Нам не вернуть ушедшие года,
Но память наша ведь хранит былое.
Мы помним дом родительский всегда,
Такое все до боли дорогое.

Я вспоминаю часто как домой,
Хотелось из поездки возвратиться.
И сердце полное любовью и тоской,
Лишь здесь могло покоем насладиться.

И осмотреть хотелось каждый уголок,
Вдруг без меня тут что-то изменилось.
И радоваться тому что в твоем доме,
Прекрасная обновка появилась.

Не ехать мне хотелось а лететь,
Соскучившись по дому дорогому.
Скучаю очень уезжая и сейчас,
Скучаю все же как-то по другому.

Такое состояние моей души,
С восторгом и тоской я вспоминаю.
И счастлива бываю потому,
Что много лет его не забываю.

Родителей любимых дорогих,
Которые с любовью нас растили.
У них прощения хочется просить,
За все в чем виноваты перед ними были.

Босоногое детство мое. По волнам моей памяти  

Письмо

Осенний вечер 1955 года.  В маленьком домишке на окраине города тихо и тепло. Плита-голландка распространяет жар раскаленного угля. Две девочки — четырёх и шести  лет — и старушка сидят на скамейке спинами к тёплому боку плиты – греются, слушают бабушкину сказку и помогают ей сматывать разрезанные на узкие ленточки разноцветные лоскуты, из которых бабушка летом в деревне выткет яркие новые половики.    Ждут с работы Анну.

У них для неё сегодня сюрприз –  почтальон принёс письмо от мужа.   Он уехал в командировку уже более месяца назад и пишет редко. Дети скучают по папе, им хочется поскорее узнать, когда он вернётся. Но бабушка взяла с них слово, что они будут молчать, пока мама не умоется и не поест.  Вот хлопнула входная дверь. Девочки стремглав бросились к маме и обхватили её с двух сторон – соскучились. Обняв и расцеловав дочерей, Анна умылась и села ужинать.

Девчонок распирает желание объявить маме радостную весть, но данное бабушке слово сдерживает эти порывы и они нетерпеливо подпрыгивают и радостно улыбаются, не в силах сдержать своё нетерпение. Нехитрый ужин завершен. Бабушка с радостью подаёт письмо:

  — На вот, читай. Скоро Валентин приедет?  Лицо Анны вспыхивает румянцем, его озаряет радостная улыбка.       — Здравствуй, Аня! – прочла она и вдруг замолчала. Радостное выражение её лица сменилось тревожным, и вдруг она заплакала, да так горько, что бабушка кинулась к ней:

— Что с ним? Заболел? Анна не отвечает, а плачет всё громче и отчаяннее.  Девочки  тоже громко заревели.  Анна обняла их  и сквозь плач  проговорила:      — Сиротиночки мои, нет теперь у вас отца – он нас бросил.  Бабушка ахнула:

   -Ах, подлец, он это давно задумал. Не зря он Хресте говорил, что не сможет прокормить трёх детей. Не пугай детей, ничего не поделаешь — надо этих двоих вырастить, да и ещё один скоро будет. Некогда плакать.       — Мама, он ведь взял с собой 9 тысяч  — ссуду  на строительство дома.  Ссуда на моё имя. На что нам теперь жить?

      —  А мы на что?  Пока живы, не бросим. Как-нибудь проживем. Из этого разговора старшая девочка Лена совсем не поняла, почему они стали сиротиночками и куда их бросил папа, но поняла, что у них скоро будет сестричка или братик  и поделилась этой новостью с младшей — Людой.

Пока бабушка успокаивала маму, они шёпотом обсуждали эту важную новость. Сначала никак не могли решить, плохо это или хорошо. Несколько дней подряд  втайне от мамы и бабушки они возвращались к  обсуждению этой дилеммы и, в конце концов, решили, что это здорово – вон как всегда весело у Протчевых – у них четыре сестры и брат Толик, лучший  шутник и весельчак  на всей нашей улице. Какие они дружные! И они стали ждать, когда появится малыш.

    А их мама в отчаянии металась, не зная, как дальше жить. Она попыталась уговорить куму, школьного фельдшера Клавдию Григорьевну, сделать ей аборт. Но та категорически отказалась. Тогда она придумала своё средство: опрокинула табуретку, поставила в неё ведро горячей воды, раскалила в плите кирпич, бросила его в ведро с горячей водой, села сверху и укуталась ватным одеялом. Несколько раз  до поздней ночи она проделывала эту процедуру, но нужного эффекта не получила. И смирилась.

     Самой большой проблемой было отсутствие денег. Ведь   из каждой получки вычитают часть на государственные займы. В комоде лежит  большая жестяная коробка с облигациями.  Таблица выигрышей по ним печатается регулярно, но её облигации не выиграли ни разу.  Из её  и без того мизерной зарплаты разнорабочей кроме займов вычитают еще и платежи за ссуду. В результате денег хватает  только на хлеб, да и то на полмесяца. И это еще с бабушкиной пенсией за погибших сыновей — 7руб.20 коп.

      Анне подсказали, что можно обратиться в органы власти с просьбой взимать платежи по ссуде не с неё, а с мужа (развода не было).  Она написала. Через некоторое время пришла комиссия, которая объявила:         — Вашего мужа по месту командировки нет. Искать его не наше дело. Платить Вы обязаны, а если не можете платить – мы продадим дом и погасим ссуду.

     Ни  убогость  обстановки, ни наличие двух детей и старушки, ни беременность Анны – ничто не поколебало уверенности членов этой высокой комиссии в своей правоте.

       Тогда она подала в суд на алименты.  Но алиментщика ещё надо было разыскать.  Поиск в России ничего не дал. Пришлось подать во всесоюзный розыск. Вскоре в рабочее время её вызвали в отдел кадров. Анна недавно устроилась на работу в военный склад, где  прошла  очень серьёзную проверку и приняла воинскую присягу. Она спокойно подошла к отделу кадров, думая, что нужно заполнить какой-нибудь новый документ.  Однако, там её ожидали незнакомые люди в штатском. Начальник отдела кадров представил:

    — Это товарищи из органов. У них к Вам вопросы.         — Валентин Сергеевич – Ваш муж? – прозвучал вопрос.         — Да.  А что случилось?

  — Вам придётся проехать с нами. Её посадили  в машину и повезли в КГБ.  Можно только представить себе, что она пережила по дороге туда – мысленно она уже попрощалась  с детьми и родными. Но её стали спрашивать о том, не продавал ли Валентин Сергеевич свои документы.

  Анна рассказала, как у него несколько лет назад  выкрали документы в пригородном поезде. Ей дали из двух фотографий выбрать фотографию мужа. Анна, конечно же, сделала это, не задумываясь. Спросила:  — А кто этот – другой?

    — Полный тёзка Вашего мужа – и имя, и отчество, и фамилия – всё идентично.          — Как это?          — А вот так. Это военный преступник. Он жил по документам Вашего мужа.  Мы его давно разыскивали. Его судить надо – много   людей уничтожил во время оккупации.  По Вашему заявлению мы нашли двух одинаковых           человек.  Так Вы помогли обнаружить врага. Спасибо.

Её даже привезли назад на работу в той же машине.        Мужа нашли,  Анна стала получать алименты —  какие-то гроши, которых теперь хватало на хлеб и иногда на молоко. Но продлилось это недолго – он опять скрылся. Снова розыск – и снова на короткое время возможность дотянуть с хлебом до получки. Это продолжалось постоянно. Он так и не выплатил задолженность по алиментам.

Позже выяснилось, что его очередная жена — бухгалтер. Они работали на одном предприятии  – она и проделывала эти фокусы с исполнительным листом постоянно. Удивительно, какое черствое сердце надо было иметь той женщине, чтобы отнимать у детей буквально последний кусок хлеба.

         А тем временем приближалось время появления малыша, которого девочки ждали уже с нетерпением.  Зима была суровая и снежная. Снег засыпал сарай почти до крыши. Однажды в метель был сильный ветер. Он сорвал с кровли дома  металлический лист. Анна взяла молоток и гвозди, подставила лестницу и  полезла прибивать этот лист. Прибила. А когда спускалась, поскользнулась на обледеневшей лестнице и упала. В дом она пришла с тянущейся за ней кровавой дорожкой.  Девочки в ужасе  заревели в один голос: «Мамочка, не умирай!» Бабушка побежала к Протчевым.  Соседи отвезли Анну в роддом. Через несколько дней она пришла со свёртком из  ватного одеяла.

  — Девочки, это ваша сестричка, её зовут Таня,- и откинула выбитый  уголок. На сестричек уставились два огромных синих глаза, один из которых воспалён. Так жалко им стало этого синеглазого пупса! Такая малышка, а уже глазик болит!  Они её приняли сразу – наша сестричка, наша Танюшка.  Она родилась семимесячной, слабенькой и болезненной.

    Анна недолго пробыла дома – тогда декретный отпуск был очень коротким. И Танюшка осталась на попечение бабушки и сестёр.  Она часто болела и плакала.  Анна строго-настрого запретила девочкам брать её на руки, т.к. опасалась, что могут её уронить. Поэтому они аккуратно меняли ей пелёнки, не вынимая из плетёной кроватки-качалки, поили молоком, манной кашей  и водой из бутылочки, укачивали. И всё это им нравилось. Но вот когда она начинала  плакать, то единственное средство успокоить было одно – укачивание.  Однажды  она плакала всё сильнее и сильнее, а Лена раскачивала кроватку тоже всё сильнее.

И вдруг малышка перекатилась со спины на бок и сразу на живот, уткнувшись лицом в подушку. Лену охватил ужас: решила, что она сейчас задохнётся!  Быстренько повернула на бочок и стала гладить, приговаривая: «Прости, маленькая, прости солнышко, прости, сестричка». И Танюшка стала затихать, уснула. С тех пор поглаживания с легким покачиванием кроватки стали хорошим усыпляющим средством.

    Новой обязанностью 7-летней Лены стала покупка молока.  Мама, прежде чем уйти на работу, будила её в 6 – половине седьмого утра и отправляла в очередь за молоком.  Очередь была длинная, молока не всегда привозили достаточно, так что надеяться, что кто-то поставит поближе, не стоило и мечтать. Магазин открывался в 8 часов. Простоять на тогдашнем морозе полтора часа было непросто. Мороз пробирался в протертые валенки, промерзали насквозь связанные мамой рукавички из х/б ниток,  да и пальтишко было не ахти каким тёплым.

Но главная забота была – чтобы  хватило молока, не  то  Танюшку будет нечем кормить.  Бидон  с долгожданным молоком  надо было еще умудриться донести, не выронив из замерзших рук.  Однажды ей молока не хватило, а Танюшка в очередной раз тяжело заболела.  Анна  в отчаянье, думая, что ребенок умирает, пошла к дяде мужа, у которого было две коровы, две лошади и полный двор всякой живности. К тому же он работал лесничим, но никогда не дал ни единого полена, чтобы дети не мёрзли в нетопленом доме.

На её слёзную  просьбу дать четвертинку молока  умирающему ребёнку, его жена Вера ответила, что молоко есть, но его нужно сдать, лишнего нет.  Анна захлебнулась слезами. В таком состоянии её увидела Маша Савоничева. Она принесла пол-литра молока и предложила брать у неё молоко утром и вечером по  пол-литра.  Это Лену очень обрадовало – не надо теперь мерзнуть в очереди.

    Дети есть дети. Они воспринимают происходящие события, как должное, и до определенного времени не пытаются ничего изменить. Но вот однажды Лену очень обидел драчливый Юрка. Спрятавшись в сарае за поленницей дров и выплакав свою обиду, она придумала, как ей найти себе защиту. Дождавшись, когда мама после работы поужинает и сядет с вязанием в  руках отдохнуть, она  подошла с вопросом:

       — Мамочка, можно я дядю Ваню Протчева буду звать папой?          — Нет, доченька, нельзя.          — Почему?          — У дяди Вани своих пятеро детей. Он их папа, а не твой.          — А я буду шестой.          — Тогда тебе придётся идти к ним жить и тётю Дусю звать мамой.

   — Нет, моя мамочка — ты!          — Если дядя Ваня тебе станет папой, то мамой будет его жена, а не я.            Выбирай.

    — Ты моя любимая мамочка,никуда я не пойду, — заплакала Лена, крепко  прижавшись к маме, у  которой тоже перехватило дыхание от слёз. Оказалось, Юркины затрещины  были не самой страшной обидой.  Недоедавшие девочки не отличались крепким здоровьем и выносливостью. Лена,  перенесшая к тому же очень тяжелый пиелонефрит,  никогда не могла не уроке физкультуры добежать до конца 500-метровку и сходила с середины с дистанции, бледнея от боли в боку  и задыхаясь, чем приводила в неистовый гнев учителя физкультуры  по  кличке  Куркот.  Его терпению  пришел конец, когда она не смогла встать на мостик, прогнувшись назад, а сделала его из положения лёжа – не хватало гибкости.

  — Ну, ты, корова! Даже мостик не можешь сделать! Не зря тебя отец бросил! – прогремел           на весь зал хорошо поставленный командирский голос. Как по команде,  глаза всего класса устремились на отличницу, которую до этого только хвалили. А она стояла, закусив губу, в полуобморочном состоянии  и вся дрожа от  невозможности  дать сдачи  подлому мужику, почему-то носившему уважаемое звание «учитель».

Рассказав маме об этом унизительном происшествии, она узнала, что Куркот был приятелем её отца. С этого дня урок физкультуры стал для неё  пыткой, а среди сплошных пятерок появилась гадкая, противная неизменная тройка по нелюбимому предмету.

   Аня изо всех сил старалась, чтобы её дети были одеты, обуты и учились не хуже других. Каждый год  отправляла их в пионерский лагерь, а сама ни разу даже в доме отдыха не отдохнула. И девочки её не подводили – обе были отличницами, чистюлями, в доме всегда  был порядок. Только Татьяна была полной их противоположностью.

  То ли потому, что была похожа на отца, то ли потому, что родилась недоношенной.

В 12 лет Люда тяжело заболела. Два года Аня металась по больницам, но всё оказалось бесполезным – в 14 лет девочка умерла.  Не передать ужас материнского горя. Придя с работы, она бежала на кладбище и, обняв могилу дочери, обливала её безутешными слезами.  Лена с соседкой в сумерках вели её с кладбища, держа с двух сторон – у неё подгибались ноги, руки висели плетьми, а в глазах – черная тоска. Т

ак продолжалось два года. Всё это время её  возвращало к действительности только сознание необходимости утром идти на работу и выработанная  годами трудовая дисциплина.

Но жизнь продолжалась. Через 33 года в кабинет Елены Валентиновны, заведующей детским садом, тётя Галя, родная сестра её отца, ввела незнакомого пожилого  мужчину и объявила:

   — Это твой отец. Никак это слово не отозвалось в её душе. Перед ней стоял абсолютно чужой человек, протягивал ей три тюльпанчика и что-то неубедительно говорил в своё оправдание. Эти жалкие попытки ничего, кроме гадливости, не вызвали. Она еле сдерживалась, чтобы ему не нагрубить.

А когда он пригласил её на вечер песен под гитару (она помнила, как великолепно он играл на гитаре) – наотрез отказалась и, извинившись, что необходимо заняться работой, выпроводила гостей из кабинета.       Захлопнув за ними дверь, она как будто впустила все свои детские обиды и мамины страдания. Нахлынувшие воспоминания будто парализовали её.

Больше часа перед ней мелькали картины давно забытого безотцовства. И теперь уже взрослая женщина, мать двоих детей, она никак не могла понять,- как человек, прошедший всю войну, имеющий боевые награды, рисковавший каждый  день жизнью, защищая  своих соотечественников от врага – как человек, не бывший предателем на войне, смог предать, да ещё при этом и обокрасть, своих собственных кровных, беззащитных детей? КАК ?!

            Елена Вознесенская