Тихо время прошло, я всё больше седею, но острее прошедшие вспомнятся дни. Ничего не прошу, ни о чём не жалею, за оставшийся миг, может что то успею, может что то пойму, из того что уже позади.
Куда уходит детство
Куда уходит детство, куда ушло оно, Наверно, в край чудесный, где каждый день кино. Где также ночью синей струится лунный свет, Но нам с тобой отныне туда дороги нет.
И зимой, и летом небывалых ждать чудес, Будет детство где-то, но не здесь. И в сугробах белых, и по лужам у ручья, Будет кто-то бегать, но не я.
Коля, мужчина лет шестидесяти пяти, выглядел молодцевато. Внешне это был полный и круглый человек, как футбольный мяч с Бразильского чемпионата. Лицо его было румяное с какими-то цветными разводами, действительно как футбольный мяч. Но Коля не мог знать о Бразильском футбольном чемпионате, так как он ушел из жизни задолго его финала.
Но именно этот Бразильский футбольный мяч напомнил мне о некогда существовавшем на земле человеке. За естественную полноту, подаренную человеку в рамках природной конституции, и за постоянно красное лицо Колю и прозвали в деревне Коля-Помидор. Коля-Помидор жил одиноко в деревянном одноэтажный доме, когда-то давно, поставленном умелой мужской рукой на левом низком берегу реки Койвы.
Дом стоял укутанный разросшимися ветвями черемухи и рябины, как ребенок пеленками. Через эту зеленую, колышущуюся на ветру пелену, нагло и открыто смотрели в мир небольшие окна, лишенные каких либо занавесок и шторок.
Подходы к дому обросли густым сочно-зеленом ковром лопоухового подорожника, мелкой метелкой овсюга. Вся эта цветущая зелень у покосившейся калитки говорила о том, что в этом строении нет домашней скотины, нет личного автотранспорта, и посещают этот дом только немногочисленные ноги гостей и одинокого хозяина. Дом по деревенским меркам был большой, приспособленный для многодетной семьи, с домашним скарбом, стайками для скотины, большим сеновалом, с баней и огородом, соток на двадцать. Все это у Коли-Помидора сохранялось в первозданном виде, как в краеведческом музее.
С той лишь разницей, что в музее все вещи материальной культуры стоят в строго определенном месте, ограждённые от лишних рук замшевыми красными ограждениями. Во дворе у Коли-Помидора все лежало, стояло, валялось в свободном доступе, и каждый посетитель этого двора мог любую вещь не только потрогать руками, но и пнуть ногой. Перебросить в другой угол двора, только потому, что этот предмет попался не вовремя под его ногу, или плохое настроение.
Лопаты, грабли, ломы, косы, лучковая пила, и бензопила сиротливо валялись во дворе, никто на них не обращал внимания. Пользовались все эти необходимые в деревенской жизни предметы только по потребности один два раза в году по сезону. В доме Коли-Помидора был такой же кавардак, как во дворе: не заправленная кровать чернела не стираным бельём, на столе ютились мухи, жировали на остатках кильки в томате в раскрытых банках.
Словом Коля-Помидор жил один без женской заботы и строго пригляда. Жена его вот уже лет пять, как ушла в мир иной. Жениться он не собирался. Все попытки назойливых деревенских кумушек свести его одинокую жизнь с судьбой других одиноких бабушек он решительно отклонял. — Зачем она мне, баба, — говорил Коля, в мужской пьяной компании. Все они ласковые, да заботливые пока вне дома, а только пусти, проблем не оберешься.
Начнет пенсию спрашивать, да домогаться: «куда пошел, зачем привел?..», а тут я один, куда хочу туда иду и делаю то, что мне хочется. У меня пенсия солидная – хватает. Вот на нее вдовые старухи и зарятся. Взрослая дочь, фигурой полностью в папашу, жила отдельно своей бездетной семьей, больше заботилась о муже, чем об отце, да и чего о нем много заботиться, уже не перевоспитаешь, а отцовское белье постирать было для нее не в тягость. Так и жил Коля-Помидор бобылем. В производственные годы своей жизни Коля-Помидор был трактористом.
Трелёвочный трактор под его сильной рукой легко справлялся с нагруженными на щит хлыстами. Уверенно тащил их на нижний склад, лишая жизни, попавшую при этом под гусеницы и хлысты всю растительную поросль. Но это было в прошлом его существовании. Пенсионная жизнь Коли-Помидора четко делилась на два периода: летний и зимний. Летом Коля отдыхал, ни где не работал, так как с работой в деревне было сложно. В делянках, в захудалом леспромхозе и молодым здоровым мужикам работы не хватало.
Летом в огороде накапливалось много разнообразной работы: полоть и окучивать картошку, которой Коля засевал весь свой немалый огород, но здесь хозяин не очень-то и старался, к сентябрю картофельная ботва была неотличима от зарослей полыни, клевера, мокрицы и других сорняков. Только после первых заморозков картофельная ботва чернела, и по этому признаку Коля уверенно находил предмет своего первого столь необходимого продукта питания в длинные зимние дни.
Летом Коля-Помидор любил проводить время на природе, то в компании, то один, где-нибудь покосившейся лавочке заброшенного футбольного поля или на берегу реки Койвы, где разбрасывался на травку небогатый достархан и под струи «огненной воды» не спеша, лились воспоминания из прошлой производственной жизни или обсуждались последние известия из деревенской жизни. Так и жил Коля-Помидор летом, как в сказке Крылова о стрекозе и муравье: «где под каждым ей кустом был готов и стол и дом».
Зимой Коля часто топил свою русскую баню и работал кочегаром-истопником в родном гараже. Коля-Помидор зимой баню топил часто, так как она ему была нужна для согревания озябшей души после случайных встреч воспоминаний о прошедшей жизни. Топить баню зимой для Коли-Помидора всегда было временем большого душевного подъема. Это тебе не летом, подошел к реке, зачерпнул ведро воды и понес в баню. Ни какой романтики. Зимой другое дело.
Чтобы зачерпнуть ведро воды в реке Коле-Помидору приходилось брать с собой не только ведро, но и лопату, чтобы очистить снег до места, где прорубалась прорубь. Лом и топор были нужны, для того чтобы пробить толщу льда. Коля сбрасывал с плечь ватную фуфайку и долбил этот ледовый кремень, который кололся под силой его удара в крошку, или отлетал голубоватой глыбой. При этом Коля разогревался, как сталь на огне, до красноты и оправдывал своё прозвище – Помидор.
Коля рубил полынью размером метр на полтора, такая полынья дольше сопротивляется зимней стуже. Работа закончена. Вода в проруби кажется черной, но стоило её зачерпнуть ведром, изъять из общего потока реки, как она начинала блестеть серебром. Такие превращения загадочного минерала – воды, предоставляли Коле-Помидору особую радость. Но ещё больше воодушевлял Колю-Помидора на эту работу окружающий зимний пейзаж. Зима ограничивает сферу передвижения. Летние зеленые пространства, зимой покрываются толстым слоем снега.
Чтобы пройти к реке нужно пробивать дорожку лопатой. Но пойди её чисти после каждого снегопада. Сил не хватит. Коля-Помидор топтал в снегу тропинку – так поступают все люди. К средине зимы такая тропинка поднималась над снежной массой шнурком, по которому ходить было с риском провалиться по пояс, зачерпнуть полные валенки снега, который в ограниченном пространстве, разогретом человеческим теплом, начинал быстро таять, предоставляя неприятные ощущения. Коля-Помидор по несколько раз бегал за водой к проруби и столько же раз возвращался на реку.
Подбегая к узкой тропинке, Коля останавливался, и какое мгновение смотрел на противоположный берег реки. Летом скала противоположного берега, поросшая однообразно зеленой елью не вызывала в душе бывшего тракториста никаких эмоций. Но зимой это была причудливая черно-белая стена елей и снега. От этой стены исходил какой-то сигнал силы, мощи природы, сдавливал пространство между хмурым лесом и прорубью. Летом это расстояние раздвигалось полноводной рекой. Зимой, казалось Коле, противоположный скалистый берег приближался и давил на Колино сознание, как когда-то трелевочный трактор.
Коля-Помидор после этого впечатления долго мылся в бане, и в морозный воздух улицы вылетали его глубокие вздохи, стук оцинкованного таза и хлопанья веника об его круглые плечи. После бани обязательный стакан водки с присказкой: «Год не пей, два не пей, а после бани – выпей». Так с недопитой бутылкой Коля-Помидор шел на работу, в гараж. Здесь же на территории гаража торчали остатки некогда сильного трелевочного трактора, оставленного Колей в момент его выхода на пенсию.
За прошедшие годы могучую машину растащили на запчасти, стекла кабины побили, так что из снежного сугроба торчали остатки, только косвенно напоминавшие сложную производственную единицу. Разбитый вид трактора, когда-то дававшему Коле заработок и радость общения с техникой, его не волновал и не вызывал ностальгические чувства об ушедшем времени. О том, что Коля-Помидор пьет и на работе, в деревне все знали, знал об этом и начальник гаража.
Но по старой памяти он держал его в должности кочегара-истопника. Но однажды у начальника начали сдавать нервы, и он решил выгнать Колю Помидора с занимаемой должности. В момент проверки незадачливого кочегара факты обнаружились, как говориться «на лицо». Коля-Помидор уже не мог ровно стоять на ногах, его качало и бросало из стороны в сторону. В таком состоянии и трезвый человек задумается, как дотащить с улицы полутораметровую чурку до топки.
Но Коля не мог подвести начальника, своих друзей трактористов и оставить технику без горячей воды на завтрашнюю утреннюю заправку. В момент проверки начальника Коля-Помидор находился при исполнении своих прямых обязанностей. На четвереньках Коля катил берёзовую чурку к кочегарке, при этом бурчал себе под нос: «Ша, Коля знает своё дело, Коля не подведет».
Начальник, ошарашенный, откровенностью обозначенной картины, ни говоря кочегару, ни слова покинул территорию гаража. На следующее утро все работники гаража, а за ними и вся деревня хохотала над трудовыми подвигами Коли-Помидора. Жаль только, что такой трудовой энтузиазм у Коли-Помидора очень быстро иссяк.
И зимой, и летом небывалых ждать чудес,
Будет детство где-то, но не здесь.
И в сугробах белых, и по лужам у ручья,
Будет кто-то бегать, но не я.
Босоногое детство мое. По волнам моей памяти
Коля-Помидор