БОСОНОГОЕ ДЕТСТВО МОЕ

Детство босоногое мое помнит,
Как пекло от раскаленный крыш в полдень.
И соленый ветер надувал парус,
Пахнущей морями простыни.

У меня под майкой голубок белый,
Я с утра сменял его на свой велик.
Ох и будет дома нагоняй только,
Нет меня счастливей в эти дни.

Там, там, высоко, над землею кружит стая,
Если смотреть наверх кружится голова.
И мне так легко, словно это я летаю,
И рядом только неба синева.

Первая несмелая любовь Оля,
До рассвета вечер выпускной в школе.
Голуби которых я поднял в небо,
Губы чуть соленые от слез.

И, казалось, где-то в вышине синей,
Птицы написали мне ее имя.
Чтобы эту память о любви первой,
Я с собой как ладонку пронес.

Там, там, высоко, над землею кружит стая,
Если смотреть наверх кружится голова.
И мне так легко, словно это я летаю,
И рядом только неба синева.

Вот уже роняет желтый лист осень,
Укрывая бережно земли проседь.
Старые привычки бережешь свято,
Мелочи приковывают взгляд.

Но, когда тоскою защемит сердце,
Я иду на встречу со своим детством.
Поднимая в небо голубей белых,
Словно много лет тому назад.

Там, там, высоко, над землею кружит стая,
Если смотреть наверх кружится голова.
И мне так легко, словно это я летаю,
И рядом только неба синева.

Босоногое детство мое. По волнам моей памяти

Ох,уж эта Захариха

Тетка Захариха страдала недержанием языка. Вернее от его недержания. Во сколько неприятных ситуаций она вляпалась благодаря этому, совершенно неподвластному ей органу, и не счесть. А все из-за того, что она слишком много знала. Все и про всех. А удержать эти знания в своей голове не могла. Захариха умела слушать, но не умела молчать. Не успевала она краем уха услыхать какую-то сплетню, как внутри у нее что-то начинало яростно зудеть и не переставало пока Захариха не передаст новость всем своим подружкам, соседкам и просто первым встречным. В колхозе был всего один человек, про которого она боялась сплетничать, хоть и знала кое-что интересное.

Это председатель колхоза Петр Леонтич Рогожкин. Петр Леонтич был высокий, крепкий мужик, с рыжими кучерявыми волосами и густыми хмурыми бровями. А еще у него был суровый тяжелый характер. Его все односельчане побаивались, и даже его жена, Раиса Анисимовна, не говоря уж об их дочерях, которые при отце и глаза боялись поднимать. Но однажды… пришло время Рогожкиным старшую дочь замуж отдавать. Веселая была свадьба, богатая. Все село было приглашено.

Захариха не могла упустить возможность подсмотреть, да подслушать чего-нибудь новенькое, ну а заодно и поесть вкусно. Сидела она со всеми за длинным столом, поставленным вдоль широкого двора председательского дома, уминала за обе щеки угощение, пытаясь впихнуть в себя никак не меньше стоимости своего подарка, и старалась не пропустить ничего интересного.

Но никаких сенсаций пока не наблюдалось, гости веселились, кричали «Горько», молодые краснели от смущения и с удовольствием целовались. Дочка председателя вся светилась от счастья, наконец-то освободится от тяжелого крыла отца, будет жить своей семьей. Младшая сестра смотрела на нее с плохо скрываемой завистью, ей самой еще лет пять терпеть папашин характер, пока и она замуж не выйдет. К ночи гости и хозяева были веселые и далеко не трезвые.

Съедено было уже очень много, так что все вышли из-за столов. Кто плясал под гармошку, кто просто чесал языки. Захариха оказалась рядом с хозяевами. Раиса Анисимовна рассказывала ей, как сватали дочку: — Заходит баба Клава, одна, значит, начала свое про купца раскрасавца, а я испугалась, не пойму, кого она имеет в виду, Вася ж, зятек наш, когда в калитку входил, за гвоздь зацепился, и штаны на самом интересном месте порвал. Вот и остался во дворе, стеснялся зайти.

Боялся, что наш батька его голый зад увидит и прогонит с позором. Но наш Петр Леонтич суровый, да справедливый, не обсмеял парня, принял сватов, как дорогих гостей, да Петенька? — жена председателя заискивающе заглянула мужу в глаза, а он голову задрал да надулся от важности, как индюк, довольный, что жена его похвалила. — Такого мужа еще поискать надо, — продолжала Раиса Анисимовна, поглаживая Петра Леонтича по широкому плечу,

— Я с дочкой уж так благодарны ему были, что я даже Машку ему простила. — Машку?! — ахнула тетка Захариха, забыв об осторожности, — Фролову?! Ты, Раиса, святой человек. Чтоб полюбовницу простить, да сынка незаконного? Я б, наверно, не смогла. Захариха с восхищением смотрела на председательшу, и не видела, как побагровело лицо Петра Леонтича.

А Раиса Анисимовна открыла рот и еле слышно выговорила: — Вообще-то я про козу Машку, что он продал, меня не спросивши. А вот про Фролову я и не знала! — Раиса так грозно посмотрела на мужа, что тот даже умудрился стать меньше ростом и бочком-бочком хотел улизнуть в сторону, — Стоять! — гаркнула Раиса Анисимовна, и откуда только сила взялась

— Я тебе покажу Машку, я тебе покажу сыночка! Она выхватила откуда-то веник и пошла обхаживать мужа. Грозный председатель увертывался, закрывался руками, что-то кричал, но разве можно остановить разъяренную женщину? Гармонист заиграл «Как родная меня мать провожала», веник под задорную мелодию плясал на голове и спине неверного хозяина дома, а гости хохотали, от всей души. Да и когда еще представится возможность насладиться таким зрелищем?

Чтоб сам председатель, как нашкодивший малец, получил на орехи. Одной только Захарихе было не до смеха. Она прикусила свой мятежный язык и, обливаясь холодным потом, тихо-тихо прошмыгнула мимо орудующей веником хозяйки. Прибежала Захариха домой, закрылась на все засовы и просидела, дрожа от страха, всю ночь. Очень уж она боялась, что Петр Лукич придет ей мстить. Но на рассвете сон все же сморил болтунью. Она захрапела, беспокойно вздрагивая, и тут кто-то постучал в двери.

Захариха подскочила чуть не до потолка. Осторожно выглянула из-за занавески и обмерла: это пришла Раиса. Захариха решила ни за что не отзываться, но услышала : — Нюрка, я не ругаться пришла. Открывай. Разговор есть. Захариха негнущимися руками отодвинула засовы и впустила жену председателя. — Я, ведь, тебя поблагодарить пришла, — вздохнула Раиса и вдруг довольно улыбнулась:

— Петр-то сегодня ночью впервые у меня прощения просил. Обещал больше голоса не повысить, подарков насулил столько, что уж не знаю, надо ли мне они. А потом… ох, и горячий был, прямо как в молодости. Раиса томно прищурилась и добавила, махнув рукой: — А Машка Фролова, она ж уже давно уехала вместе с сыном, чего старое ворошить? Но я еще пообижаюсь немного, для профилактики.

Больно уж мне понравилось, как Петя от веника увертывался. В общем, спасибо тебе. Давай вечерком посидим, посплетничаем, у меня наливочка есть… — Нет! – испуганно замахала руками Захариха, — Я ничего не знаю, все позабыла. Начисто. С тех пор очень изменилась Нюра Захарова. Тихая стала, немногословная. О сплетнях и думать забыла. И даже вышла замуж. В свои сорок пять. За соседа. А что? Очень даже за хорошего человека.

Автор: Мария Скиба