В школьном драмтеатре предложили роль Елеси играть по пьесе А.Н. Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын».

— Соглашайся, — говорят. — Ты, Леня, человек решительный. Не каждому доверят такую роль. «А чего не согласиться? — думаю,

— Елеся — дворовый парень веселого нрава, выпадает ему в финале счастье в судьбе. За милую душу сыграю».

— Об чем разговор! Конечно, согласен! — Вот и хорошо! — обрадовался Николай Андреевич, наш режиссер. А вот когда началась первая читка пьесы, то обнаружил казус — по ходу пьесы Елеся должен целоваться с невестой своей Ларисой.

Причем, дважды. Лариса же та — блудница. Богатая, а вот замуж никто ее не берет. Николай Андреевич на этом месте остановил чтение — все разом повернули головы в мою сторону.

Тишина воцарилась, слышно, как муха летает. Не заметив моего замешательства, продолжили читку. Слушаю текст, а в голову мысли полезли разные — ведь не приходилось в жизни целоваться…

Иду из школы домой, ругаю себя: «Что же натворил, зачем согласился?» Предстояло одно из двух: или срочно отказаться от роли, или начинать учить.

Всю ночь не мог заснуть, на полатях ворочался с бока на бок. Утром пошел к Николаю Андреевичу с твердым намерением отказаться от роли Елеси. А он, как назло, в город уехал на курсы. Деваться некуда — пришлось учить роль, сроки поджимали.

Время шло. День премьеры приближался. *** …И вот генеральная репетиция на сцене клуба. Облачился в сюртук, шелковую рубаху, надел хромовые сапоги. Стою у крыльца овощной лавки купца Епишкина. Скрипнула дверь лавки, обернулся: она!

Действительно, это вышла Лариса: ямочки на розовых щечках, в цветастом шелковом платье. «Надо же!» — сильно стушевался, замер, как статуя, когда увидел ее.

Она посмотрела с крыльца и улыбнулась: — Елеся! Вы умеете целоваться? Чувствую, как щеки мои огнем полыхнули, отвечаю согласно текста: — Само собой. Похвастаться против вас не смею, а так думаю, что занятие это немудреное.

Она и говорит: — Поцелуйте же меня… В прищуре ее глаз отчетливо увидел насмешку. Мне тут надо по ходу пьесы ответить: «Даже очень приятно», но молчу, как немой, все слова забыл. Ноги стали каменными, два шага пройти, а не могу… Чувствую, что грим с лица на сюртук потек.

Вижу, суфлер из — за занавеса губы дудкой вытягивает… Бесполезно, я совсем растерялся. Заметив замешательство, она не растерялась, упустила часть диалога и продолжила далее по тексту пьесы: — Нет, вы не умеете. Я Вам позволяю, вы забудьте свое звание и целуйте не взирая… Далее Елеся должен со словами:

«Только за смелостью и дело стало?» — снова поцеловать ее. Причем, в тексте пьесы черным по — белому было написано «Крепко целует Ларису».

«Засудачат деревенские — не остановишь, — вдруг подумал я. — Обсмеют так, что по улице потом не пройдешь».

— Николай Андреевич, извините, но ничего у меня не получится, — опустив глаза, сознался я и, махнув рукой, присел на крыльце лавки. — Будет столько народу… Стыдно перед всей деревней целоваться. Честное слово! Ох, и досталось в тот вечер от кружковцев!

Чего только не услышал в свой адрес. — Этого еще не хватало! Ты что, оробел? — стыдили одни. — Людей не смеши! Ведешь себя, как первоклашка…

Где — то бойкий на язык, а тут не можешь девушку поцеловать. Ну что здесь трудного? Чего проще?..

— Да уж, не повезло так не повезло нам. Извини — подвинься, таких чудиков в драмкружке не надо!- возмущались другие.

А кое — кто даже пообещал и бока мне намять, если сорву премьеру. «И, правда, накостыляют… Что же делать? — лихорадочно рассуждал я. — Вот влип в историю, так влип». Тяжело было ловить косые взгляды ребят.

Лишь один человек защитил меня — Миша, мой друг. Он роль купца Епишкина играл.

— Охолонитесь! Чего цыпляетесь к человеку, глупости разные говорите? Напрасно, видали мы таких смелых! — сказал он,

— Тут ничего зазорного нет. Целоваться принародно — это вам не баран чихал! Шлепнул пятерней по колену, обвел всех взглядом:

— Думаю, что он не глупый, успокоится. Аль не так? На сцене воцарилась тишина… Все глаза смотрели на меня. Растерянность, укор, обида, все было в этих глазах.

Кружковцев можно было понять: премьера — то срывалась, так как дублера у меня не было. А на деревенских улицах уже были расклеены афиши, приглашаюшие всех посмотреть пьесу»о несчастной любви и чванливой глупости, о горькой бедности и скупости»…

Миша прервал тишину: — Все обойдется, Леня! Вот увидишь! Куда деваться? Генеральная репетиция продолжилась. Назавтра почти вся деревня в клубе собралась, а я опять, как заколдованный:не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.

Направо посмотрел – мне Николай Андреевич знаки делает руками, мол, успокойся, все будет нормально… Этот спектакль потом возили по деревням, и благодарные зрители очень тепло встречали. Праздник был и для них, и для нас.

Мы сами делали себе праздники. А недавно нам было семнадцать… И, казалось, так будет всегда… Мы учились тайком целоваться… И дружить и любить на года…