Лучик солнца

И какого чёрта? Этого только мне не хватало. Ко всем свалившимся на голову проблемам. Хорошая же была идея, съездить за город старой дружной компанией, расслабиться. Нет, догадался кто-то пригласить на шашлыки Любу. Я ничего не имею против неё, но она взяла с собой шестилетнего больного сына.

Сейчас в меня полетят камни. Я не люблю неполноценных детей. Не могу смотреть на это. Сердце разрывается от безысходности и бессилия. Я начинаю спорить с Богом. Теряю покой в душе. Оно мне надо? Особенно, на природе, в лесу, возле реки. В один из чудных воскресных дней, когда золотая осень дарит земле последнее уходящее тепло и тишину.

И так хочется побыть наедине с собой, когда «весь мир с тобой в раздоре». Найти ответы на мучившие тебя вопросы. Даунёнок сразу заполнил собой всё пространство. Мальчик был похож на любопытную мартышку.

Слов «нет и нельзя» он не знал. Его нечленораздельное мычание раздавалось одновременно со всех сторон. Мы едва успевали спасать разложенные на покрывале продукты и оттаскивать его от костра. Люба от воспитательного процесса временно отстранилась. Её можно понять, но о вожделенном отдыхе пришлось забыть всем. В конце концов, доведя всех до истерики, и заметив меня, сидящую на бревне у реки, даунёнок забрался ко мне на колени.

Я, тяжело вздохнув, осторожно обхватила руками хрупкое тельце и стала рассказывать какую-то ерунду, пытаясь хоть на время удержать его на одном месте и дать возможность остальным спокойно передохнуть. Мы смотрели на тёмную сонную воду, отражающую небо с пушистыми облаками. Прислушивались к шелесту листопада при редких порывах ветра.

Любовались пожелтевшей листвой. Мальчик откинул голову мне на плечо. Я инстинктивно потянулась губами к его затылку, поцеловала, как целовала когда-то своего сына и он засиял. Вы не замечали, что маленькие дети, неважно, свои или чужие, пахнут всегда одинаково? Беззащитностью и доверием. Сладкой манной кашей. Детскими игрушками и разлитым какао. И нашими собственными несбывшимися мечтами, оставшимися за нарисованной дверью в каморке Папы Карло.

Сашка, так звали даунёнка, внимал каждому моему слову. Я рассказывала про смешную растрёпанную Сову, которая сидела на огромном дереве. Она была, конечно, красивой и умной. Про неутомимую труженицу Пчелу, раскачивающуюся на соседней травинке. Ах, как она кружилась над ромашкой! Про гордого осторожного Оленя, притаившегося в кустах на другом берегу. Разве ты не видишь дивные рога сквозь листву?

Смотри, вон там… Каждый раз, когда я протягивала руку, чтоб показать то место, где, по моим предположениям мог находиться очередной сказочный персонаж, даунёнок звонко смеялся. И тут же беспокойно хватал мой локоть, возвращая на прежнее место, требуя, чтобы я продолжала его обнимать. Я снова целовала шелковые редкие пряди на его затылке, слегка покачивала из стороны в сторону и продолжала сочинять небылицы. Я не знаю, сколько времени мы так просидели, но вдруг поймала себя на мысли, что не хочу возвращаться к друзьям.

Мне было спокойно. С даунёнком я не чувствовала себя одинокой. Не надо было надевать маски или делать того, чего не хотелось. Он каким-то непонятным образом, согревал меня. Когда я замолкала, Сашка недовольно поворачивался, щуря узкие припухшие глазки, и я звонко чмокала его в нос, боясь, что он догадается, о чём я думаю. За что Всевышний наказывает их? Почему такие дети приходят в наш мир обречёнными от рождения?

У этого мальчика -дауна было золотое сердце. Он так чутко отзывался на ласку, что у меня запершило в горле. Это не Я успокаивала его у реки, это ОН возвращал покой моей истерзанной уставшей душе. Он меня жалел. Я ощущала это на физическом уровне. И вся накопившаяся за последнее время боль и обиды, сидящие в сознании натянутой до предела пружиной, вдруг сорвались и зазвенели хлынувшими слезами.

Сашка соскочил на землю и стал быстро жестикулировать руками. Он показывал мне на дерево, где сидела Сова. И на противоположный берег с Оленем в кустах. Топая ножками, рассеянно смотрел на траву, пытаясь найти улетевшую Пчелу. Я плакала и глупо кивала головой. «Ова?» — спрашивал он. Да, там сидит Сова. «Лень?» — вглядывался вдаль. Да, Олень стоит в кустах и смотрит на нас. «Ила?» Да, хороший мой, Пчела качается на цветке.

Хотя, откуда бы ей взяться в сентябре? Ты не знаешь? И я не знаю. Ничего не знаю и не понимаю в этой жизни. Вот за что тебе такое выпало? За что? Чем там так занят этот серьёзный дядечка, на небесах, который всё видит? И почему он часто отворачивается от меня самой? Обними меня крепче, малыш.

Мне так плохо… Сашка снова взобрался на колени, уже лицом ко мне, обнял и стал неумело целовать. «Аля орошая… оро-о-оша-а-яя»… Прижимался нахмуренным лбом к моему подбородку, гладил растопыренными пальчиками мои мокрые щеки. «Аля пачет». Милый мой даунёнок. Хорошо, что ты не всё понимаешь. Аля- просто стерва, забывшая о том, что действительно важно, а что-нет. Циничная холодная сука. Тебе вон как досталось в жизни, но ты умеешь радоваться. Ты прости меня, малыш, прости. Я украдкой вытирала слёзы, боясь перепугать его.

А он тяжело вздыхал и снова ластился ко мне, как преданная дворняга. И молчал, постоянно проверяя, не забываю ли я его обнимать. Нам никто не был нужен. Солнце начало садиться за верхушки высоких сосен. Чуть тронутый золотом лес кутался в прозрачные сумерки. От реки повеяло свежестью и прохладой. Сколько величия и красоты было в окружающем мире. И как он был прекрасен, этот мир, не раздираемый людскими страстями, суетой и мелочностью.

Я осторожно взяла даунёнка подмышки и стала кружить. Как кружила раньше своего сына. Сашка громко и счастливо смеялся, а когда, выбившись из сил опустилась на траву, тут же взобрался на меня и стал беспокойно озираться по сторонам. А вы что хотели? Мы оставили без присмотра на целых десть минут Сову, Оленя и Пчелу. И нам следовало бы проведать их. Сейчас пойдём, хороший мой. Какие шашлыки? Какие друзья? У нас были дела поважнее. Мы снова пошли к реке. Даунёнок радостно занял своё место. «Асказывай, Аля, про Ову, Еня и Илу!». Я прижала его к себе, боясь, что ему надоест, и он убежит к матери.

Словно услышав мои мысли, даунёнок накрыл кольцо моих рук своими маленькими ладошками. И притих. А как ещё он мог выразить переполнявшие его чувства? «Аля-орошая! Аля оро-о-шаа-яя!!!» Сашка, ты и, правда, думаешь, что я хорошая? Он быстро закивал головой. И, на всякий случай, больно ущипнул меня за ногу, чтоб я не забивала себе голову разной ерундой, а помнила, что его надо иногда целовать.

Какой хитрец. Целую. Андерсен был неправ. Осколки зеркала, разбитого злыми троллями, никогда не попадают в детские глаза. Чёрствыми и бессердечными становятся только взрослые люди. С годами они ожесточаются всё больше и больше. Разучиваются смеяться, когда им хорошо, и плакать, когда больно. Стесняются быть искренними и выражать свои чувства.

Не воспринимают тех, кто не похож на остальных. Предают слабых. Отворачиваются от ущербных. Я — не исключение. Прошёл месяц после нашей поездки. Я скучаю по своему любимому даунёнку. И теперь ищу повод, чтобы снова его увидеть. Нам это нужно обоим, особенно — мне!

Автор: Алина Дольская