после нового года быстро разобрали чёто.

— Больно уж дорого. С заразами-то. — Со стразами. Ну… вот ещё есть какие. Белые, маленькие вовсе. Эти – по писят копеек. — Дык энти пуговочки от кальсон, я таки ишо в армии пришивал, лет сто тому. Не пойдут они, на куфайку-то, мелки уж больно.

— Ну тогда я не знаю… — Ладно. Давай вон тех, по пять, две. Не, три давай. Тока запиши до пензии. Нет, давай уж четыре, чё там… Илюха сгрёб драгоценный гламур со стразами в карман и пошёл домой. Обратно идти было уже теплее, дуло в спину. Дома пуговицы были на совесть пришиты на суровую нитку хомутной иглой.

Другой не было. Илюха надел фуфайку, застегнулся на все четыре пуговки, пошёл к дровам. Мимо Коновалиха шла. С полными сумками, с работы, видать. — Это чё за красоту ты налепил, Илюш? Прям как девица, нарядный! — Иди, куды шла, Оторопь! Неча! Вишь – дрова колю!

– Илюха сплюнул и отвернулся. Коновалиха, поджав губы, засеменила прочь. Следом Васёк Кашутин, флягу с водой везёт, с колонки. — Дядь Илья, а ничё так, гламурненько! На тусню собрался? — Ети твою мать! Вы чё, сговорилися?! Иди отседова нахрен!!! Ходют тута, хер дров наколешь!

Васёк заржал и ушёл, от греха подальше. Илюха присел на чурбак. Колоть уже перехотелось. Закурил. Мимо идёт Игорёк Загошин, задом виляет. Не, так-то он не пи… не голубой, он с детства такой, придурошный. — Фи… Парниша имидж поменял?… Праааатииивный! — Пошёл на козёл!!! Ты ишо нервы мне мотать будешь! Игорька как корова языком слизала, а Илюха, схватив топор, побежал в избу.

В избе вырубил ту доску, что с дырой, залез под пол, нашарил свою пуговку. Потом срезал с фуфайки все четыре «заразы» и пришил одну, родную, на своё законное место. А «заразы» обратно Ленке в магазею снёс. И крепко её отматерил. Потому что неча над людями насмехаться!

Олег Антонов